Подражая им, топтались и путались еще две пары. Политрук Николай Слобода подбадривал бойцов отряда:
– Чего жметесь по углам? Смелее девушек приглашайте, пока другие не расхватали.
– Мы вальс не умеем, – ответил кто-то. – У нас в деревне все под гармошку пляшут.
Над простодушной «деревней» дружно посмеялись, а Гриша Чеховских крикнул:
– Учитесь, если бы не нога, я бы вам показал.
Впрочем, Гриша лишь хвалился, он умел лишь топать ногами в такт гармошке после выпитого самогона. Кучеренко сделал вид, что устал, собираясь достать папиросы. На него зашипели:
– Давай играй.
– Танго давай… «Утомленное солнце».
Саша не только играл, но и неплохо пел. Под звуки грустного танго о прошедшей любви девушек приглашали наперебой. Шаркали ногами, хоть и невпопад, но от души, положив руки на талии подруг и обмирая от прикосновения тонких пальчиков к ладоням.
Танцевал и Слава Фатеев. Не хуже других (как ему казалось), прижимая талию Маши Соловьевой. Оказалось, что связистка на полголовы выше Фатеева. Не так и много, если привстать и вздернуть бескозырку с мужественной золотой надписью: «Северный флот».
Но Маше что-то не нравилось. Может, что кавалер пониже ее, а может, просто ломалась. Надо веселить девушку. Рассказал короткую смешную историю, как однажды на Волге загнали плот на поповский огород. Смешно ведь! Поп кричал, антихристами обзывал, а попадья смеялась. Бывают же такие случаи! Сосновые бревна на грядках.
Слава от души рассмеялся, а Маша только губы оттопырила.
– Вам не прохладно? – деликатно проявил заботу Фатеев и, вроде согревая, прижал ее к себе, ощутив на секунды мягкую грудь.
Но только на секунды. Ефрейтор Соловьева резко отодвинулась и, судя по всему, находилась в неважном настроении.
– Концерт душевный был, – выжимая улыбку, сказал Слава. – У нас Сашка и поет, и играет классно. Он, кстати, в моем отделении.
Танец закончился. Фатеев почувствовал, как взмокло от пота лицо. Когда встали в кружок покурить, здоровяк Шишкин хвалился:
– У меня все на мази. Прижму Иришку, у нее аж глазенки закатываются. Гулять после танцев пойдем, ну и прочее…
Кто-то тоже похвалился, что завел неплохое знакомство и пойдет провожать девушку. Только Слава молчал и сопел. Подошел политрук Николай Слобода. Его хохлацкое красивое лицо с черными бровями пересекали несколько шрамов. Слава ему завидовал – имел бы он такие шрамы, мог бы похвалиться. А то нашел, чем девку удивить – баянист в его отделении служит.
– Ты чего, Славка, хмурый? – хлопнул его по плечу политрук.
– Да его Машка Воробьева отшивает, – простодушно сообщил Гриша Чеховских.
– Ну, если не пришелся девушке по вкусу, то нечего время зря терять, – посоветовал политрук.
Славка зыркнул на него коротко и неприязненно. Нацепил петлицы со звездой и фуражку с крабом, да еще и пистолет трофейный в кобуре. От кого тут обороняться? Слобода – политрук роты, а Фатеев всего лишь командир отделения, хоть и разведки. Вот и выделывается. Славу немедленно поддержал Афанасий Шишкин:
– Не так глянула, сразу и отваливать? Морская пехота не отступает. Славка с егерями один на один схватывался, а тут связистка-ефрейторша. Обломаем!
– Не надо никого обламывать, – спокойно, но уже в тоне приказа посоветовал Слобода.
Славка разозлился окончательно. Его командир отряда Маркин на все совещания приглашает, советуется. И с политруком всегда дружили, а тут решил показать власть – с кем можно встречаться, а с кем нельзя.
– Не надо на танцах командовать, – четко проговорил старшина второй статьи Фатеев. – Это не политзанятия.
– Ты чего, Славка? – удивился Слобода.
– А то, что нечего себя большим командиром выставлять и везде с приказами лезть. Я в разведке служу, у меня Маркин командир.
Политрук растерялся. Он смело вел себя в бою, ладил с ребятами, но чувствовал: сейчас все бойцы на стороне упрямого и взъерошенного разведчика.
– Давай танго, – хрипло сказал Фатеев, кивнув баянисту. – «Утомленное солнце нежно с морем прощалось!» Десант не отступает.
Много позже Фатеев будет ругать себя за дурацкое упрямство. Стыдиться, что полез на рожон перед Николаем Слободой, который никогда не выпячивал зря свою должность, а в политдонесениях не цеплялся к мелочам и неосторожно сказанным фразам. Видел, что не надо связываться со смазливой и капризной Воробьевой. Вторая попытка закончилась еще хуже.
Маша Воробьева танцевать со Славой пошла. Угадала по лицу, что парень на взводе. И он не новичок, над которым лишь посмеются, а командир разведки десантного отряда, с которым вести себя надо поосторожнее.
Но когда Фатеев снова слегка обнял ее, она резко оттолкнула его:
– Цирк, – скривила губы она. – Вы, товарищ старшина, на голову ниже меня. Мы как два клоуна, неужели не понимаете? И эти ваши рассказы про поповские огороды и плоты на Волге. Что, смеяться прикажете? – И набрав в пухлую грудь воздуха, прошипела, как гусыня: – Не привязывайтесь ко мне больше. Вам же политрук ясно намекнул.
У Фатеева не хватило духу оттолкнуть девушку, они топтались до конца мелодии, а затем разошлись в разные стороны. Конечно, дело было не в росте, просто Слава ей не понравился, а назойливость вывела из себя.
Когда отошли покурить, лейтенант Веселков сочувственно сказал:
– Ничего, найдешь другую подружку.
Фатеев ничего не ответил и пошел в казарму.
Другим везло больше. После танцев политрук Слобода пошел прогуляться с Алей Величко. Гуляли недолго, переглянулись и отправились в землянку медиков. Помощница медсестры понятливо убралась, а красивая Аля бессильно шептала, не мешая Николаю раздевать себя:
– Пропаду я с тобой… ты ведь женатый.
– Брось об этом, Алечка. Я тебя люблю, а это главное.
Проходивший мимо фельдшер Рябков услышал стоны, покачал головой и неодобрительно пробормотал:
– Развлекается политрук, пока жена далеко. Ну-ну…
И Афанасий Шишкин, расстелив на молодой траве морпеховскую куртку, гладил шершавой ладонью пухлую грудь зенитчицы Иришки и ласково говорил:
– Вы, как конфетка, сладкая. Так бы и съел.
Иришка, обмирая от желания, шептала:
– Не надо меня есть… хорошо с вами, вы такой ласковый.
Судя по всему, сопротивления с ее стороны не предвиделось.
– Давай ремешок снимем, – как змей-искуситель, шептал Афанасий.
– Какой вы быстрый, – вздыхала Иришка.
Впрочем, ремешок был уже снят, и настала очередь юбки. Иришка делала вид, что не замечает ничего, и бессильно откинулась на спину.
Даже смурной пулеметчик Гриша Чеховских увел на дальний холм некрасивую рябоватую зенитчицу и деловито докладывал ей:
– Я парень холостой. К кому сердце ляжет, на той и женюсь.
Зенитчица, не питавшая иллюзий насчет своей внешности, скромно отвечала:
– Вы небось красавицу ищете, а я женщина невидная да еще ребеночка имею. Муж в сорок первом погиб, вдова, значит. Тоже свободная.
– Девочка или мальчик у тебя?
– Мальчик, три года.
– Это хорошо, я детей люблю.
– Серьезный вы мужчина. Мне такие по душе, – призналась рябая зенитчица, ожидая, когда кавалер приступит к более решительным действиям.
Ждать ей пришлось недолго, уступила она легко и просто, вздыхая и постанывая. Когда прощались, с надеждой спросила:
– Увидимся еще?
– А как же, – бодро отозвался Гриша, стараясь не глядеть на рябое лицо, которое ему не нравилось. – Правда, нога у меня раненая, ходить тяжело.
– Я травами полечу, – обещала случайная подруга.
– Тогда увидимся… если командир отпустит. У нас ведь в отряде дисциплина строгая. Особые задания выполняем.
Ребята возвращались в землянку за полночь. Смеялись, обменивались впечатлениями. Слава Фатеев проснулся и цыкнул на кавалеров:
– А ну спать. Подъем в шесть ноль-ноль.
Морпехи посмеивались в кулак и шептались:
– Не обломилось старшине, вот он и злится.
– Не надо было к Машке Воробьевой лезть. Она же только с командирами дружбу водит.