– Как дочь? Ты еще не ждешь внуков? – переводит он разговор на нейтральную тему.

Я горестно вздыхаю, а затем сетую на никчемность и разбросанность нашей молодежи.

– Пора думать о преемниках… – веско и двусмысленно произносит Большой Босс.

– То есть? – невольно настораживаюсь я.

– Знаете, Генри, – тон его приобретает дружескую конфиденциальность, – я хотел бы поговорить с вами об одной существенной вещи… Мои проблемы со здоровьем зашли далеко, и я волей-неволей озабочен, вероятно, скорой передачей дел… Не перебивайте! – Заметив, как я возмущенно подскакиваю в кресле, он выставляет вперед ладонь. – Я готов остаться в Совете в качестве доверенного лица председателя, но о кандидатуре самого председателя уже сейчас следует крепко подумать. И такой кандидатурой я вижу именно вас.

Мимикой я изображаю недоумение, но одновременно и уважительное внимание к его монологу. Подозреваю, лукавому. Задушевную беседу на данную тему эта бестия, возможно, вела или будет вести не только со мной.

Занять его место – нешуточное дело. Большому Боссу подконтрольна святая святых – Федеральная резервная система, не подвластная ни президенту, ни правительству, ни министерству финансов, а лишь властительным акционерам всех ее трех составляющих в Кливленде, Бостоне и в Атланте.

– Я говорю искренне, это не какая-нибудь дешевая проверка, – откликаясь на мои мысли, продолжает он усталым голосом. – Я просто более всего доверяю вам, Уитни. К тому же вы человек специальной закалки, мы прошли одну и ту же школу…

Это намек на наше прошлое рыцарей плаща и кинжала. Кстати, к моему давнему роду деятельности сей образ вполне применим. В молодости мне приходилось обстряпывать горяченькие делишки, на которые едва ли сгодились бы чистоплюи из аналитического департамента, если и нюхавшие порох, то только в комфортабельном тире.

– Коли речь идет о моем согласии, – говорю я, – можете им заручиться, хотя, надеюсь, наш разговор преждевременен и никаких обязательств с собой не несет.

Все-таки во мне пропал великий дипломат… Я великодушно даю ему фору для дальнейшего маневра. Будет ли она оценена в должной мере?

– Разговор, увы, актуален, – звучит ответ. – Не чересчур, но позаботиться о преемнике мне уже следует. Ах, вот еще что! – вспоминает он. – Курт Эверхарт – ваш родственник, если не ошибаюсь?

Курт – мой покойный двоюродный брат. Впрочем, даже не брат. Сын мужа сестры моей матери от первого брака. Я не видел его около тридцати лет, с той поры, когда он уехал в Германию к своим истинным родственникам, женился там и прочно обосновался.

– Давно ничего о нем не слышал, – отвечаю я. – Но воспоминания о нем самые теплые.

– Тут случилась одна занятная история, – говорит Босс. – На горизонте возник ваш племянник… Вы хоть знаете, что у него был, то есть существует, сын? Его зовут Роланд.

Я и в самом деле чего-то слышал, а потому киваю.

– Он профессиональный военный, правда, в отставке…

– Сколько же ему лет? Или его выгнали со службы? – догадываюсь я.

– Дело не в том… Он полезный парень, работал на нас…

– Ах, вот как… – Я принимаю глубокомысленный вид, хотя мало что понимаю. То ли имеются в виду секретные службы, то ли – Совет? Хотя одно другому нисколько не противоречит, даже наоборот.

– Последнее время он воевал в России, в Чечне, был там то ли инструктором, то ли… В общем, неважно. Возвращаться в Германию ему сейчас нецелесообразно, там некоторые проблемы… Короче, возник вопрос: как с ним обойтись? Разбрасываться кадрами или же предоставлять их на волю рока не в наших правилах, тем более, если они являются родственниками уважаемых людей… Поэтому, если вы пожелаете взять над ним попечительство…

– Что от меня требуется?

– Только волеизъявление. Если вы не против, пусть он пересидит в Америке некоторое время под вашим крылом. Возьмите его… охранником, например…

– Он – кадровый офицер ЦРУ, я так понимаю?

– Не совсем…

– Я надеюсь, он не бандит? – срывается у меня невольный вопрос.

– Он профессионал, но вполне цивилизованный…

– Представляю себе…

– Так вы против?

– Ладно, давайте посмотрим…

Секретарша приносит нам кофе, печенье и фруктовые сладости.

Секретарши у Большого Босса – как на подбор, все лапочки, и все с изюминкой. Нынешняя – худенькая изящная шатенка с гибкой фигурой и нежным личиком, просто загляденье. Я еще в приемной ее отметил – прелесть девочка! А улыбка, обнажающая здоровые ровные зубки, досадно напоминающие мне о своих протезах, просто обезоруживает. Если бы еще не опыт в глазах… Что ж, жизнь беспощадна.

– Хороша, да? – кивая на дверь, за которой, вильнув, скрылась округлая попка, спрашивает меня Большой Босс. – Если есть желание, могу взять ее на какой-нибудь раут… Ты только позвони и напомни.

– Следует подумать, – соглашаюсь я.

Подобного рода разговоры среди членов нашего Совета не редкость, и ничего предрассудительного в них мы не видим. Как и в том, чтобы поразвлечься на стороне. Даже с чужими женами. Главное, чтобы это не были жены членов Совета. Или пусть будут жены членов, но тогда дело не должно иметь огласки. В случае с женами никому не знакомых людей огласка вполне возможна. Она даже преисполняет нас взаимного доверия. Моветон – разговоры о какой-нибудь влюбленности, это настораживает, ибо свидетельствует о нестойкости характера, а значит, и деловых качеств. Хотя к женитьбе после развода отношение у нас лояльное, даже положительное, и, подозреваю, в нем есть элемент зависти. Позитивный отклик вызывают подробности об отношениях с иностранками, особенно экзотическими, с каких-нибудь островов. В данном варианте мы снисходительны даже к несовершеннолетнему возрасту дам, хотя случись такое похождение здесь, в Америке, это бы не приветствовалось. Мы все-таки уважаем законы. Кстати, у Пратта, кому под шестьдесят, двадцатилетняя любовница, и это нас здорово шокирует. Безнравственность такой связи очевидна. Но сукин сын он, безусловно, везучий!

Звонит телефон. Это жена. Мне сообщается прекрасная новость: Патрик наконец-то обкакался! Миленький мой, какая же ты умница! Дело явно пошло на поправку…

С сердца у меня срывается камень. Меня переполняет радость, и ей мне хочется поделиться даже с Большим Боссом, но делать этого не стоит. Во-первых, я не люблю выказывать своей сентиментальности, ибо, обнаружив такое качество, им поспешат воспользоваться; во-вторых, последует сочувственная и пустая беседа, которая только отнимет время; в-третьих, меня поджимает расписание, где помимо двух деловых встреч еще и адюльтер с моей постоянной подружкой Алисой. Тащиться к Алисе мне категорически неохота, лучше бы отправиться домой, но ей я не уделял внимания уже месяц, в голосе ее появилось вызывающее равнодушие, а это значит, перегни я палку, могу остаться без шикарной любовницы. На день сегодняшний она мне несколько поднадоела, однако завтрашний день способен все круто перевернуть и оставить меня, что называется, с носом. Возможно и другое, вульгарное определение.

Теперь предстоит завершить беседу с Большим Боссом. Причем так, чтобы он не возвратился к ее главной теме – мерзавцу Пратту и его гнусным интригам.

– Этот мой… родственник… – говорю я. – Роланд Эверхарт. М-да. Какие у него неприятности в Германии? Мне все-таки хотелось бы знать.

– Ну… Печальные события одиннадцатого… – мямлит Большой Босс. – Он был связан с теми, кто… Вы понимаете… Некоторое время исполнители жили в Германии, общались с ним; теперь имя его всплыло, к нему есть вопросы со стороны всякого рода властей… Вопросы общего порядка, но… Но зачем они ему и тем более – нам?

Данный ответ переводится так: арабские террористы, взорвавшие Торговый центр, некоторое время жили в Германии, на их тамошний след вышли, и теперь распутывают клубок их связей. Мой якобы племянничек в данном расследовании фигурирует. И, думается, существенным образом. Теперь мне предоставляют возможность о нем позаботиться. С какой целью? Или это всего лишь тест? Прояви я безразличие к судьбе этого Роланда, его спишут в утиль; вырази я согласие, с кардинальными мерами повременят… Если логика ситуации такова, спасение пусть дальнего, но родственника – дело святое.