— Как продвигается обед?

— Единственное более или менее аппетитное — это тушенка.

— Прекрасная вещь тушенка.

— Твое одобрение не требуется. Будем есть из банки или подогреем?

Джек забил еще один колышек.

— Решай сама. Если хочешь подогреть — в машине есть плитка. А если наберешь хвороста, я разожгу костер. Или ешь холодную. Выбирай.

К счастью, Лорелей выбрала горячее. Опускалось солнце, а с ним и температура воздуха. Даже ходьба становилась чем-то вроде упражнения по аэробике с погружением в прохладные потоки воздуха.

— Замерзла? — спросил Джек, глядя, как Лорелей потирает руки.

— Немножко. — Она придвинулась к огню и налила себе кружку кофе.

— Радуйся, пока можно. Встанет солнце, и опять будет жара.

Лорелей застонала.

— Кажется, нет смысла еще раз просить тебя бросить свою безумную идею насчет шахты?

— Нет.

— Ты хоть знаешь, куда ехать? Или просто будешь таскать меня за собой еще восемь дней?

— Я знаю, куда ехать. По крайней мере общее направление. Не волнуйся, уже недалеко. Завтра мы доберемся до места, где у нас будет базовый лагерь. Дальше пешком.

Лорелей застыла, не донеся кружку до рта.

— Мы бросим машину?

Он кивнул.

— Машина там не пройдет. Хорошо еще, если найдется тропинка.

— Джек, но это безумие! Люди ищут шахту Голландца сотню лет, и никому не удалось найти.

— У них не было карты. У меня есть.

— Половина магазинов Аризоны продает эти паршивые карты!

— А у меня настоящая. Та, которую Якоб Вальц, умирая, дал Джулии Томас.

Лорелей нахмурилась.

— Этой булочнице, которая ухаживала за ним во время болезни?

— Да, — ответил Джек, довольный, что ей известна легенда.

— Ты хочешь сказать, что всю эту охоту за дикими гусями устроил потому, что у тебя в руках бумажка с какими-то каракулями и считается, что сам Голландец дал ее булочнице?

— Ее дал он, — твердо сказал Джек. Они много лет дружили, он был благодарен ей за уход. Он знал, что умирает, что сам никогда больше не попадет туда, и отдал ей карту, на которой обозначено, где находится шахта.

— Джек, Джек...

— Это правда. И карта теперь у меня. — В доказательство Джек вынул из рюкзака пластиковый пакет с потрепанным, блеклым листом. — Вот она. Смотри.

Лорелей посмотрела на корявый рисунок и вернула его.

Она не верит, что он подлинный, это видно по ее глазам. Джека охватили сомнения. Неужели он ошибается? И все это, как она сказала, — охота за дикими гусями?

— Если карта подлинная, почему же твоя Джулия Томас сама не пошла искать золото Голландца? Почему никто другой не нашел шахту?

— Потому что они — это не я. И у них не было тебя на счастье. Ты — моя фортуна, Лорелей. — Он намотал на палец прядь ее волос. — Как только я увидел тебя в магазине, то сразу понял, что карта настоящая. На этот раз я отхвачу здоровый куш. Карта привела меня к тебе, а с тобой я найду шахту.

— Нет. — Лорелей увернулась от поцелуя и встала. В ее надтреснутом голосе, в ее глазах Джек уловил страдание. — Вот, значит, почему я оказалась здесь? Потому что якобы притягиваю удачу?

Отбросив карту, он встал, подошел к ней и обнял за плечи. Пролетел порыв ветра, и огонь затрепетал на ветру.

— Ты оказалась здесь потому, что я люблю тебя. Дай мне попробовать еще раз.

— Попробовать что? Снова разбить мне сердце?

— Меньше всего на свете я хочу обидеть тебя.

— Тогда почему же тебе понадобилось десять лет, чтобы прийти?

В глазах ее были злость и презрение, и он понимал, что заслуживает то и другое.

— Я звонил...

— Два раза. Ты позвонил два раза. Мне было слишком больно, я отказалась с тобой разговаривать, а ты не потрудился позвонить еще раз. Тем более прийти.

— Я не мог. Корабль стоял только три часа, надо было грузить оборудование. Я вернулся через месяц, но тебя уже не было. — Он вспомнил, какая его охватила паника. — Я написал письмо, надеялся, что тебе передадут.

— Передали.

— Да, но ты его не читала. Вернула нераспечатанным.

— Ты меня обвиняешь?

— Нет, — упавшим голосом сказал Джек. Он обвинял себя. — Я понимал, что ты имеешь полное право злиться, даже ненавидеть меня. Поэтому и решил тогда не гнаться сразу за тобой. Решил, что лучше дать нам обоим время.

— Это могло бы меня сокрушить, но уверяю тебя, Джек, мне не понадобилось десять лет, чтобы переступить через тебя.

— Я не это имел в виду.

— Мне хватило нескольких недель, чтобы понять, какую ошибку я чуть не совершила.

— Черт побери, это не ошибка.

— Тогда почему же тебя не было десять лет?

— Потому что я хотел... — Джек осекся. Он хотел прежде добиться победы. Прийти к ней победителем, доказать, что его обещания не были пустыми. — Хотел иметь возможность предложить тебе больше, чем мечты и обещания.

— И что же ты предлагаешь мне теперь?

Слова были острыми, как клинок, и разили прямо в сердце.

— Если я окажусь прав, я отдам тебе золото Голландца.

— Не хочу. Меня никогда не интересовали деньги. Мне не нужно это проклятое золото.

— Чушь. Я его найду и отдам тебе. Честное слово. — Он взял ее лицо в ладони и склонился над ней.

— Не надо, — прошептала она, сжав пальцами его запястья.

— Надо. Потому что я люблю тебя. Всегда любил. Всегда буду любить. Пожалуйста, Лорелей, дай мне еще шанс.

На миг ему показалось, что она откажется, и сердце его остановилось. Но она закрыла глаза, тело ее обмякло, и она прильнула к нему. В нем вскипело такое желание, что задрожали руки, но он пересилил себя и поцеловал ее медленно и нежно. Когда она раздвинула губы, он застонал.

Дикий звериный крик прорезал тишину ночи, и Лорелей отпрянула.

— Ч-что это такое?

Его тело было натянуто, как тетива, а он глотал воздух, как после марафона.

— Какой-то койот нашел добычу.

Лорелей содрогнулась.

— Спасибо. Мало того, что я не буду спать, опасаясь, как бы в палатку не залезли пауки и змеи, теперь еще имею приятную перспективу стать добычей койота.

Джек не видел причины отказываться от возможностей, которые ему предоставил ее страх. Он притянул ее поближе, гладил вверх и вниз по спине.

— Не бойся. Койоты нас не тронут.

— Откуда ты знаешь? Я слышала, они ходят стаями. Даже нападают на собак крупнее себя. Что им мешает прийти сюда?

— Не придут, — пробормотал он и поцеловал чувствительное место под ушком. — Во-первых, у них и так много тварей на поживу. Во-вторых, их отпугнет костер.

— А если... если он погаснет? — Голос ее был хриплый и жаркий. Джек изнывал. Тело напряглось, стало каменным, а он всего лишь поцеловал ее.

— Тогда койоту придется сначала съесть меня, потому что я не выпущу тебя из рук.

Лорелей слегка отстранилась и подозрительно уставилась на него.

— Что это значит?

— Это значит, что мы будем спать в одной палатке, — расплылся в улыбке Джек. — А если ты все равно боишься, можем залезть в один спальный мешок.

Лорелей уперлась руками ему в грудь.

— И не мечтай. Лучше койоты.

Лорелей не спала почти всю ночь. То она выглядывала, нет ли койотов, то смотрела на мирно спящего Джека и прислушивалась к его ровному дыханию. Да и кто бы заснул рядом с таким возбуждающим, полуголым красавцем?

Назойливое насекомое щекотало уголок рта — на этот раз не мотылек. Мужские губы! Лорелей открыла глаза.

— Доброе утро, красавица, — улыбнулся Джек и поцеловал ее. — Пора вставать.

— Убирайся. — Она закрыла глаза. Она была не из тех, кто рано встает, и не верила, что можно начинать день с ясными глазами и бодрой улыбкой.

— Не уберусь. — Он поцеловал ее покрепче.

Теплые губы были так соблазнительны... Лорелей застонала и повернулась на другой бок. От этого застонали все мышцы, бурно протестуя против лежания на твердой земле.

— Тот, кто пустил слух, что хорошо спать в палатке, садист и лжец.