Он подмигнул ей.
— Ювеналий, пойдем отсюда, — сказала Линн.
Ювеналий промолчал, он смотрел на Августа.
— Давай пойдем, нам здесь делать нечего, — повторила Линн.
— Слишком поздно, — ответил Ювеналий. — Раз уж мы здесь…
— Послушай, люди все время уходят с его шоу. Неужели непонятно почему?
— Он забавный, не правда ли?
— Забавный? Он издевается над тобой, делает из тебя посмешище.
— Ты была права, он никудышный человек. Я понимаю, что он задался целью смешать меня с грязью, и это доставляет ему удовольствие. Именно это меня забавляет. — Ювеналий перевел взгляд на Августа. — Посмотрим, что будет дальше…
— О господи! — вздохнула Линн.
Когда Ювеналий поднялся, произнесла решительным тоном:
— Куда ты собрался?
— Мне надо кое-что сказать Августу.
— Итак, мы начинаем принимать телефонные звонки, — сказал Говард Харт. — Похоже, каждый из вас больше всего желает воочию увидеть, как Ювеналий кого-либо исцелит. Разговорами мы уже, судя по всему, сыты по горло. Однако я предлагаю выслушать отца Нестора, утверждающего, что он был свидетелем «чудесного исцеления», иными словами, «целительной силы» Ювеналия. Отец Нестор и Ювеналий были миссионерами в Бразилии. — Говард выдержал паузу, подняв глаза к сверкающему огнями потолку. — Отец Нестор, вы здесь?.. — Говард обвел взглядом студию. — Отец Нестор?.. — Говард задумался, затем продолжил: — Между тем я наблюдаю кое-что из ряда вон — Ювеналий разговаривает с Августом Марри, вернее, с его мумией… Кенни, мы можем отнести туда микрофон? Я потом скажу тебе зачем. Сначала я поговорю с мисс Фолкнер, которая, кажется, немного раздражена… Что-то не так, Линн?.. Я бы хотел выяснить, каково это — сожительствовать… Прошу прощения, я оговорился. Каково это — жить со стигматиком-чудотворцем и, возможно, будущим святым двадцатого века? Итак, Линн, на что это похоже?
— Знаете, кто вы? — прищурилась Линн.
— Я, с вашего позволения, «бип», — оскалился Говард. — Потому что если вы произнесете то, что, как я думаю, собираетесь сказать, именно так это и прозвучит… Из цензурных соображений. Но если серьезно, расскажите, как у вас с Ювеналием? Все ли в порядке?
— Вы мелкий пакостник! — объявила Линн миллионам телезрителей.
Говард Харт взглянул на режиссера:
— Кенни, мы в таких случаях используем «бипы», покашливания или купюры?
— С пятисекундной задержкой кашель, — ответил Кенни.
Говард Харт улыбнулся.
— Ну и что там у Ювеналия со стигматами? — обратился он к Линн.
Во время возникшей паузы она взяла себя в руки и успокоилась.
— Отвечайте, я не собираюсь задевать ваши чувства.
— Я видела, как у него кровоточили раны. По меньшей мере двести человек видели это.
— Меня интересует другое, — сказал Говард. — Я признаю тот факт, что у него время от времени происходит это действие.
— Это не действие.
— Хорошо, явление. У него временами появляются стигматы… Вы живете вместе?
— Нет, вместе мы не живем.
— Но вы оба отсутствовали целую неделю. Вы спали в одной комнате?
— Какое вам дело до нашей личной жизни?
— Милая, я пригласил вас на мое шоу, и вы согласились прийти. Стало быть, я имею полное право задавать вам любые вопросы.
— Я не собираюсь отвечать на этот вопрос.
— Вот те раз! — развел руками Говард. — Телезрители считают, что вы намерены оказать ему поддержку, а вы… — Он выдержал паузу, а затем вкрадчиво произнес: — Линн, вы влюблены в этого парня?
Она помедлила с ответом, подозревая его в подвохе.
— Да, влюблена, — кивнула она.
— Не вижу в этом ничего плохого. А он вас любит?
— Мы любим друг друга, — ответила Линн после непродолжительной паузы.
— Так ведь это замечательно! — улыбнулся Говард. — Вы молоды, вы влюблены. Что плохого в том, что вы спите вместе? — Он выдержал паузу. — Но если вы стыдитесь это признать, стало быть, чувствуете, что в этом есть что-то… неприличное. — Говард нахмурился. — Если вы оба любите друг друга, почему вы испытываете чувство вины оттого, что спите вместе?
— Я не испытываю никакого чувства вины. Я вообще ни слова не сказала о наших взаимоотношениях.
Этот сукин сын хуже, чем она думала!
— Если у вас с ним роман, то это ваше дело. Я в этом деле вам не судья. Но… — он обвел взглядом присутствующих в студии, — но если вы пришли на мое шоу, тогда, милая моя, это и меня касается тоже, и я могу беседовать с вами обо всем, о чем пожелаю…
Ювеналий слушал, что говорит Говард, и в то же время старался уловить, что шептал ему Август сквозь стиснутые зубы, мучительно, с большим трудом.
— Она сломает тебя и разрушит все то, ради чего мы живем. Избавься от нее. Откажись от нее. Скажи ему, чтобы он принес сюда микрофон. Я скажу ему то, что сказал тебе. Я не обвиняю тебя за то, что ты натворил. Это не твоя вина. Это ее… — Обессиленный Август закрыл глаза. Из груди вырывались хрипы.
Линн в это время говорила Говарду Харту о том, что он не беседует с людьми, а ведет себя как глухарь на токовище. Доказывает то, что и так ясно. Между прочим, ему не мешало бы зарубить себе на носу, что знающий не доказывает, а доказывающий не знает…
Ювеналий бросил взгляд на монитор, стоявший возле кровати. Говард, как всегда, скалился, обнажив свою вставную челюсть. А несчастный Август хрипло дышал…
— Август, ты слышишь меня? — Ювеналий склонился к нему.
Тот открыл глаза.
— Послушай, я сожалею о том, что случилось, — сказал Ювеналий. — Но в голове у тебя полно всякого хлама.
Он направился к псевдобиблиотеке. В это время Говард готовился читать вслух сообщения, полученные от телезрителей.
Линн наблюдала за ним.
— А он прав, — сказал Ювеналий. — Ты могла бы не появляться здесь, тебя никто за руку не тянул… И незачем сердиться!
Линн промолчала. Ювеналий взглянул на Августа, затем на Линн.
— Что говорят великие? Если ты сердишься, значит, ты не прав.
— Я не сержусь, я возмущаюсь…
— Он представил все так, будто мы что-то скрываем.
— Хочешь, чтобы я рассказала ему все, обрисовала, так сказать, клинический случай?
— Думаю, ты должна использовать свои слова, а не его.
— Тогда в эфире будут звучать «бипы» и покашливания?
— Разве это столь важно?
— А разве нет? Что люди подумают о тебе? Неужели ты не видишь, насколько велика разница между тем, кто ты есть на самом деле, и тем, кем он тебя выставляет?
— Именно это я и имею в виду! Давай останемся самими собой. Кто-то из великих сказал: лучше быть тем, кто ты есть, чем казаться.
— И выйдем отсюда парочкой придурков.
— Это уж как получится! — улыбнулся Ювеналий. — Между прочим, в свете духовного бессмертия наветы — мелкое, ничтожное обстоятельство. А человек, кстати, только тогда личность, когда он выше обстоятельств!
— Господи, как я тебя люблю! — воскликнула Линн.
— Ты можешь кое-что сделать для меня?
— Конечно! Что надо сделать?
— Пойди и напиши что-либо на гипсе Августа.
— Всего-то? Совсем просто, если оставаться самой собой…
Просто — быть может, но не так-то легко, когда к тебе обращается Говард Харт.
— «Каким образом… — читал он вслух записку, — вам удается совмещать благословение небес с примитивным сексом?» — Говард положил записку на стол. — Итак, во-первых, позвольте напомнить вам о том, что все, о чем говорится на этой передаче, не обязательно выражает мое личное мнение или позицию телеканала. Однако в данном случае я задам тот же самый вопрос. Линн, каким образом вам удается примирять два совершенно несовместимых понятия, как религия и секс?
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — ответила Линн. — Думаю, и вы тоже.
— Однако мои телезрители, похоже, понимают. Я ссылаюсь на множество принятых звонков… Вы с Ювеналием противоречите друг другу. Он говорит одно, вы — другое.
— А что именно я должна говорить?
— Позвольте зачитать еще одну записку: «Мистер Харт… вы приближаетесь к опасной черте, граничащей со святотатством, когда представляете нам Божьего человека, который открыто признает свою связь с незамужней женщиной». — Говард взглянул на Линн.
