Началось головокружение, покоряющее мысли и ощущения. Ему представилось высокое пение дикарских труб, погребенные воспоминания вырвались из-под своих курганов, он словно бы провалился сквозь время, вернувшись к озеру, в котором купался в детстве, зеленому и холодному мху на скале, соколу, парящему над головой, и грубому прикосновению шерсти макино к телу. А потом его нервная система взяла контроль над процессами электромагнитной индукции, усилением самых слабейших импульсов, над основами программы, которую он отрабатывал многие годы под свою уникальную личность, человек и компьютер слились.

«Думай», — сказала она. Заранее зная ответ: разве могу я теперь не думать, если теперь мне принадлежит более могучий гений, чем всем, кто прежде обитал на земле.

«Здесь слова бесполезны», — сказала она.

Они полностью ощущали свое окружение. Если бы они хотели, то могли бы исследовать его до самых мельчайших подробностей, вплоть до царапин на полированном металле, вибраций стрелок на циферблатах приборов… вздохов вентиляции, отдающих слабым запахом масла, приливов и отливов крови в венах. Но Джоэль ощутила, что сейчас даже она немного значит для Эрика. Перед ним возникла чувственная вселенная, которую надо было одолеть.

В следующие несколько миллисекунд, пока он искал задачу, которую стоило бы решить, какая-то доля его сознания рассчитывала значение эллиптического интеграла с точностью до тысячи десятичных знаков. Приятное, полуавтоматическое упражнение. Цифры складывались самым удовлетворительным образом, подобно кирпичам под руками каменщика. «Ах да, — дошло до него, — вот и дело: стабильность вихрей вроде Красного Пятна на планетах, подобных Юпитеру… я слыхал, как о них разговаривали в Калгари». Бегущая стрелка на циферблате часов едва сдвинулась с места.

Эрик составил перечень данных, которые должны были ему потребоваться, и дал команду. Все равно что обратился к своей собственной памяти в поисках фактов, если не считать того, что запрос происходил с ураганной быстротой и непреклонностью стихии, а информация извлекалась из банка памяти, расположенного в сотнях километров отсюда. К нему текли теории, формулы, конкретные значения величин; да, это дифференциальное уравнение окажется крепким орешком… а вот и нет: он увидел лазейку. Но действительно ли годится одно уравнение? Может быть, лучше составить систему, точнее описывающую условия, существующие на недоношенном солнце?

Вспыхнул льдистый чистый огонь разума, он терялся в нем, пьянея.

— Эрик, — позвала она: ни голоса, ни имени — прикосновение.

«Придется оторвать свое внимание от Юпитера, зная, что я вернусь».

— Эрик, ты готов последовать за мной?

Это был не вопрос, скорее намерение, которое он ощутил. Она прихлынула с ослепительной быстротой: нейронные паутины приспосабливались к синапсам обоих, она слилась с ним. Бесформенные водовороты, что кружат позади стиснутых век, не складывались в ее облик. Скорей Эрик видел какие-то клочки себя, прежде чем ее присутствие растворило его. Ее ли он воспринимал как тайный поток в крови; женственность, ожидающую, чтобы принять, насладиться и наконец дать; порыв ли то был, которому она тем не менее противилась? Он не знал этого и не мог понять, потому что союз был только частичен. Он не умел принимать и понимать большую часть сигналов, что входили в нее, много больше было таких, которых его тело никогда не сумеет воспринять. Это ранило его, как и ее.

«Эрик, ты и в этом союзе со мной первый мужчина и, наверно, последний».

Сливались и лобные доли, подобно остальным частям тела. К тому же Джоэль уже практиковала взаимный обмен на подобном уровне и шлифовала методику вместе с подругами-линкерами, до тех пор, пока не обрела мастерство. От секунды к секунде общение между ней и Эриком усиливалось и прояснялось. Оно не было прямым, но осуществлялось через их компьютер, дававший, конечно же, несовершенный перевод. Впечатления нередко бывали частично искажены или несли в себе полную чепуху: взрывы случайных цифр, форм, световых вспышек, шумов; не узнаваемых символов, которые перепугали бы его, если бы он не чувствовал ее постоянной уверенности. Эрик отчасти понял, что улавливаемые им ее мысли на деле представляли собой логические реконструкции того, что она могла бы думать в этот момент, созданные его усиленными возможностями. Реальные слова, которыми они теперь обменивались, проходили обычным среди смертных путем — от губ к уху.

Тем не менее он воспринимал Джоэль во всей полноте, с глубиной, которую даже не мечтал найти здесь, на пороге вселенной.

— Генетика, — громко сказала Джоэль. Это был единственный ключ, в котором он нуждался. Она направит его исследования в этом институте. Знания рванулись вперед. Работа шла на субмолекулярном уровне, вблизи самих основ разумного существа. Джоэль часто вызывали решить очередную волнующую задачу, поставить новую, интерпретировать результаты. Сегодня все шло автоматически, отчасти вхолостую, так как она имела доступ к материалам. Ее мозг приказал нужным контурам замкнуться, и она подсоединилась к комплексу инструментов, сенсоров, исполнительных механизмов, ко всему тому пониманию, которого человек достиг в области химии жизни. Эрик все это тоже воспринимал, получая от нее.

Он не видел величин, показаний датчиков, чьи значения становились очевидными после долгих вычислений. То есть числа были повсюду, но и сейчас он замечал их не более, чем собственный скелет. Эрик не смотрел снаружи, не делал наблюдений — он был здесь.

Это было все равно что видеть, чувствовать, слушать, путешествовать, и одновременно нечто совсем другое; переживаемое выходило за рамки того, что способно ощутить и пережить человеческое создание; ощутить и пережить.

Клетка жила. Пульсации цветовой дрожью пробегали по мембране, делая клетку радужным шаром, пульсирующим в сложном потоке жидкости, которая нежила ее в восхитительных, обильных потоках энергий, лившихся на нее вдоль вечно переменяющихся градиентов. Зеленые расстояния превращались в золотистую бесконечность. Внутри каждого нового наполнения обитал покой. Клетка жила в своем космосе — пляшущей Нирване.

А теперь внутрь, сквозь радугу, во внутренний океан. Здесь был мальстрем… вкусов. Здесь правила колоссальная скрытая целенаправленность; внутри клетки шла вечная работа, определяемая законами столь всеобъемлющими, что назначить их мог только сам Господь и Творец. Дрейфующие органеллы, как будто бы напевая, сплетали молекулы, создавая живое вещество.

Когда масштаб его зрения сделался более тонким, Эрик заметил, как они складывают готические узоры, полные тайн и музыки. Перед ним ядро клетки из острова молекулярных лесов превращалось в галактическое созвездие атомов, чьи силовые поля сияли подобно несущимся ветром облакам.

Эрик вошел в него, описав двойную спираль, пронизав ряд за рядом ошеломляющих своей абсолютной гармонией лабиринтов, он был рядом с Джоэль, когда она воспламенила огонь и перестроила часть храма, который отнюдь не сделался от этого менее прекрасным. Здесь, в сердце жизни, он разделил гордость Джоэль и ее смирение.

Загадочный голос ее доносился откуда-то издалека, словно во сне: «Следуй за мной». Он вынырнул из клетки и через пространство и время со скоростью света понесся над незримыми прериями, — в бури, ярившиеся в огромном ускорителе частиц. Он сделался одной из них, наполненной устремленной вперед чистой скоростью, и помчался к мишени, как на встречу с любовницей.

Мир этот превосходил материю. Эрик опустился в комету, в которую превратился мезон, вместе с тем являвшийся волной, смешивающейся с триллионом других волн, — подобно гребню, который пересекает море, чтобы подняться у берега и разбиться наконец в пронизанную солнцем белую пену и грохот; впрочем, эти волны были безгранично более изящны и трепетно переменны; они текли вместе, чтобы создать единство, в невозмутимой ясности пылавшее и грохотавшее вокруг. «Бах мог бы нам кое-что рассказать об этом», — мелькнула мысль, ведь рассудок его не отключился, посреди всего величия — он один из людей знал правду, и то не всю.