Еще сколько я, добрый молодец, не гуливал. Что не гуливал я, добрый молодец, не похаживал, Такова я чуда-дива не нахаживал, Как нашел я чудо-диво в граде Киеве: Среди торгу-базару, середь площади, У того было колодечка глубокого, У того было ключа-то подземельного, Что у той было конторушки Румянцевой, У того было крылечка-у перильчата, — Уж как бьют-то добра молодца на правеже, Что на правеже его бьют, Что нагого бьют, босого и без пояса, В одни гарусных чулочках-то, без чоботов: Правят с молодца казну да монастырскую {1} Из-за гор-то было гор, из-за высоких, Из-за лесу-то было лесочку, леса темного, Что не утренняя зорюшка знаменуется, Что не праведное красно солнышко выкатается: Выкаталась бы там карета красна золота, Красна золота карета государева. Во каретушке сидел православный царь, Православный царь Иван Васильевич. Случилось ему ехать посередь торгу; Уж как спрашивал надежа — православный царь, Уж как спрашивал добра молодца на правеже: «Ты скажи-скажи, детина, правду-истину: Еще с кем ты казну крал, с кем разбой держал? Если правду ты мне скажешь — я пожалую, Если ложно ты мне скажешь — я скоро сказню. Я пожалую тя, молодец, в чистом поле Что двумя тебя столбами да дубовыми, Уж как третьей перекладиной кленовою, А четвертой тебя петелькой шелковою». Отвечат ему удалый добрый молодец: «Я скажу тебе, надежа — православный царь, Я скажу тебе всю правду и всю истину, Что не я-то казну крал, не я разбой держал! Уж как крали-воровали добры молодцы, Добры молодцы, донские казаки. Случилось мне, молодцу, идти чистым полем. Я завидел в чистом поле сырой дуб стоит, Сырой дуб стоит в чистом поле кряковистый. Что пришел я, добрый молодец, к сыру дубу. Что под тем под дубом под кряковистым, Что казаки они дел делят, Они дел делят, дуван дуванили. Подошел я, добрый молодец, к сыру дубу, Уж как брал-то я сырой дуб посередь его, Я выдергивал из матушки сырой земли, Как отряхивал коренья о сыру землю. Уж как тут-то добры молодцы испугалися: Со дели они, со дувану разбежалися: Одному мне, золота казна досталася, Что не много и не мало — сорок тысячей. Я не в клад-то казну клал, животом не звал, Уж я клал тое казну во большой-от дом, Во большой-от дом, во царев кабак». Вот те песни, которые нам удалось слышать в Сибири от ссыльных, или собственно тюремные песни: I При долинушке вырос куст с малинушкой (или с калинушкой) На кусточке ли (или на калинушке) сидит млад соловеюшко, Сидит, громко свищет. А в неволюшке сидит добрый молодец, Сидит, слезно плачет; Во слезах-то словечушко молвил: — Растоскуйся ты, моя любезная, разгорюйся! Уж я сам-то по тебе, любезная, Сам я по тебе сгоревался. Я от батюшки, я от матушки Малой сын остался. «Кто тебя, сироту, вспоил, вскормил?» — Вскормил, вспоил православный мир, Возлелеяла меня чужая сторонка, Воскачала-то меня легкая лодка. А теперь я, горемышный, во тюрьму попал, Во тюрьму попал, тюрьму темную. II Из-за лесу, лесу темного, Из-за гор, гор высоких, Выплывала лодка легкая. Ничем лодочка не изукрашена, Молодцами изусажена; Посередь лодки бел шатер стоит; Под шатром-то золота казна; Караульщицей красна девица, Девка плачет, как река льется; У ней слезы, как волны бьются. Атаман девку уговаривает: — Не плачь, девка, не плачь, красная! «Как мне, девушке, не плакати? Атаману быть убитому, Палачу (есаулу?) быть расстреляну! А мне, девушке, тюрьма крепкая И сосланьице далекое. В чужедальнюю сторонушку, Что в Сибирь-то некрещеную!» III Ты воспой, воспой, Жавороночек, На крутой горе, На проталинке. Ты утешь-ка, утешь, Меня, молодца, Меня, молодца Во неволюшке, Во неволюшке, В каменной тюрьме, За тремя дверьми За дубовыми, За тремя цепями За железными. Напишу письмо К своему батюшке, — Не пером напишу, Не чернилами, Напишу письмо Горючьми слезьми. Отец с матерью Отступилися: «Как у нас в роду Воров не было, Ни воров у нас, Ни разбойников». IV Уж ты, гуленька мой голубочек, Сизокрылый ты мой воркуночек! Отчего ко мне, гуленька, в гости не летаешь? Разве домичка моего ты не знаешь? Мой домик раскрашенной: ни дверей нет, ни окошек, Только печка муровая, труба дымовая. Как во трубочку дымок повевает, А у моей любушки сердце занывает. Ах вы, нянюшки-мамушки! Вы берите ключи золотые, Отпирайте замки вы витые, Вынимайте вы уборы дорогие. Вы идите к чиновникам с поклоном — Выручайте, дружки, из неволи! Или голоску моего, гуленька, ты не слышишь: Мой громкой голос ветерком относит? Или сизые твои крылья частым дождем мочит, Холодным осенненьким сверху поливает? Как не ласточка кругом саду летает, Не касаточка к земле низко припадает, А про мое несчастьице, видно, не знает: Будто я, добрый молодец, во тюрьме сижу, во неволе. Что никто-то, никто ко мне, доброму молодцу, Не зайдет, не заедет, никто не заглянет. Тут зашла-зашла к нему гостюшка дорогая, Вот его-то любушка милая; Не гостить зашла, а проведать. Уж ты, любушка, ты моя радость дорогая, Выкупай ты меня Бога для из неволи! Не жалей ты своих цветных уборов: Ты сходит-ка, сходи в дом к прокурору, Попроси ты его слезно, попрошай-ка: Не отпустит ли он меня, молодца, На вольной свет погуляти, Свое горе лютое разогнати? {2} |
