Я затыкаюсь.

Вот именно. Мне не нравится такие разговоры.

Я сказала, что затыкаюсь.

Ты всегда говоришь такие гадости. Кто тебе рассказал обо всем этом?

Я забыла.

Сэмми?

Нет. Ты.

Я не рассказывала.

Рассказывала. Ты сказала, что он пытался это сделать, когда ты спала на диване.

Вот видишь! Ты не знаешь, о чем говоришь! Это было, когда я мыла посуду.

А, да, посуду.

Одна. На кухне.

Да, я рада, что ты ему не позволила.

Да.

Так и было?

Что было?

Ты не позволила?

Кто теперь чокнутый?

Полагаю, я.

Конечно ты.

Но…

Давай, продолжай, что «но»?

Мне интересно, на что это было похоже?

Это было ужасно.

Правда?

Да. Правда.

Тогда почему ты не сказала миссис Бридлоу?

Я ей сказала!

Я не имею в виду первый раз. Я имею в виду, когда ты спала на диване.

Я не спала! Я читала!

Не надо кричать!

Ты ничего не понимаешь! Она мне даже не поверила, когда я рассказала!

Тогда почему ты не сказала ей о втором разе?

Потому что она бы и тогда мне не поверила.

Ты права. Нет смысла говорить, если тебе не верят.

Это я и пытаюсь тебе объяснить.

Вот и объяснила. Примерно.

Что это значит — примерно?

Ты сегодня злая.

Потому что ты говоришь злые и мерзкие вещи. Я думала, ты мой друг.

Я твой друг.

Тогда хватит говорить о Чолли.

Хорошо.

Все равно о нем больше нечего сказать. Он ушел.

Да. Скатертью дорога.

Да. Скатертью дорога.

И Сэмми тоже ушел.

И Сэмми тоже ушел.

Так что нет смысла об этом говорить. О них, я имею в виду.

Да. Смысла нет.

Все закончилось.

Да.

И тебе больше не надо бояться Чолли.

Да.

Это было ужасно?

Да.

И во второй раз тоже?

Да.

Правда? И во второй раз?

Оставь меня в покое! Оставь меня одну.

Это же просто шутка. Ты шуток не понимаешь?

Мне не нравится, когда говорят о таких вещах.

Мне тоже. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

О чем? О чем поговорим?

О твоих глазах.

А, о глазах. О моих синих глазах. Ну-ка, я еще раз посмотрю.

Смотри, какие они красивые.

Да. Они каждый раз становятся все красивее.

Они лучше всех глаз, какие я только видела.

Правда?

Да.

Красивее, чем небо?

Гораздо.

И лучше, чем в книжке про Элис и Джерри?

Конечно. Гораздо красивее, чем в той книжке.

И лучше, чем у Джоанны?

Да. И более синие.

Синее, чем у Мишелены?

Да.

Ты уверена?

Конечно я уверена.

Говоришь ты не очень убедительно.

Я уверена, только вот…

Только вот что?

Да ничего. Я просто подумала о женщине, которую видела вчера. У нее тоже были синие глаза. Но нет. Не такие, как твои.

Точно?

Точно. Я теперь вспомнила. Твои синее.

Я рада.

Я тоже. Не хочу думать, что есть кто-то, чьи глаза синее, чем твои. Уверена, что таких нет. По крайней мере, не здесь.

Но ты точно не знаешь. Ты ведь не видела всех вообще?

Нет, не видела.

Поэтому где-то могут быть.

Маловероятно.

Но могут. Могут. Ты сказала «здесь». Здесь наверняка ни у кого нет таких глаз. А где-нибудь еще? Даже если мои глаза синее, чем у Джоанны и у Мишелены, синее, чем у женщины, которую ты видела, где-нибудь есть тот, у кого глаза синее моих.

Не глупи.

Может быть. Может?

Скорее всего, нет.

Но предположи. Например где-то далеко. В Цинцинатти, скажем, есть кто-то, у кого более синие глаза, чем у меня. Может быть так, что есть двачеловека с синими глазами?

И что? Ты просила синие глаза. Ты их получила.

Он должен был сделать их еще синее.

Кто?

Мистер Мыльная Голова.

Ты говорила оттенок синего, который ты хочешь?

Нет. Я забыла.

Понятно.

Смотри, смотри туда. На ту девочку. Смотри на ее глаза. Они синее чем мои?

Нет, я так не думаю.

А ты хорошо смотрела?

Да.

Вот еще кто-то идет. Смотри на него. Если они синее, скажи.

Ты какая-то глупая. Я не собираюсь смотреть на глаза всех подряд.

Ты должна.

Ничего подобного.

Пожалуйста. Если есть где-то человек с глазами, синее, чем мои, должен быть тот, у кого самые синие глаза. Самые синие в мире глаза.

И это так ужасно, да?

Пожалуйста, помоги мне найти.

Нет.

Ты думаешь, мои глаза недостаточно синие?

Недостаточно синие для чего?

Для того, чтобы… я не знаю. Для чего-нибудь. Для тебя!

Я больше не собираюсь с тобой играть.

Нет, не уходи.

Я пошла.

Почему? Ты на меня злишься?

Да.

Потому что мои глаза недостаточно синие? Потому что у меня не самые синие глаза?

Нет. Потому что ты глупо себя ведешь.

Не уходи. Не оставляй меня. Ты вернешься, если они у меня будут?

Кто они?

Самые синие глаза. Ты тогда придешь?

Конечно приду. Я только на некоторое время тебя оставлю.

Обещаешь?

Конечно. Я вернусь. Прямо пред твои глаза.

Так это и было.

Черная девочка хотела синие глаза белой девочки, и ужас на сердце от ее желания был превзойден лишь злом его исполнения.

Мы с Фридой иногда видели ее после того, как ребенок родился раньше времени и умер. После слухов и медленного качания головами. Она была такой грустной. Взрослые отворачивались в сторону; дети, которые ее не боялись, смеялись над ней.

Урон, нанесенный ей, был абсолютным. Она проводила свои дни, свои свитые, зеленые дни, бродя туда-сюда, туда-сюда, качая головой в такт барабанщику, столь далекому, что лишь она одна могла его услышать. Локти согнуты, кисти лежат на плечах; она махала руками словно птица, которая целую вечность тщетно пытается взлететь. Она била по воздуху, крылатая, но севшая на землю птица, стремящаяся к синей пустоте, и не могла достичь ее, не могла даже увидеть, однако пустота наполняла пространство ее разума.

Мы пытались смотреть на нее, не вглядываясь, и никогда, никогда не подходили близко. Не потому, что она была смешной или отталкивающей, или оттого, что боялись, но потому, что мы ее подвели. Наши цветы не выросли. Я считала, что Фрида была права, и я посадила их слишком глубоко. Как можно быть такой небрежной? И мы избегали Пеколу Бридлоу — всегда.

Года складывались, как носовые платки. Сэмми давно покинул город, Чолли умер в работном доме, миссис Бридлоу все также занимается хозяйством. И где-то в маленьком коричневом доме на краю города, куда они переехали с матерью, живет Пекола; ее можно увидеть даже сейчас, иногда. Птичьи движения превращались в подергивания, когда она брела среди подсолнухов и шин, бутылок из-под колы и молочаев, среди всех отбросов и всей красоты мира — она сама была и тем, и другим. Она была теми отбросами, которые мы сваливали на нее и которые она впитывала. И она была всей нашей красотой, которая сперва принадлежала ей, а потом оказалась у нас. Все мы, все, кто знал ее, почувствовали себя здоровыми, очистившись от нее. Мы становились красивыми, возвышаясь над ее уродством. Ее простодушие украшало нас, ее вина делала нас святыми, ее боль — здоровыми, ее неловкость заставляла нас думать, что у нас есть чувство юмора. Ее молчаливость делала нас уверенными в собственном красноречии. Ее нищета делала нас щедрыми. Даже ее мечты мы использовали, чтобы заглушить собственные кошмары. И она отпустила нас, заслужив таким образом наше презрение. Мы оттачивали на ней собственное эго, набивали наши личности ее хрупкостью и гордились своей выдуманной силой.