«Спокойной ночи», — доносится до меня из удаляющегося каноэ.
— Родо диана, цыплята Уилли!
В шуме прибоя затихает смех, я ложусь на спину, распаковываю спасательный жилет и выдергиваю из него затычку. Он мне больше не нужен. Пластик с шипением выпускает из себя воздух. Укладываю его себе под голову и закрываю глаза.
Родо диана. Спокойной ночи.
Эпилог
Вчера мне снилось, что я вновь вернулся в Мендали, к лазурному морю и небу. Вернулся на остров, обитатели которого свободно скользили по размытому пространству времени. Я видел Смол Тома, стоящего в своей самой нарядной рясе на крыльце церкви в лучах восходящего солнца. Он, улыбаясь, наблюдает за ребятишками, которые мчатся из школы к теплым водам лагуны.
Вдали, за небольшим мысом, стоит каноэ с неподвижной фигурой. Дуновения ветерка ерошат волосы мореплавателя и колеблют ленты, свисающие вниз по его спине.
От одной из маленьких кухонь поднимается столбик дыма, который затем склоняется над головой Эллен, сидящей в тени и раскалывающей кокосовые орехи блестящим ножом. А Стэнли и Смол Смол Том забрасывают лески с крючками с причала.
По тропинке, вьющейся вдоль вырубки под ветвями огромного дерева нгали, движутся два мальчика с корзинами, полными водой и провизией. За ними топочет чернокожий малыш, являющий собой образец невинности, — он поднимает кусок коралла и запускает его в рыжего кота, крадущегося вдоль зарослей гибискуса. Кот шипит и в три прыжка достигает дома из листьев, выходящего на залив.
Время продолжает неизбежно идти вперед, хотя в Мендали его движение практически незаметно. Приход нового тысячелетия празднуется на узкой полоске песка перед деревней. Никакого шампанского, никаких фейерверков, никаких обещаний улучшить этот мир и даже клятв сесть на диету. Вместо этого мы располагаемся вокруг костра, едим печеную рыбу, пьем кокосовое молочко из расколотой скорлупы орехов и поем песни, слова которых я теперь уже знаю наизусть.
«Мы одна большая счастливая семья…»
За время своей жизни на Соломоновых островах я не раз ощущал, что это именно так, но теперь какая–то часть моей души стремилась увидеть своих друзей и членов семьи, и мне хотелось понять, как воспринимать страну, откуда я был родом.
Однажды Гримбл, выпив несколько лишних рюмок, написал, что «никогда не хотел вновь вернуться к цивилизации… ко всем этим фальшивым ценностям, вполне удовлетворяясь нынешней простотой бытия».
Однако это все же не так. Я и рад был бы удовлетворяться ею, но у меня не получалось. Или по крайней мере не всегда.
Стоя на причале и наблюдая за бешеной гонкой на каноэ, посмотреть на которую собралась вся деревня, я объясняю Луте, Кисточке и Смол Тому, что собираюсь домой.
— Не волнуй–волнуйся, — говорит Лута, поворачиваясь ко мне с разочарованным видом и робко улыбаясь. — Ты ведь приедешь опять посмотреть меня?
Я обещаю, что непременно приеду, ибо Гримбл совершенно справедливо писал перед своим отъездом, что «острова — это как наркотик; они завораживают и убаюкивают. Они постоянно влекут к себе, и человек оказывается связанным по рукам и ногам. Ему постоянно хочется туда вернуться».
И это правда.
