Но Фрида была здравомыслящей женщиной и такой и осталась, поэтому она просто подошла к мужу, отдыхавшему в тот момент в гостиной, и сказала:

— Пора. Мы должны поехать проститься с ним.

Элли позвонила также в бюро мэрии, сотруднику, которому предстояло зарегистрировать их с Полом брак, и попросила его прибыть немедленно, чтобы провести эту церемонию.

Затем позвонила своей матери в отель и сказала, что ей и отцу нужно приехать в больницу как можно скорей.

— Только, пожалуйста, не привозите с собой больше никого, — попросила она мать. — Мне этого не вынести.

Едва она успела покончить с делами, как доктор Крейн присел рядом и взял за руку. Он знал о событии, которое должно было произойти.

— Я давно знала, что он неизлечим, — спокойно сказала Элли. — Ведь его мать была медицинской сестрой, ухаживала за такими больными, и она рассказала мне, что положение трагическое. Потому-то я принесла сюда свой свадебный костюм. Конечно, не подумайте, что я собираюсь надеть длинное платье с вуалью и разными там кружевами. Это было бы слишком глупо.

— Что я вам могу сказать, Элли? Только одно — любовь не хочет ничего знать ни о «здесь», ни о «сейчас».

Элли подняла на него недоуменный взгляд. Сказала ли она ему о том, что любит Пола, или этот человек и сам обо всем догадался? Так странно слышать подобные слова из уст доктора. Может быть, она что-нибудь не так поняла? Всю ночь она не могла заснуть. Утром надела коричневые брюки, футболку, сандалии и, хоть в Лондоне стояла прежняя жара, накинула поверх футболки серый свитер, потому что, когда очень уставала, всегда мерзла. Светлые волосы прихватила на затылке резинкой в конский хвост. За последние недели она потеряла пятнадцать фунтов веса, не прилагая к тому никаких стараний. Такого с ней прежде не случалось. И никогда раньше она не чувствовала себя так странно.

— Но я-то здесь и сейчас, — грустно сказала она.

Он не отвечал. Они посидели немного в молчании, затем поднялись и вместе направились в палату, где лежал Пол. Доктор хотел осмотреть его еще раз. Перед уходом он положил руку ей на плечо, и Элли растерялась, не зная, что сказать. Потом неловко пробормотала:

— Спасибо вам, доктор.

Пола уже нельзя было оставлять одного даже на короткое время, поэтому в туалет она отправилась бегом, умылась, привела себя в порядок и поспешила обратно. В больнице не замечалось, день сейчас или ночь, но как раз был перерыв между сменами дежурств и стояла относительная тишина. А больничный коридор даже напоминал часть затерянного между двумя вселенными пространства. Элли мгновение помедлила перед дверью в палату Пола, как она всегда делала перед дверьми маминой спальни, чтобы набраться сил и побороть свои страхи. Тогда она, бывало, шептала слова придуманного заклинания, того, о котором ни разу даже не намекнула Мэдди. И страшно боялась, что кто-нибудь умрет прямо при ней. Иногда ей даже снилась сама смерть, и она слышала, как та произносит какие-то слова. Бывало, что ночью смерть будила ее, и кожа ее тогда холодела. Она выбиралась из кровати и босиком отправлялась смотреть, как мать себя чувствует и не умерла ли она. То заклинание, что она шептала, больше походило на молитву:

Я сделаю все, что ты мне прикажешь.

Я не буду делать ничего, что ты мне не разрешишь.

Только, пожалуйста, пусть никто сегодня не умрет.

Доктор Крейн предупредил ее о том, что на выздоровление Пола надеяться нельзя и все надежды на хороший исход тщетны. Эта болезнь — безжалостная, загадочная — играет по своим правилам. Стоит вам начать думать, что человек на пути к выздоровлению, как все стремительно заканчивается. Здесь нет нужды носить маску, и незачем защищать больного.

Пола снедала лихорадка. Выглядел он неотразимо прекрасным, словно свет лился из него. Свет падающей звезды. Элли взяла влажное полотенце и вытерла ему лоб. Чувствовала, как он горит, даже через сложенное полотенце ощущала жар его тела.

«Пожалуйста, пусть он не умрет сегодня».

— Элли, я прошу тебя. — Он заговорил, как только понял, кто рядом с ним. — Уходи домой. Оставь меня.

Она присела на край кровати.

— Мы собираемся пожениться.

— Ты свободна. Все, что ты могла сделать для меня, ты сделала. Я — конченый человек.

— Я знаю. Но люблю тебя именно таким.

Он не рассмеялся, хоть она именно того и добивалась.

— Я на самом деле плохой, Элли. Ты не знаешь, что я наделал. Мне даже самому стыдно. Я никогда не рассказывал тебе об этом, чтобы ты не обиделась. Я не соглашусь, чтобы ты выходила за меня.

Она давно обо всем догадалась. Достаточно было посмотреть на лицо сестры, когда та явилась на примерку. Она всегда понимала Мэдди, как никто другой.

— Для меня не важно, что ты когда-то сделал. Я очень хочу выйти за тебя. Прямо сегодня.

— Я думал, что свадьба должна быть двадцатого.

Что она могла ему сказать? Элли промолчала.

— Понятно, — тихо сказал он. И добавил: — Бедная моя девочка.

Тот мужчина, койка которого стояла около дверей палаты и мимо которого посетители должны были проходить, уже скончался. Другому пациенту в палате Пола, его кровать стояла около окна, врачи недавно ампутировали ногу. Это был молодой американец, только что закончивший университет в Нью-Джерси. Приезд его родных ожидался со дня на день, но до сих пор ни один человек ни разу не навестил его. Потому, как только Пол закрыл глаза, показывая, что хочет отдохнуть, Элли подошла к кровати американца. Звали его Роб Розенблюм. Он дремал, оглушенный сильным болеутоляющим средством.

— Привет, — с трудом произнес он. — Как ваш друг?

Робу было лет двадцать пять. Тощий, длинноногий, с синими глазами и темными волосами. Он проходил курс стажировки в Лондонской Высшей экономической школе, когда вдруг однажды нащупал небольшую опухоль на ноге. Не заподозрил ничего плохого, а так как был большим любителем гребли и как раз участвовал в соревнованиях в составе городской команды Лондона, то решил, что просто растянул мышцу. Но оказалось все гораздо страшнее.

Оказывается, Пол почти каждую ночь разговаривает во сне. Иногда даже плачет. И хоть американец был принужден лежать и слушать эти стоны несчастного, он рассказал об этом не для того чтобы пожаловаться.

— Сегодня должна состояться наша свадьба, — предупредила его Элли. — Прямо здесь. В палате. Боюсь, что это причинит вам некоторые неудобства. Вы не станете возражать?

— Разумеется нет.

— Спасибо. К тому ж народу соберется немного… шумно не будет. Только его родители и мои. Но мне все-таки досадно, что мы можем помешать…

— Он так сожалеет о том, что много раз поступал плохо.

У Роба было открытое располагающее лицо и тело атлета. Выглядел даже моложе своих лет. Он работал в одной из фирм на Манхэттене, они-то и отправили его на полгода в Лондон, предложив небольшую стипендию. Но теперь стал калекой.

— Он считает, что недостоин вас.

— Вы умеете читать мысли? Откуда вам так много известно про Пола? Он даже мне никогда не говорил ничего подобного.

— Мне ведь часто приходится выслушивать все, что он говорит. — Он смотрел на женщину так, будто знал ее уже много лет. — Он раскаивается, Элли.

— Вам, наверное, уже пора завтракать, Роб? Хотите я позвоню дежурной? Сегодня на завтрак отличная овсянка.

— Спасибо. Не надо пока. Сегодня я прекрасно себя чувствую.

— Конечно. И я. — Элли рассмеялась. — Мы с вами оба почти здоровы. — Она с трудом подавила рыдание. — Знаете, я даже перестала надеяться, что смогу полюбить. Не думала, что способна на это.

— Сегодня отличный день для свадьбы. — Роб вздохнул. — Я бы хотел предложить себя в качестве шафера, если бы мог стоять на ногах.

Она была потрясена. Молча подошла к юноше, наклонилась над изголовьем и поцеловала в лоб. Его лицо осветилось радостью.

— Вы даже не можете представить, как отчаянно он раскаивается, — повторил Роб.