— Я вот что подумал, — начал Филарет, — хочу постричь тебя в схиму…

— Даже и не думай, — отмахнулся от настоятеля истопник, — всю жизнь жил земной жизнью, спасал от правосудия живот свой, а теперь перед смертью отрекусь от него. Словно бы это и не я…

— Постой, постой ты это о чем?.. — не понял Филарет.

— Смердят, смердят грехи мои перед Господом… — заныл истопник.

— Ну, вот брат опять ты начал непонятками говорить, — расстроился Филарет, — нет такого греха, который Господь не мог бы простить, потому что нет для него ничего невозможного…

В этот момент где-то рядом с собором, в котором происходил разговор настоятеля и истопника, прокричал петух. Истопник вдруг весь преобразился, встал и начал подражать петушиной пластике, заходил перед настоятелем, заворковал по-петушиному.

— Ну, хватит уже, — устало сказал настоятель, глядя на причуды старца Анатолия.

— Где-то братик мой, зовет меня, — сказал истопник и, закричав по-петушиному, вышел из подколокольного помещения.

Старец Анатолий вышел из бокового выхода собора и увидел Настю, ту самую бесноватую, которая плыла на корабле с отцом контр-адмиралом. Увидев истопника, Настя закричала петухом.

— Ципа-ципа, — позвал истопник женщину.

Настя подошла и положила голову старцу на грудь.

— Ну, вот и славно, вот и молодец, — ласково сказал ей истопник, — ты ведь не одна приехала, ты с кем приехала?

Настя пальцем показала на своего отца, который, отойдя от собора метров на двадцать, любовался его красотой. Истопник, жмурясь, начал вглядываться в этого человека. Вдруг старца всего затрясло, да так, что Настя даже подняла голову и удивленно посмотрела на него.

— Как зовут? — срывающимся голосом спросил истопник.

— Настя, — ответила женщина.

— Да не тебя…

— Тихоном Степановичем, — сказала удивленная Настя.

— Тихон с того света спихан, — засмеялся истопник.

— Он у меня контр-адмирал, — с детской гордостью пояснила женщина.

— Вижу, что контр-адмирал, дуреха, — весело ответил старец и заплакал.

Настя какое-то время с удивлением смотрела на старца, но тут сознание ее снова помрачилось и она, что есть мочи, прокричала по-петушиному старцу в самое ухо. Но тот продолжал стоять неподвижно и смотреть на отца Насти, слезы по-прежнему текли у него из глаз.

Увидев, что Настя кричит петухом в самое ухо какому-то монаху, ее отец поспешил на помощь истопнику.

— Вы ее извините, она у меня немного со странностями… — начал было говорить он, но, увидев ласково глядящего на него старца с мокрым от слез лицом, остановился. — Вы, что?.. вам плохо?.. может, позвать кого?.. — заволновался отец Насти.

— Мне хорошо, мне очень хорошо, — ответил, улыбаясь, истопник, — у меня в душе Ангелы поют… Велика милость Господня…

Но тут его речь прервала Настя, очередным петушиным криком.

— Фу-ты, ну-ты лапти гнуты, — заволновался контр-адмирал. — Настенька, хватит!..

— …лапти гнуты, — улыбаясь, повторил истопник.

— Простите, сорвалось, — извинился приезжий, — она у меня не в себе, я ее уже и врачам показывал и даже в Москву возил, ничего не помогает… Говорят, старец у вас здесь есть… людей лечит, если он не поможет, то не знаю, чего и делать… вы его знаете?..

Истопник вытер рукавом рясы слезы и пошел к входу в собор. На пол пути он обернулся, позвал:

— Ципа-ципа…

Настя радостно побежала за ним. Ее отец, удивленно пожав плечами, пошел следом. Когда они вошли в собор, истопник их уже ждал. От его слез умиления не осталось и следа, он был совершенно спокоен. Кроме истопника в соборе больше никого не было.

— Давно это с ней? — спросил он деловито.

— Лет десять… как муж ее утонул… — ответил отец женщины.

— В реке, что ли?

— Да нет, он подводником был, отсек у них на испытаниях затопило, — пояснил контр-адмирал.

— Так все время петухом и кричит? — продолжал спрашивать истопник.

— Нет, заговаривалась она, а петухом она только здесь на острове кричать стала. Услышала петушиный крик и ну повторять, — объяснил контр-адмирал, — а раньше нет…

— И чего говорила?

— Честно говоря, и повторять стыдно… но, в общем, бессвязно как-то, ругается матерно и еще кое-что, — попытался объяснить отец.

— Ехать сюда не хотела, убийством угрожала… — предположил истопник.

— Во-во, — удивился контр-адмирал прозорливости старца, — а вы откуда знаете?

— Зверь в ней сидит… — авторитетно заявил истопник.

— Какой еще зверь? — не понял приезжий.

— Нечистый.

— На вроде солитера, что ли?

— На вроде, — подтвердил истопник.

— Вообще-то гастроскопия ничего не показала… — засомневался гость, — а вы уверены?

— Да знаком я с ним.

— С кем? — не понял приезжий.

— Со зверем этим, ну да ладно… — подытожил старец, — ждите меня здесь, я сейчас…

И он скрылся в служебном помещении собора.

Когда старец Анатолий покинул гостей, Настя села на корточки, обняла колени руками и стала опасливо вглядываться в лица святых, которые, как ей казалось, наблюдали за ней. Контр-адмирал с видом экскурсанта прошелся по собору, разглядывая фрески и развешанные по стенам иконы.

Вдруг открылись Царские врата, и на амвон вышел истопник в полном облачении, в мантии, с посохом. Настя поднялась с пола и пошла, лая и мяукая, навстречу старцу. Не дойдя несколько шагов до отца Анатолия, она громко закричала петухом.

— Приказываю тебе: Изыйди! — громко сказал старец, сильным голосом, который невозможно было подозревать при его одышке и хрипоте.

Настя снова закричала по-петушиному, но гораздо тише.

— Изыйди нечистый дух! — повторил старец снова.

Настя опять закричала петухом, но совсем тихо, как бы издалека.

— Изыйди! Оставь божье создание! — грозно повторил старец в третий раз.

Женщина молчала. Потом спросила:

— Ты Иисус Навин?

— Я не Иисус Навин, я Анатолий, — сказал старец властно, — завтра утром придешь сюда к отцу Филарету, исповедуешься и причастишься.

В знак согласия женщина кивнула головой. Тогда старец снова скрылся за царскими вратами. Настин отец, который с удивлением наблюдал за происходящим стоя в стороне, подошел к дочери и взял ее за руку.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Хорошо, папа, — ответила женщина.

— Может, правда поможет, — неуверенно сказал он.

В этот момент в дальнем приделе храма послышался кашель, он начал приближаться и через минуту к Насте и ее отцу подошел истопник в своем обычном виде, а именно в засаленной рясе сшитой из цветных лоскутков. Он тяжело дышал, воздух со свистом вырывался из его груди. Видимо, происходившая до этого процедура отобрала у старца много сил.

— Пошли со мной, — выдохнул истопник и направился к выходу из собора.

Настя и ее отец покорно пошли за ним следом.

Когда они подошли к входу в котельную, старец Анатолий посмотрел на Настю и приказал:

— Жди здесь, а ты пойдем, — позвал он ее отца.

— Я ее здесь одну не оставлю, — пробурчал недовольно контр-адмирал.

— Не боись, — успокоил его истопник, — никто ее здесь не обидит, — и они вдвоем вошли в кочегарку.

Истопник притворил дверь котельной и весело посмотрел на гостя.

— Исповедаться не желаете? — вдруг спросил он. — Да ты садись, садись, — указал истопник на чурбак.

— Спасибо, — вежливо ответил гость и осторожно присел на край чурбака.

— Ну, так как? — настаивал истопник.

— Вообще-то я партийный, — попытался увильнуть контр-адмирал.

— Вижу, что партийный, — ответил истопник, — только ты какой-то крещеный партийный.

— Батюшка с матушкой крестили, — пояснил гость.

— На атеиста ты не похож, иначе бы не приехал.

Гость тактично промолчал.

— А и не хочешь исповедоваться, и не надо, давай лучше я тебе сам исповедуюсь, — неожиданно предложил истопник.

— А зачем? — удивился гость.

— Так просто. В конце концов, может же коммунист иногда уважить православного монаха. Это, насколько я понимаю, уставом вашей партии не запрещается, — продолжал настаивать истопник.