– Ваша судьба, милейший, – в ваших же руках, – продолжил следователь и брезгливо отшвырнул листок с показаниями. – Ну сами посудите: что вы тут нафантазировали? Клинки у вас якобы украли, секунданта у вас не было, потому что якобы никто не захотел им стать…

А меж тем мы знаем, – произнёс он с нажимом и наклонился к Эрвану, – мы знаем, что помощь вам предлагали… но вы ее не приняли.

Эрван с трудом подавил желание поморщиться: запах кислой капусты изо рта следователя вызывал рвотные спазмы.

– Если вам известно, что я отказался от секунданта, то наверняка известно также почему, – холодно ответил он.

Улыбка исчезла с лица следователя.

– Упрямитесь? Вы почти взрослый человек! Сами должны понимать: всё, что вы написали, – детский лепет!

Вы обвиняетесь в покушении на убийство, милейший! – Он понизил голос: – Вооружённом, хладнокровно обдуманном… и смягчающих обстоятельств у вас нет!

Он сел на место. Отвёл взгляд.

– Чистосердечное признание – вот последняя соломинка, которую вам протягивают! Не стоит делать глупостей, вы их уже натворили достаточно! Лучше запомните накрепко – из каменоломен рано или поздно возвращаются, а с эшафота – нет.

Он глубоко вздохнул и отёр пот со лба. Эрван успел заметить тёмные пятна на камзоле.

«С чего бы он вдруг засуетился? Только что сидел такой спокойный – и на тебе!»

Мысль пришла неожиданно: такая простая и очевидная, что Эрван сам себе удивился – как он сразу не додумался?

– А знаете что? – холодно бросил он, больше не думая о последствиях. – Вы прекрасно осведомлены: я невиновен. А приговор уже вынесен: не вами, так теми, кто выше вас. Что ж, ваша воля – ваша власть: но на мою помощь не рассчитывайте.

Он сложил руки на груди и с вызовом посмотрел на следователя: пусть этот пузан бесится, если хочет, – плевать!

Против ожидания, тот не выказал ни гнева, ни ярости. Облокотился на стопку бумаг, едва не опрокинув чернильницу. Подпёр голову руками и устало вздохнул.

– Смею надеяться, что вы измените решение, милейший, – время пока есть. И место тоже: наши камеры весьма располагают к раздумьям. А пока… Увести!

На пороге Эрван обернулся. Выразительно помахал ладонью перед носом. Поморщился:

– И ещё. Умоляю, смените повара… милейший!

Всё-таки это был свет: вернее, его призрак – слабое, на грани различимости, тёмно-серое пятно. Чуть светлее окружающего мрака.

Обострившийся слух разобрал слабые щелчки.

«Наверно, это подковки сапог клацают по ступеням. Вроде громче стало…»

Вытянув руки, словно слепой, он кое-как добрался до двери. Пошарил ладонью по кованому железу. На ощупь ухватился за толстые прутья решетки. Изогнул шею, силясь разглядеть что-нибудь в кромешной тьме.

Через минуту дальний конец коридора осветился: с непривычки Эрван едва не ослеп – слабое, неверное пламя дешёвой свечи показалось ему ярче солнца.

Кто там? И к добру ли?

Эрван хотел было отпрянуть, забиться в тёмный угол камеры, словно раненый волчонок, – но желание увидеть свет, услышать человеческую речь, быть может, даже задать вопрос – любой! – оказалось сильнее.

Зажмурив глаза, силясь усмирить бешено колотящееся сердце, он обратился в слух. С каждой секундой звуки шагов становились всё громче и отчетливей. Вот неизвестный повернул с лестницы и идёт по коридору за углом – подковки цокают глуше. Вот уже слышится слабое поскрипывание – наверное, что-то несёт в руках.

Неужели еда?

Эрван только сейчас понял, насколько голоден. Когда он ел в последний раз? Даже и не вспомнить…

– Заключённый! Руки от решётки, три шага назад!

Невесело усмехнувшись, Эрван повиновался: «Вот уже и заключённый! Вроде недавно был обвиняемым… быстро у них тут!»

Послышался лязг, и пятно света застыло: видимо, лампу поставили. Дверь со скрежетом отворилась: ноздри Эрвана расширились и затрепетали – из коридора проникли густые ароматы тёплой пищи.

Прикрывая лицо одной рукой и вытирая слёзы другой, Эрван еле-еле выдавил:

– Обед?

– И завтрак, и ужин тоже, – отозвался тюремщик.

Эрван попытался разглядеть собеседника… и не смог: грузный силуэт в огненном ореоле – вот и всё.

– Сколько я здесь? – хрипло спросил он.

Кажется, тюремщик пожал плечами.

– Сутки.

Радуясь, что может перекинуться парой слов с живым человеком, Эрван решил говорить что угодно – лишь бы продлить разговор хоть на минуту.

– Странно, – произнёс он. – А я был уверен, что гораздо больше.

Тюремщик хмыкнул.

– Это темнота, парень. Темнота и безделье – они кого хошь с ума сведут. Мыслишки-то всякие в голове закопошились, нет?

– Да, – признал Эрван. – Есть такое.

Тюремщик, похоже, и сам был не прочь поболтать с новым человеком: много ли интересного в тюремных коридорах увидишь?

– Вот-вот, – подхватил он почти с радостью. – Многие вот так как ты: сначала артачатся, а через недельку сами на допрос бегут – еле конвоиры за ними успевают!

– Не-е… – протянул Эрван с усмешкой. – Это не про меня.

– Ну-ну.

Тюремщик издал булькающий звук: наверно, это означало смех.

– Посмотрю-ка я на тебя позже: казематы – они и не таких обламывали!

Он с кряхтеньем поставил у двери глубокую миску. Вышел было в коридор… Замер на пороге.

– Ты вроде не буйный, паря: не плачешь, не кричишь, на меня, грешного, не бросаешься… Так и быть, дам тебе совет.

Он оглянулся, понизил голос до шёпота:

– Не торопись лопать: если они не получат своей порции – закусят тобой.

Дверь захлопнулась. Проскрежетал засов. Тусклый огонёк за решёткой всё слабел по мере того, как затихали неторопливые шаги.

Через минуту Эрван остался в непроницаемой тьме.

Нашарил глиняную миску, сослепу угодив рукой в горячее варево. Облизал пальцы.

Ммм… Вкусно-то как!!! Кажется, овощное рагу с бараниной!

Эрван мельком улыбнулся, вспомнив, как морщил нос от капустного запаха: сейчас всё что угодно умял бы… Не задумываясь!

Он пододвинул еду, наклонился как можно ниже, всем естеством впитывая упоительный запах… И вдруг замер.

Что там говорил тюремщик: «Если не получат своей порции – пообедают тобой?»

Вроде так…

Эрван поежился: словно тюремный воздух разом стал холоднее, ещё чуть-чуть – и пар изо рта повалит.

Кто это – они?

Он решительно отодвинул еду. Покачал головой. Задержав дыхание, отнёс миску в дальний угол камеры и опрометью кинулся обратно – теперь запах чувствовался слабее, но всё равно сводил с ума.

Стараясь не обращать внимания на протестующий желудок, Эрван вытянулся на топчане. Положил руки под голову и застыл, вперив взгляд в кромешную темноту.

Ждать пришлось недолго.

После сотого удара сердца до ушей Эрвана донеслось странное постукивание – будто далеко-далеко гнали табун лошадей.

Но откуда лошади здесь, в тесной камере? К тому же звуки извне сквозь толстые стены не проникали, Эрван уже успел в этом убедиться!

Он почувствовал, как зашевелились волоски на руках.

Что это, чёрт побери?! Неужели колдовство? Если так – до суда ему не дожить. Как защищаться безоружному, в полной темноте?

Эрван до крови прикусил губу. Боль и солоноватый привкус во рту оказались настоящим благом: Эрван сумел подавить зарождающийся в глубине естества панический вопль – и даже не шевельнулся.

Вскоре цоканье стало громче и отчётливей, к нему примешались звуки возни и еле слышное шуршание.

Да это же крысы! А он уже вообразил…

Эрван едва не расхохотался от облегчения: схватка в темноте со стаей оголодавших грызунов казалась сущим пустяком по сравнению с неведомой и страшной опасностью.

Крысы тем временем добрались до еды: из угла донёсся довольный писк, тихий скрежет глины о камень – наверно, зверьки в азарте двигали миску.

Трапеза не затянулась: через полминуты Эрван услышал тихое сопение совсем рядом. В локоть ткнулся любопытный нос, кожу защекотали жёсткие усы – похоже, грызуны были не прочь получить добавку.