Я обнял и ощутил как её плечи, вдруг затряслись от плача.

В недоумении посмотрел на стоящего рядом деда, он пожал плечами, и буркнул что-то отворачиваясь.

Разгадку узнал позже, и она была, к сожалению печальна. В слободе стрелецкой, в Ростове, пожар сильный случился и вся семья младшей дочери погибла. Занялось ночью, когда все спали, к несчастью был сильный ветер и пал пошел со страшной силой, деревянные дома вспыхивали в мгновение ока. В ту страшную пору погибло почти тридцать человек, женщин детей стариков, многие остались только с тем, в чем успели выскочить из огня. Но другим повезло меньше…

Упокой Господи души рабов твоих.

Часть пятая (шаг в сторону)

Анисим отодвинул кружку с вином, с тарелки взял моченое яблоко, откусил и стал медленно жевать, не сводя с меня взгляд серых, внимательных глаз. Проглотил. Отпил глоток, ладонью вытер усы, — Почто пытаешь, откуда я родом.

— Слышал о тебе…

— Доброе аль худое?

— Всяко слово народ молвит, но больше доброе. Бают что вымысливаешь разное. Правда ли что ты в учениках ходил у Ивана Федорова?

Он усмехнулся, добродушно, отчего вокруг глаз собрались маленькие морщинки придавая лицу выражение старого доброго дедушки, — Вот ты об чем. Тебе поведать, как оно было?

Я как китайский болванчик закивал головой, так в этот момент откусил пирога с капустой

'Мой вам совет, не берите пироги у лотошников, тухлые'

и с трудом сохраняя на лице добропорядочное выражение, пытался прожевать.

'Найду этого 'родственника' Алексашки Меньшикова, пришибу…'

Он, показалось, понял мои страдания, улыбнулся в усы, взял кружку со стола, в которую долил немного вина из стоявшего рядом кувшина, пригубил, вернул обратно. Рубиновая капелька повисла на седом волоске, языком слизнув её, начал свой рассказ.

Это мне дед мой Пилип, на обратном пути поведал.

' По пыльной дороге, разбитой прошедшими обозами, под лучами палящего солнца, ползет телега, запряженная каурой лошадкой. Жарко всем. И старому и малому, а Лыська, казалось, заплетается всеми четырьмя ногами уныло опустив морду почти до самой земли, изредка роняет капли белой пены.

— Тпру. — Дед натягивает веревочные вожжи.

— Ониська! — Позвал он внука. Притулившегося за его спиной на куче сена. Не услышав ответа, полуобернулся и потряс за плечо, — Ониська, иди за водой.

— Что деда? — юноша сел, потер руками лицо, словно пытался стереть сонную одурь или просто, чтоб проснутся.

Дед уже успел слезть с возка, и стоял сбоку лошади, поправлял постромки, — Воды принеси, животину напоить. — Потом поднял взгляд на синее небо на котором не было ни одного облачка. Яркое солнце висело над самой головой, вздохнул. — Надо переждать маленько.

— А чего мы здесь, встали? — Отрок соскочил с повозки, и пошел к задку, где висело подвязанное ведро.

— Тебя забыл спросить, — Огрызнулся старик, и посмотрел в сторону ручья. — 'Да ну их, у воды станешь, найдется, кто ни будь, до чужого добра охочий'

Взял лошадь под уздцы и повел в сторону высокого вяза, окруженного стеной плотно переплетенных ветвей боярышника. Кустарник обступал дерево с трех сторон, огораживая довольно уютную, небольшую полянку, скрытую от посторонних глаз. Дед и раньше тут останавливался, когда ездил в Острог. Город был дальше по дороге, а ежели доехать до сухого оврага и свернуть налево как раз доедешь до мельнички, стоящей на белом ручье. Почему белый? Никто не знал но в деревне его все так называли, может из-за того что мучная пыль в воду попадала… Сегодня они возвращались оттуда, на возу лежало пять кулей, тщательно укрытых рогожей и сосновыми ветками собранными на выезде. Рожь в этом году удалась на славу, и солнце было, и дожди, и собрали вовремя, не дал бог зерну перестоять в колосе, были погожие денечки. Только все собранное с поля увезли, как на седмицу ненастье зарядило. А закончилось, бабье лето наступило, жарит так что продыху нет. Старая кобыла глухо стучала копытами по траве, изредка дергала повод, пыталась на ходу наклониться и сорвать пук травы, пока еще сочной и зеленой.

Дед придерживал, разговаривая с ней. — Погодь Лыська, вот дойдем, на роздых встанем. Пущу тебя по последней травке лесной попастись. Она духовитая… — Тут он резко остановился, в воздухе пахнуло костром. Лошадь прошла пару шагов и, толкнув в спину, встала. Дед стянул с оглобли путы, привычным движением накинул, на ноги животного, и прошептал. — Молчи.

Пригнувшись, на полусогнутых ногах, пошел к ближайшим кустам, глянуть, кто на заветной полянке притулился.

У въезда, поперек, стоял возок, сбоку, на него, были положены жерди, а сверху на них накинут кусок полотна, земля под ними застелена сеном. Невдалеке от дерева, в земляной яме, выкопанной дедом ещё прошлой осенью, горел костерок, а над ним на длинной слеге, подвешен котелок исходящий паром. Высокий мужик, сначала показалась, что на нем ряса монаха, одетый в дорожный плащ, помешивал варево веткой с привязанной к ней деревянной ложкой. Стреноженная лошадь паслась у дальнего края поляны, больше никого дед не увидел. Ещё рассмотрел какие-то свертки, кульки, лежавшие на телеге и прикрытые рогожей, уголок одного из них торчал сбоку.

Дед, не углядев ничего опасного для себя, окликнул непрошеного захватчика, — Кто таков будешь?

Незнакомец слегка вздрогнул, и медленно оглянулся, обвел взглядом кусты, остановился на старике.

— А сам-то, кто есть? — спросил у деда, продолжая осматривать заросли.

— Я дед Пилип из Радехова а ты?

— Мы, Острожского князя Константина, люди будем. Иваном меня зовут.

— Православные, значиться. Перекрестись.

Мужик обмахнул себя крестом, сложив пальцы щепотью, и проговорил — 'Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое'

Пилип вторил ему, — 'да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя'

В два голоса закончили молитву. Дед отправился за телегой, а незнакомец, теперь, знакомец Иван, вернулся помешивать подгорающую кашу '

***

Анисим.

Забрав ведро, я пошел под гору, там за кустами держидерева протекал ручей. Едва заметная тропинка вывела на берег, закатав портки до коленок, вошел в воду, склонился, зачерпнул полную бадейку, а когда повернулся, чуть не выронил. Чуток в сторонке от того места где я подошел к протоке, стоял пожилой мужик. Одетый по дорожному, в короткой приволоке, накинутой поверх суконного кафтана, на голове шапка, с меховой опушкой из под неё выглядывают длинные седые волосы, бородка аккуратно стрижена клином, как у панов. В руках держал пищаль с зажженным фитилем, целился, правда, от меня. Но при желании мог быстро довернуть и попасть. Всякое желание бежать или делать иные глупости пропало разом. А потом с другой стороны подошел ещё один, вооруженный человек. Я попытался сделать шаг назад и ствол повернулся в мою сторону, а старик, мне показалось, что он старше моего деда, покачал головой, — 'стой на месте'

— Ты, чей будешь, отрок? — Спросил меня третий, он подошел со спины и стоял на другом берегу неширокого ручья. И так же был с пищалью.

Бежать было невозможно, рука разжалось и ведро упало в воду. Брызги попали на штанину, намочив её, но я не обратил на это внимание. Медленно развернулся, стараясь держать всех на виду. Тот, который спрашивал, отшагнул левее на пару саженей, и теперь совсем стало плохо. Единственный свободный путь, это бежать по ручью, но в этом случае мне в спину выстрелят сразу из двух стволов, ежели пулей могут и не попасть, а вот дробом…

— Онисим, из Радехова на мельницу ездил.

— Это которая, та, что на белом ручье стоит? И как там дядька Панас, жив ещё? — Третий, опустил пищаль, куском кожи накрыл запальник, а тлеющий фитиль перехватил в левую руку. — Иван, то наш, местный парубок.

— И что ты здесь делаешь? — спросил у меня и кивнул на ведро. — Подбери, а то уплывет.

— Лыська, устала, вот дед и порешил ей роздых дать, — ответил, нагибаясь за бадейкой.

— Выходь, то простынешь и не бойсь, мы Острожского князя холопы и работные люди.