Маленькая откровенно напрашивается на палку, только что трусики не горят. Каждое мое слово встречается смехом, ответные реплики становятся все бесстыднее. Так бы сидел всю ночь и смотрел как она отправляет здешнюю жратву в свой накрашенный ротик. Так бы и сидел да только не сидится. А киска распоэзивается насчет курсов, на которые она ходит, и насчет того, как ей хочется открыть ресторан. Ее подружка больше помалкивает, хотя Блейдси, как обычно, выставляет себя полным ослом со всеми этими ахами и охами. А вот у моей рот не закрывается: девочка хочет приключений.

Наконец я подзываю официанта и требую счет. И вот тут брата Блейдси поджидает неприятный сюрприз.

- Я... я... даже не верится... мой бумажник... в нем ничего нет... я... мне...

- Ладно, Клифф, хватит придуриваться, не дамам же расплачиваться!

- Нет... я...

Мрачная сучка корчит рожу, но вторая, темненькая - ее зовут Аннализа, - говорит:

- У меня есть деньги...

- Об этом не может быть и речи, - протестую я, достаю то, что лежало в бумажнике у Блейдси, и демонстративно расплачиваюсь.

- Извини... - бормочет Блейдси, - мне так жаль... я... Пока телки одеваются, я наклоняюсь и шепчу ему на ухо:

- Я же предупреждал тебя в «Рице» насчет этих сучек. Хуй - совсем не обязательный атрибут преступного элемента. А сейчас они, может, уже попивают «Теннентс» и «Бэбишем» в какой-нибудь забегаловке на Лейте и вспоминают добрым словом щедрого брата Клиффорда Блейдса. - Я тычу в него пальцем, приставляю ладони к голове и кричу, подражая ослу: - Иа-а-а! Иа-а-а-а!

Отвожу домой ту, угрюмую, потом подбрасываю Блейдси, который слишком убит случившимся и уже ни о чем больше не думает, и остаюсь с Аннализой. Сворачиваю на какую-то пустынную дорогу.

- Куда едем? - спрашивает она.

В голосе тревога, но пока ей еще интересно - приключение продолжается. Понятно, весь вечер кадриться и остаться ни с чем - кому ж такое приятно.

- Так короче, - говорю я, останавливаясь на заброшенной стоянке. - Знаешь, почему стоянки называют стоянками? Потому что на них можно в стояка.

- Что? - беспокойно спрашивает она, чувствуя, что уже не контролирует ситуацию.

- Ладно, киска, хватит дергаться. Давай ближе к делу. Или соси, или вали. Других вариантов нет.

Я подмигиваю.

- Но не здесь же, - угрюмо возражает она. - У тебя что, дома нет?

- Ты плохо слушаешь, Аннализа. - Я показываю на ухо. - У тебя два варианта: либо ты отсасываешь, либо идешь отсюда на своих двоих. Таково положение вещей.

- Ты женат? - спрашивает она, в упор глядя на меня. Не обращаю внимания и долблю свое.

- Ну так что?

Ночью в городе кого только не встретишь. Она благоразумно выбирает первый вариант, хотя и без большого желания.

- Ладно...

Снова пристально смотрит на меня, как будто ждет, что я скажу что-то еще. Я притягиваю ее к себе и заталкиваю ей в рот свой пропитанный виски язык. Она начинает отвечать, и у меня понемногу встает. Киваю на заднее сиденье.

Перебираемся туда. Она снимает один сапог, спускает толстые, теплые колготки и трусики и вытаскивает ногу. Прикидываю, стоит ли добираться до грудей, но подержаться там, похоже, особенно не за что, так что решаю идти прямиком к цели. Сую в дырку палец. Как и следовало ожидать, она уже готова - хоть по локоть засовывай.

Брюки и трусы ползут вниз, теплый воздух электропечи подхватывает поднимающиеся запахи, придавая им особую резкость. У меня там все вспотело и чешется, и в какой-то момент я даже думаю, что ничего не получится. Не стоило возиться с этой чертовой резинкой. В конце концов после двух неудачных попыток, обусловленных пивом и нехваткой простора для маневра, мой усталый воин все же поднимается, но почти сразу же снова опадает, успев совершить лишь несколько боевых

выпадов. Мешают колготки, мешает все. В таких условиях о затяжной ебле нечего и мечтать. С другой стороны, трезвый я бы на нее и не полез.

Аннализа достает из сумочки салфетку и тщательно вытирается, как будто не замечая, что я напялил хренов гондон. Что ж, сама хотела - сама и подтирай. Я стаскиваю презерватив и выбрасываю в окно. Она тем временем быстро подтягивает трусики и колготки и надевает сапог. Я тоже подтягиваю штаны, и мы без лишних слов перебираемся на передние сиденья.

Оба молчим, но я чувствую исходящее от нее недовольство. Везу ее домой. Брюс Робертсон был, есть и будет джентльменом до конца.

- Еще увидимся, куколка, - кричу я вслед фигуре в длинном пальто, стучащей каблучками по плитам Пилрига. Она не оборачивается.

ПОД ПРИКРЫТИЕМ

Самолет. Питерс и Ли. Ленни Питерс был великом певцом авиации. Высоко надо мной пролетает реактивный лайнер. В небе радуга. Мне это все на хер не надо. Ненавижу самолеты. Сидишь, а вокруг ничего, кроме стерильности салона: чистота, порядок, будто все вылизано холодным языком. Так и хочется наполнить эту пустоту чем-нибудь, например, хорошим выхлопом отработанных газов. А этого добра у нас хватает, учитывая, сколько мы в себя залили перед посадкой.

И вот мы с Блейдси рассуждаем о сути и природе анального совокупления. Надо было мне ту рыженькую в жопу трахнуть. Только вот до ее задницы я бы точно сто лет добирался. Нет, надо было отвезти ее домой и сделать дело не торопясь, а так получилось хрен что. Впрочем, здесь есть другая рыбка. Это стюардесса, которую я бы точно отымел. Но Блейдси... Вместо того чтобы взглянуть на се попку, он разглядывает картинки в журнале! Мудак мудаком.

Проблема Блейдси в том, что он все пытается интеллектуализировать. А чего интеллектуализировать, если надо драть. Либо ты суешь хуй в дырку, либо нет.

- Гетеросексуальный анальный секс не обязательно предполагает наличие комплекса женоненавистничества, - шепчет Блейдси. - Это всего лишь ни к чему не обязывающий добровольный акт двух сторон. А то, что вкладывают в него люди, это их личное дело. Я читал в «Космо», что анальный секс доставляет удовольствие двадцати процентам гетеросексуальных пар, тогда как у гомосексуальных пар этот показатель достигает пятидесяти процентов...

- Да? - спрашиваю я. - Уж не хочешь ли ты мне сказать, что половина гомиков не трахают друг друга в задницу? По-моему, это полная чушь!

Блейдси начинает дергаться, ерзать и оглядываться по сторонам.

- Потише, Роббо. Не говори так громко. Я же не высказываю собственное мнение, а только сообщаю, что написано в журнале.

- Послушай, Блейдси, я этому не верю. А насчет ниггеров с их рэп-лирикой и всей этой чушью про «птичек» и «свиней», так это благие пожелания. Не более того.

- Благие фантазии обездоленных? - усмехается Блейдси, сдвигая на нос очки.

Странный парень братец Блейдс.

Впрочем, здесь он на своем месте, потому что мудаков в салоне хватает. Пара таких придурков сидят перед нами: в одинаковых темно-синих костюмах и галстуках, с одинаковыми кейсами. Это ж какими надо быть пентюхами, чтобы так нарядиться!

Поворачиваюсь к Блейдси. У меня тоже попутчик упаси Господи. Но ничего не поделаешь, приходится довольствоваться тем, что есть. Надо попробовать расшевелить этого грустного клоуна.

- Гангстерский рэп - полная чушь. Какие, на хрен, гангстеры, это они только для прикола так выделываются. Настоящий бандит никогда не будет ошиваться на какой-то гребаной студии звукозаписи. Разве Аль Капоне шлялся по студиям? Хрена с два! Он занимался своими гангстерскими делами. Ты только подожди и сам увидишь, что будет, когда рэп дойдет до Шотландии. Каждый мудак, побывавший два-три раза на Истер-роуд, когда там случались заварушки, объявит себя рэппером и начнет шлепать диски.

- Но у тех-то ребят в Америке, в которых стреляли, наверняка были какие-то связи с бандитами?

- Может, и были. Но на самом деле это мы, полицейские, те, кого называют свиньями, отстреливали черножопых ублюдков. Когда я служил в Мет, мы устраивали себе сезон охоты на цветных. То же самое в Новом Южном Уэльсе. Або и паки шли у нас за дичь. Если составить список, кого укокошили больше, свиней или ниггеров, то второй получится куда как длиннее. А что до интересующей тебя темы, так я читал где-то, что белые пташки в десять раз чаще принимают в рот, чем черные. Так что все это дерьмовый ниггерский треп. Им бы, может, и хотелось, да только никто не берет.