– Какие-то выстрелы мы точно слыхали. Похоже, из пистолетов. А потом вскоре нас обогнали два… нет, три всадника.

– Как они выглядели? – быстро спросил пан.

– Я не разобрал, пан. Было очень темно. Они свернули на другую дорогу.

– Дьявол! – вырвалось у командира. – Неужели ушли… Послушай, немец, вчера вечером на окраине Орши убили и ограбили польского офицера. Мне было поручено встретить гонца и проводить… куда надо. Кто убийцы, сколько их было – нам пока неведомо. Возможно, кто-то ранен: наш товарищ храбро защищался. Если хорошенько вспомните этих людей, какие они с виду, получите по злотому.

– С… срочно вс… вспоминай! – завопил Фриц, едва не поперхнувшись шнапсом. – Я п… видел этих троих только сзади. В черных плащах они были. Все трое. И с наброшенными капюшонами.

– Клянусь Пресвятой Девой, ничего не помню! – сокрушенно воскликнул Григорий.

– Значит, трое… Ну, хоть что-то, – сморщившись, фыркнул поляк, порылся в своем кошеле и сунул прохладные кружочки в жадно подставленную ладонь Фрица.

– Но пан! Здесь не золотой, а крейцер! – возмутился немец.

– За то, что тебе, пьяная твоя башка, удалось рассмотреть плащи и капюшоны, и того много! – Офицер развернулся и, звякнув кирасой, шагнул к двери: – За мной, солдаты!

– А выпить с нами! – рванулся за ними Фриц и так неудачно, что опять едва не упал и вновь повис на шее у того же здоровенного кирасира.

– Да чтоб ты лопнул от своего пойла! – рявкнул тот, отталкивая немца. – Я тебе не девка пани Агнешки, чтоб ты меня лапал!

Когда за окном смолк стук копыт, друзья, не говоря ни слова, пожали друг другу руки.

– Ну, и лихо же у тебя получилось изобразить пьяного! – наконец обрел дар речи Колдырев. – Точно ли ты военный? А не комедиант?

Фриц расхохотался:

– Это у меня давний прием. Я, бывало, так на свидания к Лоттхен ходил. Девушке, в Кёльне. Встречались в саду за их домом. Я посвататься хотел, а тут эта история с содомитом и мой смертный приговор…

Воспоминание о своей невольной вине перед Фрицем заставило Григория отвернуться. Сказать, не сказать? «Да нет, – успокоил он свою совесть, – сейчас не ко времени…»

– А почему ты пьяным-то прикидывался, когда к этой своей Лоттхен ходил?

– Да потому, – ответил Майер, – что идти к саду надо было мимо их окон. А у нее ужасно строгий отец! Вот я уловку и придумал: пьяного-то кто заподозрит, что он идет к юной фройляйн? Хочешь?

Он протянул Григорию бутылку.

– Хочу. И выпьем за то, что ты так удачно сообразил выкинуть тот свиток, что был в сумке покойника.

– А я его и не выкидывал. – Фриц сделал большой глоток и протянул бутылку товарищу.

– Как?

– Вот оно, письмо.

Немец сунул руку за ворот рубахи и вытащил пресловутый свиток. От изумления Григорий чуть не выронил бутылку, которую как раз подносил ко рту.

– Как это?! Они же нас обыскивали!

– А вот так. Когда обыскивали, письма при мне и не было, – довольный Майер снова засмеялся, сияя своими великолепными зубами. – Свиток я вынул вместе с патентом, а потом… Помнишь, я два раза упал на верзилу, что стоял возле самой двери? Ну так вот, в первый раз сунул в его сумку свиток, а во второй раз вытащил и спрятал под рубахой.

Колдырев смотрел на товарища с настоящим восхищением:

– Вот так штука! Ловко! А я ничего не заметил.

– Главное – они не заметили! – подмигнул Фриц. – Не знаю уж, какой из меня комедиант, а воришкой я был бы просто отменным. Знал бы ты, сколько раз я подшучивал над приятелями! Чего только им не подсовывал – от любовных записок до вызова на поединок! В казарме бывает скучно, а это казалось мне смешным. Давай-ка зажжем свечу да прочитаем это проклятое письмо. Слишком дорого оно нам стоило, чтобы просто выбросить. Только читай ты: если я еще кое-как могу сказать десяток фраз по-польски, то с их грамотой у меня совсем никак.

Григорий развернул свиток.

«Милостивый государь! – гласило письмо. – Все еще с надеждою и нетерпением ждем обещанного Вами плана подземелий крепости С., коий Вы обещали выслать пятого дня. Цена Вашей услуги остается прежней.

От имени ЕКВ СШ, Ваш преданный слуга, Т.»

Колдырев несколько мгновений оторопело смотрел на письмо. Он знал польский ну разве чуть хуже немецкого и не сомневался в том, что правильно понял написанное. Но смысл послания не сразу уложился в голове. Это что же выходит? Выходит, в крепости Смоленска, можно сказать, его родного города, – а как еще понять букву «С» из письма! – завелся изменник, который собирается помочь врагу захватить город?! План крепости! Вот это да…

– Ты понял, что это значит? – Григорий наконец поднял голову и посмотрел в глаза Фрицу.

Тот присвистнул:

– Не знаю, как у русских, а у нас это называется «крыса завелась»! А СШ – это определенно король Сигизмунд… Если у меня и была капля сожаления по поводу того поляка, которого я убил вчера вечером, то теперь я даже рад этому. Десятник-то был не просто десятник, а важный королевский гонец. Но провалил дело, потому как балбес и плохой солдат – слишком любит вино и пышные сиськи. С таким-то письмецом да заявиться в бордель!

– Мне нужно в Смоленск! – воскликнул, вскакивая, Григорий. – Немедленно!

Майер тоже привстал и глянул в окно.

– Рассветет через пару часов. Так что лучше подожди. Наши друзья кирасиры недалеко уехали, ну как нарвешься на них и бумажка будет при тебе? Поедем вместе, едва станет светать, но потом наши пути разойдутся. Боюсь, уже навсегда.

– Ты столько раз меня выручал! – Голос Колдырева против воли дрогнул. – Обидно думать, что скоро мы расстанемся, а через несколько дней станем врагами…

– Мне тоже обидно, – кивнул немец. – Однако это жизнь, ничего не поделаешь… А пока прости, Григорий, но оставшиеся два часа я еще посплю. Пришлось изрядно нахлебаться шнапса, когда я изображал пьяного.

С этими словами Фриц вновь растянулся на постели и тут же безмятежно засопел.

А Григорий заснуть не мог еще долго. Теснились, толкались, мешались в голове не связные друг с другом мысли: об убитом сэре Роквеле (что это такое «маленькое», о чем в последнюю минуту говорил англичанин?)… О дьяке из Приказа, обязавшего Колдырева следить за Артуром, об обоих письмах, спрятанных у него в сумке… О Фрице и об этом его выражении «крыса завелась», о пятнадцатом сентября…

И тут его вдруг осенило. Роквель не говорил «маленький», это просто хозяин гостиницы не так понял! Артур перед смертью бормотал на родном языке – по-английски: «small… Смол…» И это может означать только одно: Смоленск.

Рассвет обвел розовым зубцы крепостных башен, затем окрасил золотистой краской стены… Красива была крепость! Высокая, с равномерно расположенными башнями, с тремя, а кое-где и четырьмя, рядами бойниц. Над ее зубцами кувыркались ласточки, еще не успевшие отправиться в дальние страны.

С высоты ласточкиного полета было видно, что тридцать восемь башен поставлены идеально: с любой из них просматриваются две соседние. Стоит врагу подойти к стене, он попадает под перекрестный огонь из башенных бойниц. Одна из стен почти вплотную подходила к берегу Днепра. Внутри крепости хватало колодцев, были ручьи, однако случись осада, Днепр не обмелеет.

В это безветренное утро ровная как стекло поверхность реки тоже окрасилась в золотой цвет восходящего солнца.

Со стороны посада, расположенного на другом берегу, доносилась утренняя перекличка собак, из-за невысокой деревянной стены, посад окружавшей, тянулись к небу первые струйки дыма. Узенькая береговая полоска с выступающими из нее то тут, то там деревянными мостками была еще пустынна… Но вот в воротах отворилась окованная железом дверца, показался край голубой одежды, мелькнула ножка в синем сафьяне и к реке вышла девушка. Вышла, огляделась и, убедившись, что кругом никого, тотчас сбросила с головы узорный голубой платок. Каштановые волосы, заплетенные в длинную, до колен, толстую косу и подхваченные расшитой жемчугом лентой, заблестели на солнце, будто шелковые.