Мой спутник страшно возмутился:
– Много ты знаешь, молокосос! Циники сами назвались так, потому что собака, если ей предлагают какое-нибудь лакомство, обнюхивает и внимательно изучает его, прежде чем проглотить. А теперь вставай, мальчишка. Мы еще успеем добраться до пещеры засветло, если только ты больше не будешь падать. Argadjats!
Мы пошли дальше: он свободным шагом, а я с трудом и неуклюже. Я решил, что больше не стану жаловаться и с честью выдержу наш дневной переход, куда бы мы ни направлялись, а упаду, только если меня настигнет внезапная смерть. Я упорно тащился вперед и обдумывал разные головоломные вопросы вроде: предположим, медведь весит столько же, сколько здоровенная вьючная лошадь; спрашивается, какую часть от общего веса составляет вес его шкуры? Или: лошадиная шкура тяжелее медвежьей или легче? Это отвлекало меня от боли и усталости, и я действительно закончил этот ужасный переход, больше ни разу не упав. Готов поклясться, что он длился четыре года (хотя Вайрд и утверждал, что по церковному времени он занял всего четыре часа), и вот наконец мой спутник объявил:
– Мы пришли.
Я так обрадовался, что чуть не упал, но сумел удержаться на ногах.
– Где… пещера? Я не могу… снять этот тюк… пока не попаду в нее.
– Пещера вон там, – ответил Вайрд, показывая на склон, заросший густым кустарником немного впереди нас. – Но ты можешь с таким же успехом сбросить свой груз прямо здесь. Мы не зайдем в нее, пока он не выйдет.
– Он? – прохрипел я.
– Или она, – равнодушно произнес Вайрд, положив свои узлы.
Сбитый с толку и задетый его двусмысленным замечанием относительно пола, ибо принял его на свой счет, я с трудом отдышался и крикнул:
– Ты смеешься надо мной, старик?
– Тихо! – сурово произнес он. – Как бы ты не разбудил его – или ее. Никак ты обиделся, глупый мальчишка. Я говорю о медведе, а не о тебе. Откуда мне знать, кто там внутри: медведь или медведица? Я знаю только, что пещера у медведей излюбленное место для зимней спячки, и, похоже, один из них как раз сейчас там обосновался.
Согнувшись от мучительной тяжести, я выдохнул:
– Ты… собираешься убить… еще одного медведя?
– Ну, не обязательно, – ответил Вайрд с испепеляющим сарказмом. – Может, он сам добровольно снимет с себя шкуру и вручит ее мне. Во имя великой реки Стикс, мальчишка, я велел тебе бросить груз на землю. Пока ты сам не упал без сил.
Я с трудом извернулся, освободился от лямок и позволил тюку свалиться на снег позади меня. Как ни странно, я после этого не сел и не лег, а обнаружил, что так и стою, согнувшись, и испугался, что теперь навсегда останусь в таком положении. Я пошатывался и топал ногами, пытаясь распрямиться, а Вайрд в это время натягивал и проверял свой боевой лук. Удостоверившись, что оружие в порядке, он закинул колчан за спину, так что оперенные концы стрел теперь торчали у него над правым плечом.
– Ты войдешь туда один? – спросил я, в глубине души надеясь, что охотник не прикажет мне сопровождать его.
– Что? – Вайрд бросил на меня изумленный взгляд. – Я уже говорил тебе, мальчишка, что я не слабоумный и не сумасшедший. А вот насчет тебя у меня возникли сомнения. Да у медведя силы как у двенадцати человек, а ума – как у одиннадцати. Во имя Джека Убийцы Великанов, ты что, ни разу в жизни не видел медведя?
Я был рад, что могу самодовольно ответить ему:
– Видел, разумеется. В Везонтио один шут водил по улицам медведя с кольцом в носу. Зверь танцевал под флейту. Он танцевал не очень-то изящно, но…
Вайрд издал очередное фырканье-смешок:
– Между окольцованным медведем и диким такая же разница, как между быком и зубром. Стой здесь и смотри, может, научишься хоть чему-нибудь.
Прищурившись, он изучил поросший кустарником склон и пробормотал себе в бороду:
– Дай-ка мне вспомнить. Здесь так много пещер. Если не ошибаюсь, эта изгибается примерно на десять шагов внутрь. Да, маленький изгиб налево. В результате получается, так сказать, небольшая узкая ниша, из которой можно стрелять. Я должен держаться справа от входа…
Он оставил меня и, уже вложив стрелу в лук, осторожно направился вверх по склону. Вайрд шел согнувшись – почти в такой же позе, в которой все еще находился я, – поэтому его голова не возвышалась над покрытыми снегом кустами. Я еще не разглядел вход в пещеру, поэтому не мог судить, как близко старый охотник подобрался к нему, зато я прекрасно видел, как он присел за одним из кустов, медленно поднял лук и тщательно прицелился.
Я услышал отдаленный звук отпущенной тетивы и свист летящей стрелы, которая затем исчезла в пещере, где бы та ни находилась. И тут я пришел в изумление, ибо звуки эти вновь и вновь быстро повторялись. Старик ловко, словно молодой воин, выхватывал из колчана стрелы, прицеливался и выпускал их одну за другой, причем делал это с такой скоростью, что его правая рука приобрела неясные очертания, тогда как левая, которая сжимала лук, оставалась неподвижной, как у статуи. Я не могу сказать, сколько стрел он выпустил, прежде чем мне показалось, что холм словно бы задрожал и издал мощный яростный рык. Несмотря на то что я находился на безопасном расстоянии, я все равно страшно перепугался, а Вайрд просто замедлил свои движения и спокойно приготовил еще одну стрелу.
Долго ждать ему не пришлось. Холм, который извергал страшные звуки, теперь взорвался подобно вулкану. Из невидимой пещеры внезапно появился огромный бурый силуэт, весь в облаке снега и брызгах веток, в ярости оторванных от кустов. Огромный медведь издал рев, но вдруг остановился, и, когда взметнувшийся снег осел, я смог разглядеть, что одна из стрел попала ему в переднюю лапу. Зверь стоял на месте, отчаянно тряся раненой лапой и мотая массивной головой; красные глазки хищника искали мучителя, который снова и снова бросал ему смертельный вызов. Теперь из страшной пасти медведя показалась белая пена, он поднялся на задние лапы, чтобы лучше рассмотреть подлесок.
И тут Вайрд снова тщательно прицелился и выстрелил. Эта последняя стрела, насколько я мог видеть, вонзилась зверю в подбородок; гигантский медведь прекратил рычать: он словно бы задохнулся и заскулил от отчаяния. После этого медведь медленно рухнул подобно огромной колонне; он упал на спину, скатился со склона и застыл, подергивались только его лапы с серповидными когтями.
Я побежал наверх по склону по борозде, которую Вайрд оставил на снегу, с огромным трудом, поскольку спина у меня все еще не разогнулась до конца. Когда я поравнялся с по-прежнему стоявшим все за тем же кустом Вайрдом, старик сделал мне знак остановиться.
– Я должен убедиться, что это действительно последние судороги, – сказал он. – Ибо медвежьи когти даже после смерти могут оторвать тебе обе ноги.
Таким образом, мы дождались, пока прекратятся последние конвульсии, после чего осторожно приблизились и обошли гигантский бурый холм из меха. Мой juika-bloth снизился и тоже всматривался в лежащего на снегу зверя.
– Это самец, – пробормотал Вайрд. – Стало быть, в пещере мы не найдем никаких детенышей.
Теперь я видел, что Вайрд вовсе не преувеличивал, когда говорил о мощи боевого лука гуннов. Та последняя стрела, которая, как я думал, воткнулась медведю под подбородок, оказывается, прошла через все кости и мышцы дальше в голову, проникла в мозг, а затем пробила чрезвычайно толстый и прочный череп, так что ее наконечник высовывался почти на ширину моей ладони из затылка зверя.
– Тебе никогда не удастся извлечь эту стрелу, – заметил я, когда Вайрд встал на колени и принялся вытаскивать ее из передней лапы медведя.
– Да уж, убить такого зверя – самый верный способ лишиться стрелы, – ответил он. – Но ты можешь найти остальные в пещере. Там внутри будет темно, так что давай сначала выберем место для ночлега и разведем огонь. Потом возьмешь головню в берлогу, для поисков света будет достаточно. Я выпустил еще восемь стрел, смотри, принеси их все.
– Да, fráuja, – произнес я с подлинным уважением. – А ты приготовишь ужин из медвежьего мяса?
