— Хорошо устроилась, сама на осле, а мужика пешком гулять пустила. Сытый он у тебя, крепкий. Как обнимет, так не отпустит.

С Лениным в руках я спросила крестьянок на ослах:

— А вы знаете, что такое оргазм? Оргазм — это ваше неотъемлемое право, — добавила я.

Крестьянки были заняты своими ослами:

— Дэх, дэх, давай, давай! — подгоняли они ослов. — А что это такое, твой уразм, — дэх, дэх — давай-давай — и с чем его едят? — спросили они меня.

— Ну, нравятся вам ваши мужья в постели? Хорошо вам с ними в постели?

Крестьянки рассмеялись:

— Нам, крестьянам, только в постели и хорошо. А твой мужик? Сладко с ним?

Мы ехали и смеялись, и наши тела покачивались на ослах, с трудом шагавших по каменистой дороге на разъезжающихся ногах.

В деревне врачиха собрала крестьянок в клубе и хотела поставить им всем спирали. Крестьянки стеснялись и смеялись.

Врачиха сказала:

— Люди на Луну летают, а вы, как курицы — пеструшки, несетесь, несетесь, а птенцов-то кормить и нечем.

Крестьянки сказали:

— Давай лучше годик подождем, нам нужно с мужьями посоветоваться. У нас, крестьян, мозги не так шустро ворочаются.

Потом они пошли к своим коврам и стали ткать. Они ткали и пели:

Когда наступил вечер и на небе вышла луна, все снова высыпали на улицу и долго смотрели на луну, которая сегодня была цвета мандарина. Одна из женщин сказала:

— А я видела там мужчин. Они раскрыли луну и вошли в нее.

Кто-то из детей спросил:

— Мама, а луна не упадет, если мужчины зашли туда?

— Вот если Аллах рассердится, он возьмет и бросит луну нам на головы.

Хайдар и толстый парень тем временем играли с крестьянами в домино и не задавали им никаких вопросов о перекупщиках и заниженных ценах.

Хайдар сказал:

— Почему я должен их спрашивать об этом? Крестьяне сами всё прекрасно знают. У меня мозги не лучше их.

Я пошла искать своего осла, он уже убрел назад, к Хайдаровой бабушке, успев до того изрядно изжевать моего Ленина. Так что пришлось мне идти домой пешком. Мы шли и громко пели под луной, к которой где-то там сейчас летели американцы, наш социалистический марш, «Интернационал». С окрестных полей тысячи жаб вторили нам в ночи многозвучными руладами.

Отец Хайдара нам все-таки потом дал немного денег, на которые мы смогли добраться только до соседнего города. А еще он дал нам с собой много лекарств и старых газет для крестьян. Газеты он велел бросать в окошко из автобуса, когда мы будем проезжать какие-нибудь деревни, чтобы крестьяне, которые газет не получают, могли бы хоть немножко почитать. В соседнем городе мы попытались найти какого-нибудь водителя грузовика, который подвез бы нас бесплатно. Один из водителей сказал:

— В ту сторону я не езжу. Там одни сплошные бандиты, курды. Вооружены до зубов.

В ожидании попутки мы сами читали старые газеты, фотографировали возчиков, лошадей и лошадиный навоз.

Потом нас взялся подбросить до соседнего города какой-то грузовик. Мы стояли в открытом кузове среди овец, вместе с которыми нас отчаянно трясло, а вокруг простиралась Анатолия. Овцы блеяли и сыпали горохом, мы пйсали и пели в лунном свете «Интернационал» неровными голосами, дрожавшими от трясучей дороги. Ночью мы принялись бросать газеты на крестьянские поля. Газетные страницы разлетались на ветру. Три страницы мы оставили себе, и каждый прилепил себе по странице на грудь, и шуршащие страницы трепыхались на ветру. Пастушьи собаки бросались с лаем за нами вдогонку. Лунный свет падал на их оскаленные пасти, и мы видели их блестящие зубы и стекающую слюну. Под утро грузовик остановился у скотобойни. Первыми выгрузились овцы, следом за ними мы, все трое с обляпанными ногами и башмаками. Когда водитель в забрызганных кровью ботинках вернулся со скотобойни к машине, он сказал нам:

— Никогда не бросайте на ходу газеты. Потом за ними бегают детишки и гибнут у нас под колесами.

Город, в который мы приехали, назывался Диарбакыр. Наш водитель сказал:

— Будьте осторожны, здесь много курдов.

Мы стояли на пыльной дороге возле высохшей реки, мимо пробежала хромая пыльная собака. запыленный крестьянин застыл у обочины с вилами в руках. Он все ждал вместе со своей женой какой-нибудь грузовик, который согласился бы их подвезти. Его жена спала тут же рядом, на пыльной земле, прикрывшись всеми своими детьми. Один ребенок проснулся, пошарил вокруг себя в поисках чего-нибудь съестного и принялся есть землю. В пустую бутылку из-под кока-колы набилась грязь. У детей в пыльных волосах запутались дохлые комары. Теперь, под утро, проснулись мухи, которые ползали по их лицам. У запыленного крестьянина тоже по лицу ползали мухи, но ему надоело уже их гонять. Пыльная корова стояла посреди пересохшей реки, и ее иссохшее вымя свисало до самой земли. Время от времени с дерева, под которым лежала дохлая собака, падали поклеванные птицами финики. Финики приклеивались к мертвому телу собаки и медленно высыхали вместе с собачьим трупом под лучами пыльного солнца. Пыльные курды тихонько переговаривались между собой, деревьев тут почти не было, одна только пыль и засохшая грязь, и чахлые их хижины, построенные из этой пыли и грязи, наполовину ушли в землю, напоминая пещеры, в которых и жили эти люди вместе с мухами, змеями, комарами и крысами. Пыльная змея выползла на пыльную дорогу и нашла свою смерть под пыльными колесами грузовика. Мухи облепили раздавленное тело змеи. Заплакала девочка, свалявшиеся волосы свисали паклей, и слезы текли по пыльному лицу, оставляя на щеках дорожки. Я спросила ее:

— Отчего ты плачешь?

Она не поняла меня. Истошное блеянье овец со скотобойни постепенно сошло на нет, померкло, как меркнут вечерние огни. Из скотобойни вышли полуголые мужчины, заляпанные кровью с головы до ног, с овечьими потрохами в руках, они перешли на другую сторону пыльной дороги и бросили потроха в пересохшую реку, а потом двинулись назад, к скотобойне, и ноги их все были в пыли. Голодные собаки бросились к еще теплым потрохам, отчаянно кусая друг друга на бегу, и скоро уже на дне высохшей реки осталась только подсыхать овечья кровь. Мы всё ждали и ждали и не знали, к кому обратиться за помощью, чтобы добраться до персидско-иракской границы. Я сфотографировала дохлую собаку и грязную бутылку из-под кока — колы. Нам хотелось есть, особенно толстому парню. Мы с Хайдаром перестали говорить о том, как нам хочется есть, чтобы не травить толстого парня разговорами о еде. Как три пыльные бродячие собаки, блуждали мы по узким улочкам. В пошивочной мастерской портной гладил тяжелым раскаленным утюгом мужские брюки, много брюк, — американские форменные брюки, солдатские и офицерские. Он гладил и время от времени отрывал взгляд от утюга, а мы, как зачарованные, следили за его движениями. Он заказал нам чай и купил баранок. В горах стояли американские войска, портной любил американцев.

— Хорошие люди, — сказал он.

— Империалисты, — сказала я.

Портной брызнул водой на очередные брюки, вода зашипела под утюгом, и он спросил:

— А что это значит, «империалисты»?

— Это значит, что они нас эксплуатируют.

Портной сказал:

— Американские штаны не дают мне умереть с голоду.

— А что они здесь потеряли, эти американские штаны? Тебя это не волнует?

— Американцы не сделали мне ничего дурного, — ответил портной и снова пустил утюг по шипящим каплям.

Потом в мастерскую зашел молодой человек, он был из Анкары и здесь, в Диарбакыре, проходил военную службу.