Но хуже всего было то, что доктор Роуэн Уэст был слишком хорош собой, чтобы женщина вспомнила, как он отвратителен, и не потеряла голову.

Но это ощущение Гейл мигом прогнала.

«Как мне доказать, что женщина обладает дисциплинированным разумом, необходимым для того, чтобы стать доктором, если при первой встрече со строгой красотой моего учителя растекаюсь лужей хихикающего идиотизма? Какое мне дело до того, что у него широкие плечи и высокий рост? Он опытный врач и обладает всем, что мне нужно, чтобы двигаться вперед. Кто скажет, что дьявол не был самым привлекательным ангелом из всех, пока не проявил свою порочную натуру и не упал с небес?»

Издав продолжительный вздох, Гейл кивнула. Ее руки наконец перестали дрожать, хотя из глаз все же хлынули слезы. По щекам бесшумно поползли мокрые дорожки. Вынув из ридикюля носовой платок, она с остервенением вытерла глаза. Поймав тигра за хвост, она не могла теперь позволить совести ослабить хватку.

Если доктор Роуэн Уэст хотя бы наполовину являлся таким злодеем, каким рисовала его тетка, Гейл не видела ничего предосудительного в том, чтобы неправедным способом вынудить его согласиться на контракт с ней. Гейл не нужно, чтобы он был хорошим человеком. Ей нужно, чтобы он был хорошим учителем.

И если он ее возненавидит, так тому и быть.

Оставалось лишь молиться, чтобы она сама себя не возненавидела.

К рассвету она распаковала свои платья, разложила вещи и даже начистила все свои туфли. Гейл привезла с собой лишь ту одежду, которую считала наиболее практичной, хотя ее тщеславие не имело ничего против того, чтобы практичный и профессиональный гардероб был ей к лицу и отвечал веяниям моды. В конце концов, это Лондон! Какие бы препоны и предрассудки ни приходилось ей преодолевать, она решила, что не позволит никому смотреть на себя сверху вниз как на женщину без средств и гордости.

На завтраке он не появился, но Гейл не собиралась отступать. Не обращая внимания на прищуренные взгляды миссис Эванс, его экономки, она ела в небольшой столовой внизу. К Гейл снова вернулось нервозное состояние, но она изо всех сил старалась скрыть его за фасадом абсолютной самоуверенности, делая вид, что нет ничего необычного в том, что незамужняя леди без приглашения является к джентльмену в дом и остается ночевать.

«Я – его ученица, и у меня есть его письменное приглашение, так что пусть миссис Эванс пыхтит себе потихоньку, пока он не спустится вниз и мы не расставим все точки».

Спор, затеянный прошлой ночью, едва ли был закончен. И к дьяволу совесть. Гейл была намерена пустить в ход любое оружие из своего арсенала, лишь бы он согласился ее обучать.

«Прости меня, Шарлотта! Но если мне понадобится назвать твое имя, я назову. Я не могу возвращаться домой! Если мне придется вернуться в Стэндиш-Кроссинг, твоя мать посадит меня под замок до самой старости».

В комнату вошел Картер и, торопливо кивнув, объявил:

– Доктор Уэст спустится вниз через несколько минут. Можете подождать его в библиотеке рядом с салоном. Но вынужден просить вас, мисс Реншоу, не разгуливать по дому.

– Конечно. – Свернув салфетку, она проследовала за ним в библиотеку, пряча дрожащие руки в карманах утреннего платья. – Благодарю вас, Картер.

Дворецкий оставил ее, не сказав больше ни слова, очевидно, не желая общаться с гостьей, чей статус не был пока определен. Счастливая, что может отвлечься от мыслей о предстоящей судьбоносной встрече, она улыбнулась и принялась кружить по комнате, оценивая библиотечную подборку доктора.

Собрание включало как литературную классику, так и удивительную коллекцию редких текстов на латыни. Ее познаний латыни хватило, чтобы понять, что в коллекции имелись фолианты по древней фармацевтике и военно-полевой хирургии.

В безмолвном восхищении перед богатством знаний, скрывающихся под обложками книг, Гейл скользила по корешкам длинными тонкими лезвиями своих пальцев. Вынув том анатомического атласа, она раскрыла его на странице с изображением мускулатуры корпуса. Цветной рисунок завораживал, демонстрируя, что лежит под кожей и обеспечивает движения человеческого тела.

– Наслаждаетесь мимолетным знакомством с механикой человека, мисс Реншоу? – Роуэн испугал ее, возникнув за спиной, словно по волшебству. Он протянул руку, чтобы вернуть книгу на законное место, подальше от Гейл. – Или выискиваете мои слабые стороны?

– У меня дома не было возможности изучать медицинские тексты. С нетерпением займусь изучением ваших.

– Меня восхищает ваша любознательность и, если позволите сказать, упорство, которое вы проявляете несколько преждевременно.

– Значит, вы заранее решили мне отказать, доктор Уэст? – Она распрямила плечи. – Решили, да?

– Пока не принял окончательного решения, но только потому, что все еще пребываю в изумлении. Вчера у меня был такой длинный день, а вы… свалились, как снег на голову. Вы, безусловно, должны понимать, что если бы я был дьяволом и, пренебрегая условностями, плясал нагишом на крышах, у вас все равно было бы мало шансов.

– Почему?

Почему? Он приготовился к напористому возражению с ее стороны, к визгливому возгласу оскорбленного достоинства или недовольной гримасе протеста. Но этот наглый вопрос и вызывающее выражение лица обезоружили его совершенно. Роуэн ни на секунду не позволил себе впасть в заблуждение и поверить, что невозможная мисс Гейл Реншоу действительно ждет от него мудрых слов.

– Против этого столько доводов, что не знаю, с которого и начать.

– С любого.

– Где ваша семья, мисс Реншоу? Они родом из деревни Стэндиш-Кроссинг? Не припоминаю, чтобы слышал о Реншоу.

– У меня там родственники. Я прибыла туда чуть больше года назад, когда умерли мои родители. Несколько недель назад мне исполнилось двадцать четыре года, и я получила доступ к деньгам в трастовом фонде, так что теперь ни от кого не завишу.

– Двадцать четыре года – слишком ранний возраст для самостоятельности. Сомневаюсь, что вы сможете убедить меня, мисс, что ваша семья одобрила ваше желание получить профессиональное образование. – Он жестом предложил ей сесть и подвел к двум креслам перед камином. – Назовите этих ваших родственников, мисс Реншоу. Я интересуюсь не из праздного любопытства. У меня есть тревожное чувство, что они имеют к этой ситуации непосредственное отношение.

Она покраснела.

– Моя тетя – миссис Гамильтон. Шарлотта Гамильтон – моя, вернее, была моей кузиной.

«Шарлотта. Красивая, притягательная Шарлотта. Холодная и мертвая, источник моего глубокого несчастья, которое я даже не в состоянии измерить. Тогда мне хотелось, чтобы и меня похоронили вместе с ней».

Он взглянул на свою просительницу другими глазами. Она намекала на шантаж и вот принесла с собой худшие воспоминания из его прошлого, имея при этом наглость выглядеть обворожительно. Шарлотта Гамильтон была его невестой, когда он уехал в Индию, и, сразу по возвращении получив известие о ее смерти, Роуэн был опустошен. Но то, что последовало дальше, он и передать не мог. Обвиненный в происшедшем, он чувствовал себя виноватым и знал, что черная краска, которой его облили, предопределила мнение о нем мисс Реншоу и многих других. Вопрос состоял в том, что именно она знала и почему все еще находилась здесь.

– Родители никогда не одобряли мои мечты, но теперь это не важно. У меня есть деньги, почти восемнадцать тысяч фунтов, и я сама вправе решать, как их использовать.

– Ваших денег хватит на приличное приданое и… – Ему не хотелось нести чушь вроде того, что она слишком красива, чтобы работать доктором. – Вы же не станете отрицать, что у вас есть широкие возможности удачно выйти замуж. Ни одна леди не предпочтет жизнь синего чулка, если есть возможность более разумного выбора.

– А разве независимость – такой уж странный выбор? У меня есть средства, обеспечивающие мне свободу, но вы почему-то считаете, что леди должна предпочесть заточение. Я же предпочитаю сделать свою жизнь более значимой, чем играть роль мужниной жены.