Мануэл проверил удостоверение личности и паспорт; паспорт был старый, с большим количеством штампов. Он открыл конверт с чеками. Вынув три из них, остальные положил в бумажник. Потом заполнил эти три на несуществующие расходы. Он четыре раза перечитал письмо, запоминая каждую подробность, и сжег его.

Из верхнего ящика стола он вынул тысячу американских долларов, положил в карман и вышел из офиса. Пройдя шесть кварталов, он зашел в мастерскую по изготовлению печатей. Он уже пользовался их услугами, когда ему понадобился штамп в паспорте о прилете в Бразилию. Из мастерской он отправился в туристическое агентство, купил билеты на самолет из Сан-Паулу в Буэнос-Айрес и далее в Мадрид. Затем посетил посольство Аргентины, подождал, пока ему поставят визу, после чего вернулся в офис.

Вынув из карманов и из ящика стола все свои прежние документы, он сунул их в измельчитель бумаги. Потом, вытряхнув бумажную крошку, сжег ее в мусорном баке.

Выходя, он кинул взгляд на стол секретарши, помедлил, вернувшись, подошел к ней. Они обменялись взглядами. «Слишком хлопотно», — решил он. Кивнул ей и вышел.

Назавтра в два часа дня в аэропорте Сан-Паулу в его паспорте уже стояла отметка о вылете. Полицейский иммиграционной службы не задался вопросом и не удивился, почему португальцу Мигелу да Кошта Родригешу вздумалось покидать Бразилию через Аргентину.

25 октября Мигел да Кошта Родригеш уже сидел в офисе Педру Абрантеша, директора недавно приватизированного «Банку де Осеану и Роша», разместившегося в старом своем помещении на Руа-ду-Оуру на Байше.

— Просто невозможно поверить в то, что происходит в Португалии, — сказал Мигел, глядя на фотографию жены брата и его троих детей.

— Правительство твердо решило вступить в ЕЭС одновременно с Испанией. Странк должна идти по пути прогресса.

— Нет-нет, я имею в виду отношение к сексу. Куда ни глянь — всюду секс: в рекламе, на киноафишах. Ты видел этот киоск на Росиу? Сплошная обнаженка! Уму непостижимо! Раньше такое было невозможно.

— Ну да, конечно. При Салазаре к женщинам относились уважительнее, — сказал Педру и нахмурился. — Была церковная цензура, все-таки Португалия — католическая страна. Уж кто-кто, а ты должен это помнить.

— Почему это «кто-кто, а я»? — переспросил Мигел, напуганный обмолвкой брата.

— Простите, сеньор Родригеш, запамятовал, — сказал Педру. — Видишь ли, мы все это отбросили, забыли, оставили позади в прошлом.

— Португальцы ничего не забывают и не отбрасывают, разве только обеденные стулья. В стране есть люди, которые верят, что изгнанный король Себастьян спустя четыре столетия может вернуться и повести народ к великим свершениям. Как я это понимаю, грядущее может коснуться и меня.

На это Педру ничего не ответил. Брата он любил, но считал, что тот преувеличивает свою прежнюю роль и заслуги. Тот же, в свою очередь, считал Педру простаком — умным, милым человеком, талантливым уважаемым финансистом, но простаком.

— То золото я продал, — сказал Педру, чтобы сменить тему и вернуться к области, в которой он чувствовал себя уверенно, и к планам на будущее.

— Имея в виду прошлое, которое надо забыть?

— Нет. Ради того, чтобы укрепить банк.

— И кто его купил?

— Один колумбиец, осевший в Швейцарии.

— И сколько ты получил?

— Я рассчитал, что сейчас самое время для продажи. А вся эта паника, связанная с дефицитом бюджета США, — не в счет. Это всего лишь…

— За сколько продал?

— По шестьсот долларов за унцию.

— Разве цена не поднималась до восьмисот?

— Поднималась. Но уж больно подходящий покупатель попался. Не слишком любопытный, если ты понимаешь, о чем я говорю.

— Но ведь дефицит бюджета США вызывает сомнение и в реальной цене доллара, не так ли? — спросил Мигел, строя из себя знатока в области, в которой на самом деле ничего не смыслил, и излагая плохо понятую им статью в «Таймс», которую прочел в самолете.

— Вот почему я и делаю вложения в недвижимость.

— Если финансовая система США рухнет, тебе твои вложения в недвижимость не помогут.

— Она не рухнет. Но если и рухнет… — Он открыл сейф.

Внутри лежали два золотых бруска. Мигел подошел, погладил пальцем орла и свастику — бывший герб Германского Рейхсбанка.

— Надеюсь, что ценность их впредь будет исключительно антикварной, — сказал Педру.

— Лучше поговорим о работе, — сказал Мигел, вновь усаживаясь в кресло и вытирая выступившую на лбу испарину: его беспокоили эти «сувениры», он не был уверен, что такого рода вещи целесообразно хранить у себя.

— Мы купили недвижимость совсем рядом с Ларгу-де-Дона-Эштефанья. Большой дом. Развалина. Мы расширяемся. В старом здании нам тесно. Эту развалину мы собираемся снести и выстроить новое офисное здание. Три верхних этажа будут нашими, остальные будем сдавать. Я хочу, чтобы проектом занялся ты. Архитектор торопит меня, а у меня нет времени.

— Когда ты хочешь, чтобы я приступил? — нервно спросил Мигел. Взваливать на себя сразу столь ответственное дело ему не очень улыбалось.

— Как тебе удобней. Для тебя уже и кабинет приготовлен. Нам требуется новое помещение.

Мигел встал.

— Мне надо заново привыкать к Португалии, — сказал он. — Хочу съездить в Бейру, подышать ее воздухом, поесть рыбы в приморском ресторанчике в Гиншу, словом, всякое такое.

Педру, неожиданно для самого себя растроганный возвращением брата на родину, вышел из-за стола и обнял его.

— Прежде чем займешься всеми этими вещами, — сказал он, — нам надо будет завтра же съездить к нотариусу. Поскольку ты теперь Мигел да Кошта Родригеш, надо уладить ряд небольших формальностей. Первое и самое важное — это назначить тебя опекуном моих детей на тот случай, если что-нибудь случится со мной и Изабел. Доктор Акилину Оливейра уже все для этого подготовил.

— Конечно, конечно, — с готовностью согласился Мигел.

Они похлопали друг друга по плечам, и Мигел направился к двери.

— И еще одно, — сказал Педру. — Клаус Фельзен прошлым месяцем вышел из тюрьмы.

— На год раньше положенного срока?

— Не мне задаваться вопросом почему. Просто ставлю тебя в известность. И помни, что одним из пожеланий отца на смертном одре было: никогда не иметь с ним дела.

Мигела удивило крестное знамение, которым осенил себя брат.

— Сеньор Фельзен звонил тебе?

— Пытался дозвониться.

— Ну, вряд ли его заинтересует фигура Мигела да Кошта Родригеша.

— Я просто счел нужным предупредить тебя… ведь он имеет все основания сердиться, может быть, и не лично на нас, но…

— Надо бы все-таки предложить ему что-нибудь…

— Отец, умирая, взял с меня слово. Я не могу.

Мигел пожал плечами.

Педру проводил глазами широкую спину брата и посмотрел на фотографию на столе. Он не сказал ему о другом предсмертном пожелании отца: чтобы младшему сыну не досталось ничего из наследства — ни «Банку де Осеану и Роша», ни связанных с ним компаний. Это было единственное, чего он так и не понял, а отец не объяснил. Но теперь странным образом Педру освободился от груза этой проблемы: Мануэл Абрантеш перестал существовать, и ничто не мешает ввести в совет директоров Мигела да Кошта Родригеша. Это совершенно другой, новый человек. Мануэл же превратился просто в клочки паспорта, сгоревшие в Сан-Паулу. Его нет. А Мигел да Кошта Родригеш никогда не был тем, кто пытал, насиловал, убивал, осуществлял массовые репрессии. Это выпускник американского университета, имеющий ученую степень и семилетний опыт работы в бразильском банке. Это милый и любезный человек, любитель анекдотов и смешных историй, рассказываемых за ужином. Он любит детей, и дети любят его. На работе он пользуется всеобщей симпатией и уважением за особо тесные отношения с владельцем банка, а также за природную общительность, умение сходиться с людьми.

Второй раз в жизни ему повезло. Он добился успеха.

19 января 1981 года он женился на женщине, которую сосватал ему брат, — Лурдеш Салвадор Сантуш. Десять лет назад его с души бы воротило от ее набожности, но сейчас ему это даже нравилось. Он радовался если и не красоте жены, то ее добродушию и абсолютной ему преданности. Единственное, что омрачало их брак, были два выкидыша, последовавшие один за другим, и рекомендация доктора прекратить искушать судьбу.