Есть знаменитый портрет кисти Ганса Гольбейна-младшего: богато одетый Томас Кромвель, примерно в 1534 году, с листком бумаги в руке восседает перед столом с инструментами, которыми он писал письма для Генриха VIII и составлял проекты его законов. В «Вулфхолле» этот портрет служит для острого, как кинжал, момента истины. Главные герои книги прорисованы со жгучей точностью. Их подковерная борьба изображена с неослабевающим накалом в книге, где несколько идеально подобранных слов заключают в себе бездонные глубины смысла. Дьявольски точные и ядовитые фразы госпожи Мантел были бы пустой трескотней, если бы за ними не стояли скрытые мотивы героев. Однако она сумела убедительно поставить Кромвеля на дружескую ногу с монархом и морально оправдать его борьбу с Мором, образцом самопожертвования. «Вулфхолл» – слишком хитрая книга, чтобы принимать высказывания Кромвеля за чистую монету. В конце концов, он – злокозненный советник короля. И всегда себе на уме.

Можно с уверенностью сказать, что романы обращаются к периоду кардинального социокультурного прорыва. Томас Кромвель, по Х. Мантел, не только персонаж истории Англии, во многом определивший этот «дрейф» страны в сторону нового мироустройства, но и личность, которая, по сути, являла собою образ новой страны, нового мышления, отношения к людям, законам, правилам и нормам бытия.

История в представлении Мантел не только политика, политические события и политические фигуры, но нечто более объемное, глубокое, одновременно более сущностное и обобщенное. Мантел понимает, что с точки зрения реконструкции истории важно все ее «тело». Наверное, поэтому в романе так много того, что называется «реалии», артефакты, физическая субстанция прошлого в ее телесности и осязаемости. Именно при их помощи скорее всего и легче всего реконструируется прошлое.

В последние пять лет появилось огромное количество интересных книг, написанных женщинами, но про мужчин. Хилари Мантел – это самый занимательный пример. Она сказала про «Вулфхолл»: «Я была рождена, чтобы написать эту книгу» – и в это легко поверить. Эта книга о Томасе Кромвеле – насколько я понимаю, в мировой культуре он обычно воспринимается как не самый положительный персонаж, но здесь он предстает в совершенно другом свете. В первую очередь это повествование о приключении идей – жанр, особенно ценимый Виктором Пелевиным. Помимо политики и жизни Кромвеля мы наблюдаем его чистые и размеренные мысли, это такой герой, с которым себя очень хочется ассоциировать. Причем мыслит он цитатами из Библии, новозаветными понятиями – и это очень интересно. Причем это совершенно нетоскливо и непомпезно, это очень динамичная и захватывающая книга.

Читается этот политический экшн, скажем прямо, не всегда легко (а кто сказал, что заниматься интригами в Англии XVI века легко?), но очарование живого, трепещущего исторического действа того стоит. Да и харизма самого Томаса Кромвеля тоже – не обаяние зла, не обаяние наглого выскочки, но почти магические флюиды универсального ренессансного человека-который-кажется-знает-и-умеет-все… хотя, надо признаться, есть в мантелевском Кромвеле и что-то такое от крутых опасных парней из американского кино. В любом случае у Хилари Мантел получилось создать персонаж, в который можно влюбиться, – а это, согласитесь, один из лучших способов выучить историю.

Вулфхолл – наследный замок рода Сеймуров в графстве Уилтшир. Там в 1535 году Генрих VIII познакомился с Джейн Сеймур, сменившей его вторую жену Анну Болейн, королевский брак с которой – при живой жене Екатерине Арагонской – стоил Англии католической веры. «Автором» этих браков и сопутствующих им невероятных изменений (секуляризации, реформации и, как следствие, выхода Британии из-под воли папы) был Томас Кромвель – главный герой трилогии Мантел. Его придворную карьеру она прослеживает в подробностях (за «Вулфхоллом», посвященным в основном конфликту Кромвеля и Томаса Мора, последуют еще два романа).

Мантел при этом не предлагает никаких постмодернистских ребусов «переведи то время в наше», как это было, например, в «Имени Розы» Умберто Эко. И точно так же нет в ее книге политической назидательности, ради которой пишут такие тексты многие современные романисты (из соотечественников, например, Дмитрий Быков и Леонид Юзефович), у которых прошлое – всего лишь метафора нашего времени, а знаменитые «мертвецы» оказываются всего лишь удобными трансляторами авторских мыслей о современном. Мантел же совсем не интересует совпадение теперешней картинки с трафаретом прошлого. Вообще, если ее что-нибудь интересует, помимо, собственно, фигуры ее главного героя, – то это то, что называется «судом истории», и его справедливость.

При жизни Томас Кромвель практически официально был «самым ненавидимым человеком в Англии». Жесткость, с которой он закрывал монастыри и подавлял восстания монахов, угнетала даже короля, в пользу которого это все и делалось. При этом Кромвель, как оно часто и бывает, был умным государственником и прекрасным администратором. В противоположность этому мантеловский Томас Мор, отказавшийся принести присягу, признававшую власть Тюдоров над церковью и принявший из-за этого смерть, кажется глупым идеалистом, если не фанатиком, тупо придерживающимся устаревших принципов.

В схожем ключе, например, выворачивая наизнанку вроде бы уже сложившуюся схему «мучитель-мученик», Сергей Эйзенштейн показывает в своем знаменитом фильме взаимоотношения Ивана Грозного (реформатора и государственника) и митрополита Филиппа (консерватора и догматика). Как и Эйзенштейн, Мантел утверждает превосходство жестокого понимания целесообразности над бесполезным идеалистическим упорством.

«Не мертвые преследуют живых, а живые – мертвых. Кости и черепа вытряхивают из саванов, в лязгающие челюсти, как камни, бросают слова. Мы исправляем книги, оставшиеся от покойников, переписываем их жизнь». Если Хилари Мантел и стоило давать беспрецедентных «Букеров» – подряд за первую и вторую часть ее трилогии, – то за это высказывание. За признание своего (то есть писательского вообще) произвола, позволяющего делать давние жизни и смерти козырями в своей игре.