Сумасшедший ошивался недалеко от дома Гончарова, выжидая хозяина. Расхаживал от улицы к улице, от зябкости хлопал себя по бокам, подпрыгивал, что-то бормотал.

На него никто не обращал внимания, лишь две местные собаки терпеливо ждали поодаль, когда он кинет им что-нибудь съестное.

Наконец поручик появился. Шагал быстро, озабоченно, не глядя по сторонам.

Михель двинулся навстречу. И лишь когда между ними осталось не более пяти метров, Никита увидел сумасшедшего.

Тот поклонился, попросил:

– Хочу поговорить… начальник.

– Что? – не сразу разобрал его невнятную речь Никита Глебович.

– Поговорить.

– Ты?.. Со мной? – удивился тот.

– Я с вами, начальник.

Гончаров в искреннем недоумении пожал плечами, усмехнулся.

– Говори.

– Не здесь… дома.

Никита оглянулся, даже пожал плечами, улыбнулся.

– В следующий раз, Михель. Сейчас некогда.

– Прошу, начальник… это важно.

Поручик внимательно посмотрел на божьего человека.

– Ты как-то странно сегодня говоришь, Михель. Ты в себе?

– У меня просветление, начальник, – сумасшедший улыбнулся, показав беззубый рот. – Мне что-то надо сказать.

Никита Глебович снова пожал плечами.

– Ладно, пошли.

Они двинулись к дому Гончарова. Конвойный, дежуривший здесь, с крайним удивлением уставился на идущих, поручик махнул ему:

– Расслабься.

Поднялись на второй этаж, хозяин отпер дверь, пропустил Михеля вперед.

– Присаживайся, – сам уселся напротив. – Слушаю тебя.

– Я по поводу дочки, – как можно четче произнес сумасшедший.

– Какой дочки? – не понял Гончаров.

– Моей дочки. Михелины.

Никите Глебовичу показалось, что он сам начинает тихо сходить с ума.

– Михель… По-моему, теперь я сумасшедший. Или у тебя действительно просветление?

– Я нормальный, Никита Глебович, – с улыбкой прошепелявил тот.

– А я какой, по-твоему?

– Тоже нормальный. Поэтому нужно поговорить по-мужски.

– По-мужски?!

– Да, по-мужски.

– По-моему, теперь я сумасшедший, – Гончаров потянулся за пачкой папирос. – Что тебе от меня нужно?

– Я убил поляка. Помните? После убийства ко мне вернулся разум.

– Бред.

– Я говорю правду.

– Как это возможно?

– Не знаю. Веление Господа.

Поручик выпустил густое облако дыма, жестко загасил окурок в пепельнице.

– Я сейчас вызову конвоира, и тебя засадят в карцер!.. Как симулянта!

– Не успеете, – спокойно ответил Блювштейн. – Я убью вас. И останусь дурачком. Это будет третье мое убийство.

Никита ухмыльнулся, раздавил окурок в пепельнице.

– Идиот. Сумасшедший. Верно?

– Я отец девушки, которую вы обесчестили. Она ждет ребенка.

– Знаю.

– Вы так спокойно об этом говорите?

– А почему я должен волноваться?.. Я рад, что она беременна. Это наше общее решение.

– Вы хотите, чтобы она родила здесь?

– Не уверен. Не исключено, что я отправлю ее на материк. В Санкт-Петербург.

– Одну?

– Пока не решил.

– Она каторжанка. Вряд ли ей позволят покинуть Сахалин.

– Оп-па! Любопытный поворот. – Никита Глебович встал, сделал пару шагов по комнате, с иронией спросил: – Вы желаете составить ей компанию?

– Вместе с матерью, – сумасшедший снова улыбнулся, обнаружив почти беззубый рот. – С Соней.

– То есть я должен устроить вам побег?

– Да, побег. Возможно даже вместе с вами.

– Но я пока не каторжанин!

– Пока… Как только вы пожелаете решить судьбу Михелины, вас непременно отдадут под суд.

Гончаров остановился напротив сумасшедшего, некоторое время разглядывал его, заметил:

– Да, вы, сударь, действительно не сумасшедший, – направился к двери, толкнул ее. – Свободны!

Михель медленно поднялся, подошел к поручику, потянул дверь на себя, чтобы надзиратель не слышал разговора.

– Запомните, поручик… Я сумасшедший! Был им и остаюсь! Для каторжан, для поселенцев, для вас! Божий человек!.. А с божьего человека взятки гладки. Запомните это! – толкнул дверь и скрылся в полутьме коридора.

Сонька снова торговала в квасной лавке и ничуть не удивилась, когда сюда заявилась Михелина и опустилась на лавку. Она отпустила мужика с бутылью кваса, присела рядом.

– Это ты посоветовала Михелю явиться к Никите? – раздраженно спросила дочь.

– Я.

– Зачем?

– Чтобы поговорил с ним как мужчина с мужчиной. Как твой отец.

– Он почти все сломал!

– Что именно?

– Доверие, уважение… любовь, в конце концов!

– Какая же это любовь, если так легко ломается?! А доверие и уважение?.. Откуда они у графа к воровкам?

– Он любит меня! – выкрикнула Миха, смазав слезы с лица.

– Вот пусть и докажет свою любовь делом.

– Каким делом?

– Михель ему все объяснил. Или господин начальник ничего тебе не поведал?

– Он угрожал ему!

– А как по-другому?.. Он твой отец.

– Никита не может устроить побег сразу троим! Он сам загремит на каторгу!

Сонька снисходительно усмехнулась.

– Тебе он может устроить?

– Не знаю!.. Будет стараться!

– Вот и пусть постарается сразу для всех – для тебя, для твоей матери и отца. Какая ему разница, за скольких каторжан отбывать каторгу?.. Или ты готова бежать, оставив здесь самых близких людей? Способна драпануть, зная, что здесь подохнет твоя мать?

– Конечно нет.

– Вот ты на все и ответила. Вытри сопли и успокойся.

Мать фартуком прошлась по ее лицу, дочка прижалась к ней, и некоторое время они молчали.

– А что же делать, Сонь?

– Прежде всего, береги нервы. Это может сказаться на ребенке, – мать зачерпнула из кадушки кружку кваса, отпила сама, дала дочке. – Он-то понимает, что тебе рожать здесь нельзя?

– Конечно, понимает.

– И что?

– Сказала же, будет стараться отправить меня ближайшим пароходом.

– Это пособничество в побеге, дочка.

– Его могут судить?

– По полной. Могут и пожизненную впаять.

Михелина посидела в раздумье, допила квас.

– А сколько месяцев добираться до Одессы?

– Почти полгода.

– А если я рожу прямо на пароходе?

– Воля Божья. Но лучше, чтобы все было по-людски.

С треском открылась дверь, и в лавку ввалились двое «вольных» – мужик и баба. Мужик заорал:

– Сонька, зараза!.. Угощай измученный народишко!.. Все изнутри почернело!.. Дымится, Соня!

Воровка поцеловала дочку в лоб и принялась наливать «измученному народишку».

Князь Андрей находился в приемной великого князя. Сидеть на диванчике, выставив ногу с протезом, было весьма неудобно, поэтому приходилось с раздражением менять положение, временами подниматься, поглядывать на часы и снова садиться.

Наконец, из высокой позолоченной двери вышел помощник великого князя, поставленным голосом спросил:

– Князь Андрей Ямской? Его высокопревосходительство ждут вас.

– Благодарю.

Андрей, сильно прихрамывая, направился к двери, адъютант предупредительно открыл ее, и князь вошел в просторный светлый зал, окна которого выходили на Неву.

Михаил Александрович вышел из-за стола, шагнул навстречу.

– Милости прошу, князь… Простите, что заставил вас ждать, – указал на позолоченный резной стул, сам сел напротив. – Как папенька с маменькой?

– С божьей помощью, – ответил Андрей.

– У вас, кажется, есть еще и младшая сестра?

– Да, ваше высокопревосходительство. Девица Мария.

– Замужем?

– Никак нет. Ей всего пятнадцать.

– Все равно жениха уже надо присматривать.

– Папенька с маменькой этим занимаются.

– И слава Богу. – Великий князь внимательно посмотрел на визитера, поправил на переносице тонкие очки. – Я ознакомился с вашим прошением на имя Государя. Можете в двух словах разъяснить мне смысл его?

– Там, ваше высокопревосходительство, все подробно изложено.

– Изложено, – согласился Михаил Александрович. – Но некоторые мотивации мне не совсем понятны.