Затем промелькнули какие-то люди из прислуги. Привратник Илья каждый раз исполнял свои обязанности торопливо и с почтением.

Вскоре со двора вышла высокая статная особа, лицо которой закрывала черная кисея. В руках она держала небольшой ридикюль.

Изюмов напрягся. Он узнал Таббу.

Она в калитке столкнулась с дамой (это была мадам Гуральник), раскланялась и заспешила на улицу.

Здесь девушка попыталась остановить экипаж, ей это никак не удавалось, и было видно, что она нервничает. Притормозил легковой автомобиль, мадемуазель отказалась от его услуг и продолжала ждать. Наконец подъехала свободная пролетка, Табба сообщила извозчику адрес.

– Следом, – велел Изюмов своему извозчику, и тот стеганул по лошадям.

С Фонтанки выехали на Исаакиевскую площадь, затем свернули на Большую Морскую, после чего пролетка с мадемуазелью проскочила несколько кварталов и оказалась возле особнячка, в котором находились курсы аргентинского танго.

Изюмов видел, как госпожа Бессмертная покинула экипаж и скрылась в парадной.

К особняку подкатывали экипажи разного класса, из них выходили дамы и господа, мило раскланивались друг с другом и также исчезали в парадной особнячка.

Артист понаблюдал какое-то время за ними, бросил извозчику:

– Жди.

– Как долго ждать, господин? – недовольно поинтересовался тот.

– Пока не вернусь! – Изюмов сунул мужичку мелкую купюру и направился к особняку.

Внутри его встретил моложавый консьерж.

– К кому следуете, сударь?

– Ответь, любезный, здесь ли обучают аргентинскому танго?

– Совершенно верно. На втором этаже. Желаете записаться?

– Пока желаю поглядеть.

– Глядеть не положено. Там дамы почти в неглиже.

– Тем более желаю, – засмеялся Изюмов, сунул консьержу пятьдесят копеек и заспешил по широкой лестнице наверх.

До слуха доносилась музыка и команды учительницы:

– Файф степ, господа!.. Выход в променад! Легче, господа! Изящнее! Дамы, не очень отваливайтесь! Спинки прямые! Слоу квик!

Бывший артист через щель в двери стал наблюдать за танцующими и увидел наконец ту девушку, которую выслеживал. Теперь сомнений не возникало – это была именно бывшая прима. Изящная, статная, с небольшой маской на лице.

Изюмов удовлетворенно хмыкнул, отошел от двери, спустился вниз, снова уселся в пролетку.

– Куда едем, сударь? – спросил извозчик.

– Ждем.

– Как долго?

– Сколько надо, столько ждем! Денег получишь сполна!

Прошло не менее часа. Из парадной стали выходить курсисты. Расходились они с разговорами, с приветливыми прощаниями, весело садились в поджидающие их экипажи.

Табба в сопровождении партнера вышла одной из последних, попрощалась и махнула той самой пролетке, в которой прикатила сюда.

Изюмов проследил за нею, толкнул извозчика в спину.

– Следуй за пролеткой, в которой дама под вуалью.

– Слушаюсь.

…Ехали довольно долго. Пересекли Невский, выехали на Садовую, прогрохотали по мосту, под которым плескалась Нева, помчались по Каменноостровскому проспекту, затем взяли направление на Сестрорецк.

Пролетка мадемуазель шла ходко, и поспевать за ней было непросто. Извозчик тихо матерился, злобно хлестал лошадку, стараясь не шибко отставать.

Наконец пролетка с мадемуазелью, не доезжая до Сестрорецка, вдруг резко свернула не то на просеку, не то на узкую дорогу и загрохотала по ней.

Изюмовская повозка чуть погодя совершила такой же маневр, и ездок приказал извозчику:

– Остановись и поправь сбрую лошадям.

– Зачем? – не понял тот.

– Делай, что велят!

Мужик спрыгнул на землю, стал возиться с уздечками, подпругами, изредка бросая удивленный взгляд на клиента.

Изюмов увидел, как метров через сто пролетка с мадемуазелью остановилась возле длинного забора. Бывшая прима покинула ее и заторопилась к едва приметной калитке.

Ей навстречу вышел мужчина – это был Беловольский, и они оба скрылись в гуще зелени, среди которой виднелась черепичная крыша дома.

Артист удовлетворенно хмыкнул и крикнул извозчику:

– Хватит копаться! Поехали обратно!

Тот забрался на козлы, с удовольствием огрел лошадей.

– Куда прикажете?

– К театру оперетты!

Конспиративный дом обнаружить с улицы было непросто из-за густых деревьев.

Встреча проходила в одной из затемненных комнат с пыльной продавленной мебелью, в окна которой заглядывали разлапистые ветки.

Ефим Губский за эти годы крайне сдал, видимо, сказалась ссылка. Кашлял чаще и сильнее, худоба обозначалась ключицами и лопатками под сорочкой, глаза горели черным фанатичным огнем. В комнате, кроме него, находились Беловольский и некий полный господин, которого гостья не знала.

Губский сидел на протертом диване, смотрел на Таббу внимательно и изучающе, время от времени вытирая рот платком.

– Мы благодарны вам, мадемуазель Табба… Не столько даже за добытые деньги, сколько за верность идеям партии.

Девушка усмехнулась.

– Я старалась.

– Мы знаем. И поэтому вдвойне ценим ваше участие в нашей организации. – Губский сделал глоток чая из большой чашки, какое-то время успокаивал дыхание. – Вы нам важны в перспективе, и нам бы не хотелось рисковать вами без особой нужды.

– У вас есть дела, которые совершаются без особой нужды? – не без иронии удивилась бывшая прима.

– Таковых нет, сударыня. Но вы нам представляетесь исключительным кадром, который может понадобиться в самых крайних случаях. В скором времени мы дадим вам весьма достойное задание.

– Какое?

Губский, кашляя, рассмеялся.

– Нет, вам прямо-таки не терпится как можно скорее совершить что-либо экстраординарное!

– Не терпится! А что в этом дурного?!

– Дурного ничего нет, – произнес Беловольский. – Но излишняя поспешность может принести беды не меньше, чем любое промедление.

– И сколько же придется ждать?

– Вы мне напоминаете господина Тобольского, – произнес Губский. – Он так же был нетерпелив в своем желании, и это закончилось печально.

– Жаль, что я не напоминаю вам Марка Рокотова, – огрызнулась Табба. – Мне этот господин много ближе!

– Мадемуазель Бессмертная, – заговорил наконец полный господин. – Я отношусь к числу ваших поклонников. Когда вы блистали в сцене, я охапками таскал в театр цветы, но вы, естественно, меня не замечали.

– Прошу меня за это простить, – насмешливо ответила бывшая прима.

– Это вы простите меня за настырность, – улыбнулся господин. – Позвольте представиться? Барон Красинский.

– Мне приятно ваше общество, барон, – склонила голову бывшая прима. – Вы также сочувствуете революционерам?

– Не только сочувствую, но всячески способствую их делам.

– Делу, которое мне прочат господа, вы также готовы способствовать?

– Думаю, в первую очередь.

– И что же это за столь важное дело?

В комнате рассмеялись.

– Мадемуазель Табба, – сухо произнес Губский. – Давайте все-таки подчиняться внутрипартийной дисциплине. Иначе все может закончиться крахом, – он снова закашлялся. – Первое… Вам следует сменить кардинально внешний облик, чтобы образ дамы в кисее не прилип к вам. Второе… Держать связь с нами будете только в исключительных случаях через господина Беловольского или его уполномоченных. Никакой инициативы. И третье… Надо почаще выходить в свет, желательно со спутником. Даже если кто-то узнает в вас бывшую приму, это придаст не только пикантности вашему существованию, но и легализует вас в обществе. Хотя лучше бы играть роль дамы таинственной и непонятной. Это позволит вам завести в свете весьма полезные знакомства.

– Позвольте роль спутника для первого выхода в свет зарезервировать за мной, – с улыбкой обратился барон к Таббе.

– Как вам угодно, – пожала она плечами. – Мне совершенно без разницы, на чью руку опираться и кому улыбаться.

– Обидно, зато откровенно. Не желаете ли посетить театр, который когда-то был связан с вашим именем?