Собственно уже первым вечером он обозначил на карте греха главное: все восемь перекрестков, у которых в призывных заученных позах стояли раскрашенные, как папуасы, грудастые жрицы порока. И тем же вечером со сладостной тревогой на сердце Салли отметил, что сигареты здесь продают на каждом углу, спиртное – в каждом квартале, а наркотики – чуть ли не в каждом районе.

Он знал, что это не главное, но также он знал, что где одно, там и второе, а падение души в ад порой начинается с самой первой сигареты.

Впрочем, и помимо сигарет и наркотиков в городе хватало проблем. Салли заглядывал в юные, но уже порочные глаза игриво хохочущих, до предела распущенных школьниц, окидывал ревнивыми взглядами статные фигуры разодетых, словно клоуны, парней, часами слушал, как сплетничают о всяких мерзостях зрелые матроны, наблюдал, как просаживают в барах здоровье и стыд еще крепкие, но уже морщинистые, с потухшими взглядами мужчины, и его сердце переполняла скорбь и ярость. Тихий, почти библейский городок стремительно катился в пропасть бездуховности. И через выделенные себе для знакомства сутки Салли твердо знал, что он здесь надолго, возможно, до самого конца, какой ожидает его в конце тернистого пути борьбы с пороком.

Он отыскал самое удобное для наблюдения место – маленькую автозаправку на въезде в город, переговорил с хозяином – плотным, потным, лысым, словно дамское колено, и деятельным, как целое полчище коммивояжеров, итальянцем, продемонстрировал ему все свои умения и спустя полчаса был принят.

– Спать можешь здесь, – милостиво разрешил итальянец. – Расчет, как у всех, – один раз в неделю, по пятницам. Смена двенадцать часов – с шести до шести. Делать будешь все, что скажу. А о страховке и прочей ерунде забудь; я не благотворительный фонд.

Салли охотно кивнул. Ему и не нужна была страховка, – кто-кто, а уж Салли знал, что господь сам позаботится о своем покорном рабе.

– Если буду работать много и хорошо, отгулы брать можно? – смиренно поинтересовался он.

Итальянец окинул его испытующим взором.

– Сначала покажи, на что ты способен.

Салли улыбнулся. Он был способен на многое.

На этот раз клубный пятничный торт испекла Сьюзен, и был он такой же белый, невыносимо сладкий, рыхлый и сырой, как и она сама. Однако и поставленная на стол баночка икры оказалась очень кстати. Дамы для виду пожурили Нэнси за расточительность, а затем восторженно защебетали и принялись делать бутерброды.

– Слышали про этого психа Тальбота?

– А что с ним?

– Снова из больницы выпустили. Представляете?

– Да ты что?!

Нэнси криво усмехнулась и, помогая делать бутерброды из ворованной икры, сокрушенно покачала головой. Тальбот был известный в городе эксгибиционист. Примерно один раз в полгода его со скандалом водворяли в хьюстонскую психиатрическую клинику, но проходило время, и он снова объявлялся в городе. Недели на две затаивался, но долго выдержать не мог и однажды появлялся в городском парке или даже в центральном супермаркете со спущенными штанами и сверкающими от возбуждения глазами.

Нет, сам он по себе был, кажется, не опасен, но дети… Нэнси вспомнила, как Джимми задерживал Тальбота на детской игровой площадке. Спасаясь от копов, безумец окончательно потерял штаны, отчего пришел почти в экстаз, и, тряся гениталиями, помчался вдоль каруселей, лошадок и песочниц, распугивая молоденьких нянек и приводя в полный ступор недоуменно вытаращивших глаза детишек.

– Твой Джимми тебе не рассказывал?

– Что? – развернулась Нэнси. – А-а… пока нет. А что?

– Они его вчера в пришкольном парке задержали – стоял под окнами. А к вечеру выпустили под залог.

Нэнси прикусила губу.

– Лишь бы он дальше этого не пошел…

Она знала эту историю, как никто другой. После того как Тальбот получил наследство своей тетушки, он ощутил себя состоятельным человеком и теперь чуть что оставлял суду залог и принимался за старое. Но дело даже не в этом. За те тринадцать лет, что она прожила в этом городе, Тальбот прошел несколько стадий. Сначала объектом его интереса были исключительно старушки, затем он как-то исподволь перешел на обычных зрелых женщин, затем была эта детская площадка, а что будет завтра, похоже, не мог бы сказать даже его лечащий врач.

– Поймать да и отрезать, – пошутил кто-то, и жены копов засмеялись и переключились на обсуждение новой сети итальянских аптек «Маньяни Фармацевтик».

– Нэнси, – тихонько подозвала ее Маргарет и показала на ряд кресел во дворике. – Идем, поболтаешь со старухой…

Нэнси пораженно замерла. Каким-то образом жена Бергмана всегда знала, что нужна человеку. Всегда!

Она сполоснула и вытерла салфеткой руки и торопливо побрела вслед за Маргарет. Присела, приготовилась вывалить на подругу все, что наболело, как та властно подняла руку.

– Подожди. Тебе твой Ронни еще ничего не говорил?

– Ронни? – удивилась Нэнси. – Не-ет… А что он должен был сказать?

Маргарет вздохнула.

– Значит, он тебе не сказал…

Нэнси насторожилась. Жена шефа полиции знала очень многое, и если она что-нибудь говорила…

– Господи Иисусе! Что еще стряслось?

– Мой благоверный с порошком его вчера поймал.

Внутри у Нэнси все оборвалось, а в груди зазвенела тоскливая нота.

«То-то он сегодня такой послушный…»

– Героин? – упавшим голосом выдохнула она.

– Да, Нэнси… – печально кивнула Маргарет. – В общем, Тедди мой это дело замял и Джимми твоему решил не сообщать, но только под честное слово, что Рональд сам признается во всем тебе.

Нэнси откинулась в кресле, до боли прикусила губу, но тут же взяла себя в руки.

– А откуда у него… порошок?

– Сказал, что нашел, – пожала плечами Маргарет. – Врет, конечно. Тедди говорит, там без этих братьев Маньяни не обошлось.

– Опять Маньяни?

– Точно, – кивнула Маргарет. – Они там уже чуть ли не каждого пятого мальчишку в «долговую яму» посадили – деньгами, сволочи, ссужают. Понятно, что ребятишки расплачиваются кто как может – порошок на себе таскают, за пивом к пуэрториканцам бегают… Так что не расслабляйся. Маньяни еще никого за просто так не выпускали: или деньги, или порошок. Понимаешь, что это для Рональда значит?

Нэнси автоматически кивнула и еще глубже ушла в себя.

Она ждала этого момента достаточно долго, года два – точно. Рональд быстро взрослел, но еще быстрее замыкался в себе; совсем перестал слушать отца, и Нэнси совершенно точно знала, что однажды это как-то проявится. Но она и представить себе не могла, что ее Рональда подомнут под себя эти чертовы братья!

Она встала и совершенно механически, почти не осознавая себя, приняла участие в поедании бутербродов, а затем и торта, что-то кому-то говорила, что-то спрашивала, хвалила торт, но была уже не здесь, а спустя полчаса, едва солнце начало клониться к горизонту, чуть ли не бегом отправилась домой.

Салли ознакомился со всем хозяйством автозаправки за полчаса и тут же схватился за метлу. В Хьюстоне он мыл площадку с порошком – каждый божий день, но здесь это было немыслимо да и не нужно. Единственный порыв горячего пустынного ветра приносил с собой столько песка, что мыть или не мыть, вопроса не возникало.

Затем он тщательно собрал в округе весь мусор, все пивные банки, все презервативы, все бумажные пакеты с гниющими остатками недоеденных гамбургеров внутри, а в четыре утра, за два часа до начала своей смены с корнями повыдергивал весь колючий бурьян, закрывающий вид на шоссе из окон заправки.

Затем, ровно в шесть утра, Салли встал на замену уходящему отсыпаться рабочему-итальянцу и двенадцать часов подряд без устали бегал по жаре, принося заказы, оттирая лобовые стекла от вдребезги разбившейся мошкары и подкачивая шины. Снова дочиста подмел площадку и к восьми, перекусив и заправившись хозяйским бензином, выехал в город. И почти сразу же увидел его.

Бледный морщинистый мужчина стоял в кустах пришкольного парка со спущенными штанами и совершенно обезумевшим от греховного наслаждения взглядом.