Тут в конце улицы послышался дробный стук подков и замелькали факелы – конный разъезд появился здесь, как водится, с опозданием, но определенно не случайно. Не послушались грозную пани Агнешку, не ушли подальше, и она наверняка послала слуг к местному начальнику гарнизона.

– Прочь отсюда! – закричал кто-то из поляков и мигом ретировался.

Остальные резво последовали его примеру.

Оставшись в одиночестве против двоих противников, протрезвевший десятник переминался с ноги на ногу.

– Нам тоже надо бежать! – воскликнул Фриц. – Останемся последними – первыми будем виноваты. Скорее, Григорий, или ваша любовь к Отечеству дорого обойдется не только вам, но и мне!

Они бросились к коновязи у фонтана и, перерубив уздечки, вскочили на коней.

Не оглядываясь, Григорий и Фриц рванули со двора борделя через хозяйственные задние ворота как раз в тот миг, как патруль въезжал в парадные. Они помчались во весь опор: нужно было убраться подальше, покуда ночные стражи будут осматривать поле боя и раненых, выслушивая их беспорядочную пьяную ругань.

Всадники остановились лишь на окраине города.

– Спасибо. – Григорий, перегнувшись через луку седла, протянул немцу руку. – Думаю, без вас бы меня зарубили.

– А я так не думаю… – широко улыбнулся Фриц. – Я прямо-таки в этом уверен! Вас, мой друг, нашинковали бы, как колбаски на обед, несмотря на то, что все эти мерзавцы были мертвецки пьяны!.. Да, где-то вы учились… французская школа, верно? Да и реакция есть – ловко вы прыгнули этому десятнику под саблю – рисковый прием для новичка… Только что-то потом в собственных ногах запутались, – продолжал веселиться Фриц, – вот опыта, прошу прощения, явно недостает. Готов биться об заклад, что вы не являетесь завзятым участником сабельных турниров. Я прав? Но то, что вы не испугались встать один против толпы забияк, – это делает вам честь, право слово! И именно поэтому я позволил себе вмешаться…

«Ну, не толпа, толпа просто глазела, – а один пьяный польский офицер. И не честь это вовсе, а безрассудство», – смущенно подумал Григорий, однако посчитал за лучшее в этот момент промолчать.

– …кроме того, я должен был вернуть вам долг: вы ведь тоже помогли мне в неравной драке! Помните? – закончил немец.

– Конечно, помощи от меня вам было… – Колдырев перевел дыхание, «как от козла молока», – добавил он про себя. – Но вы-то как сюда попали, Фриц? Мне казалось, вы студент, учитесь в Кёльнском университете…

– Я? Студент?!. – поразился Фриц. И горячо воскликнул: – А! Вы, должно быть, решили, что раз я повздорил с теми напомаженными существами из университета, то я тоже там обучаюсь? Großer Gott! Ничуть не бывало, мой друг, ничуть. Скучная зубрежка и просиживание штанов за старинными фолиантами – это не по мне. Я – воин, черт меня побери, а не какой-то там ученый лоб!

– Но почему же тогда… – начал было Григорий.

– Сам не понимаю, с какой стати эти «патриции» вдруг ко мне привязались! – сердитым голосом перебил его Фриц, чем заставил коня под собой недовольно фыркнуть. – Я преспокойно шел себе по улице, а эти как налетели ни с того ни с сего, окружили – и давай задирать…

«Странно, – отчего-то вспомнилось Колдыреву, – а я ведь явственно слышал и про то, что-де не место солдафону в рядах студентов…»

Но Фриц улыбался так открыто и так искренне, что всякие подозрения мигом вылетели из головы Григория. В конце концов, разве рыжеволосый немец не спас его только что? Какие могут быть сомнения в его честности?!

Фриц пригладил усы и сказал, глядя в сторону; голос его теперь звучал печально:

– А вот потом начались совершенно непонятные мне события, и я вынужден был уехать… Обидно, конечно. Однако могло закончиться и хуже!..

Он тряхнул головой и неожиданно сменил тему, как будто разговор этот вошел в область, крайне для него щекот- ливую:

– Послушайте, а вам бы переодеться, друг мой: поглядите-ка – у вас воротник висит, камзол разорван. Вот эти дырки – явно не от сабель, крови нет, видимо эти нетрезвые храбрецы просто цеплялись за вашу одежду, чтобы не упасть… Заметили, как я у одного удальца из одного уха было сделал полтора ха-ха! Мой любимый приемчик! Ущерба здоровью, считай, никакого, а страху у противника – жуть, крови – фонтан, смотрю и на вас вылилось полведра…

Колдырев оглядел себя, насколько это позволял тусклый свет луны, и вынужден был признать:

– Да, видок, конечно. Черт побери, у меня же к седлу был приторочен мешок со сменой платья… Куда он подевался? Может, украли, пока я сидел в том прекрасном заведении?

– Нет, Григорий, все проще! – засмеялся немец. – Это же не ваша лошадь! Смотрите-ка: определенно польская военная сбруя.

– Вот черт, прости, Господи!.. – ахнул Колдырев, хлопнув себя по лбу. – Ну и разошелся же я, коль впопыхах сел на чужую лошадь… Ха! А до чего же, однако, оказывается, послушные лошадки у польских панцирников. Видать, кобылка решила, что я и есть хозяин, просто надрался до невменяемости и веду себя по-другому… Но что же теперь делать?

– И я ничего не могу вам предложить, – вздохнул Фриц. – Все мое на мне.

Он хотел еще что-то добавить, но вдруг насторожился.

– Что такое? – не понял Григорий.

– Погодите… Мне показалось, будто неподалеку проскакал верховой. И остановился.

– Ну и что в том? – не понял Колдырев. – Ведь это город. Мало ли людей разъезжают здесь верхом? Если бы за нами погнались, мы бы услышали не одного всадника.

– Как знать? – Лицо Фрица под зигзагообразным козырьком шлема становилось все более напряженным. – Как раз будь их несколько, я решил бы, что это – разъезд караула. А так… О дьявол!

В конце темной улочки из-за каменного забора выступил человек. Вероятно, он только что спешился… И сделал это с единственной целью: чтобы вернее прицелиться.

– Сдохни, собака! – крикнул незнакомец, спуская курок.

Немец успел схватить Григория за рукав и что есть силы дернуть к себе. Пуля вжикнула над головой Колдырева. В тот же миг, громко выругавшись, Фриц пустил коня прямо на стрелка. Тот целился теперь в него – из второго пистоля.

– Ну, ты сам напросился, – сказал немец и взмахнул рукой.

В воздухе сверкнуло короткое лезвие – убийца не успел даже вскрикнуть. Но второй выстрел все же грохнул – пуля, ударившись о булыжник брусчатки, с визгом ушла в небо.

– А ведь это был наш с вами приятель! – проговорил Фриц, спешившись и не без усилия переворачивая упавшего.

– Какой еще приятель?

Колдырев подошел. Перед ним лежал усатый десятник из веселого дома; в остекленевших глазах блестели две маленькие луны. С левой стороны его груди Григорий приметил роговую рукоять, украшенную серебром и слоновой костью. Фриц взялся за нее и рывком вытащил кинжал из тела. Клинок был хорош: узкий, обоюдоострый, с тонким кровостоком[30].

– Нравится? – спросил немец, тщательно протирая лезвие. – Хороший кинжал. Пожалуй, второй такой нелегко будет найти во всей Европе. Это мой дед делал – один из лучших оружейников Зуля.

– Чего? – не понял вконец ошалевший от событий этого вечера Колдырев.

– Зуля. Зуль – мой родной город. А в нем – отличная оружейная мастерская Франца Майера. Так звали моего прадеда, основателя семейного дела. А деда – Фрицем, как меня. У нас в семье так повелось – у всех мужчин имена непременно на F начинаются, фирменный стиль – для мастера клеймо и традиция – первейшее дело. Вот, видишь, на рукояти чеканка: MF. Майер Фриц.

Что-то Григорию это напомнило, что-то очень знакомое. А немец небрежно сунув нож в ножны, прислушался.

– Все тихо. По-видимому, негодяй один погнался за нами… До чего же мстительная скотина!

– А ты здорово кидаешь нож! – восхитился Григорий. – Да и вообще здорово дерешься. Мне бы так. А еще больше я бы хотел уметь вот так же – уложить врага и после этого преспокойно рассказывать про оружейную мастерскую.

Фриц рассмеялся. Под его пушистыми усами мелькнули ровные, белые как сахар зубы.