Я внутренне подобрался, идти обратно? Да ни за какие коврижки, меня туда теперь и калачом не заманишь.
Видно что-то во мне изменилось, он шутливо выставил перед собой руки, — Нет, обратно тебя не зовут, хотя…
'Знаю точно, что Анисим Михайлов, первый и последний технический руководитель пушкарского приказа, после его смерти, больше на эту должность так никто и не будет назначен. Позже вакансия будет упразднена'
— Да ты и не согласишься…
— Ноги моей там более не будет. — Довольно жестким тоном перебил его.
На что он вдруг улыбнулся, погрозил пальцем, — Зарекалась ворона дерьмо не клевать…
Не ведаешь, а уже собачиться начинаешь — ноги не будет… Будет, да не раз.
— Анисим, вот те…
— Не богохульствуй, ибо грех — давать обеты и клятвы ложные. Вот ты завсегда такой, договорить не даст, а сразу с кулаками. — Анисим покачал головой, посмотрел мне в лицо. И спокойно закончил. — Они хотели механику, тобой на дворе сотворенную, разобрать. Да я упросил оставить… Пока, словом с тобой не перемолвлюсь.
— Какую? я там много чего оставил.
— Ты её 'прессом' назвал. Эти рукосуи, 'голову' ему свернули, а заново починить, не могут. Две седмицы ковырялись, ковырялки, да бросили — механика, мол, мудреная.
'Заманчиво и даже очень…'
— Господь с тобой Анисим, да у меня денег таких не будет, чтоб за него расплатится.
— А по казенной, токмо за железо?
Я пробормотал себе под нос. — Берите сегодня, завтра по пять будет.
Вслух спросил, — И сколько?
— Шестьдесят семь рублев с копейками.
Я даже крякнул, услышав сумму. — Анисим, вы там совсем…с печки упали. Я что, по вашему разумению, гость торговый? Да у меня отродясь таких деньжищ не было.
— Федор, кто б другой говорил, не поверил бы, — Усмехнулся, — а тебе верю.
Прошел до входа, постоял, глядя на пацанов снующих по мастерской. Покачал головой, словно спорил сам с собой. Хлопнул ладонью по притолоке, словно принял какое-то решение и повернулся.
— А в долг, возьмешь?
Мои мысли были немного далече от этого места, бродили в окрестностях пилорамы. Так что к такому вопросу был малость не готов. С одной стороны, этот агрегат нужен и даже очень, а с другой, братва его ухайдакала. Думаю, что заклинило вал на втулках и сорвало шкив. Ремонт, изготовление нового вала может стать в кругленькую сумму, не говоря уж о том, что без пушкарского двора здесь не обойтись.
— Это Никодим скажет, я на такое не решусь. Это первое, а второе… Это кто ж у нас такой добрый… — начал и осекся, встретившись взглядами с Анисимом.
(*Доподлинно неизвестно был ли женат Анисим Михайлов, и была ли у него семья. По одной из версий у него были только дочери и наследника мужицкого роду он не оставил)
— Нет Анисим, у тебя деньги брать не буду.
И тут он меня убил, сразу и бесповоротно, достал из-за пазухи свернутую в рулон цидулку и протянул, — Читай.
Разворачиваю свиток и начинаю матерится, смачно и со вкусом, в полную глотку с разбрасыванием инструмента и битьем посуды. (Корчага сама на пол упала и кружки, обе)
Купчая, мать её за ногу, подписанная и оформленная по всем правилам. Зная родное законотворчество и канцеляризм, боюсь даже подумать каких денег и сколько подношений отдал Анисим, чтоб это было сделано.
'К слову, местные дьяки из холопьего приказа, до сих пор не выдали Никодиму грамоту о праве на собственность'
Малость успокоившись, рыкнув на последок, на пацанов столпившихся в дверях, — Вам здесь, медом намазали или заняться нечем?
— От теперь узнаю, а то уж по старости видеть плохо стал. Помыслилось, чай не с Федором словом молвлюсь. — Анисим прищурился, от чего вокруг глаз собрались морщинки и посмотрел куда-то за мне за спину.
— Зачем это все? — Я протянул ему купчую.
Он словно, не видя и не слыша меня, продолжал. — Когда мне было годов столько же, хотел друкарню свою построить. Все нашел, что смог купил, да только вот не заладилось с плотниками. Самому… Я по гроб жизни, делал бы, а они цену заломили, хоть в холопы продавайся, ибо гроши взять не откуда.
Взглянул в глаза, — Ивану… даже на могилке не был…
Вроде слова простые, сказаны тихо и спокойно, словно сам с собой человек разговаривает. Да вот по спине холод струиться, а душу, словно в тиски зажало…
Хочется завыть — не получается, горло тугой петлей перехвачено…
Плакать — слезы сохнут на ледяном ветру…
Остается, только молится…
'Отче Небесный, искупителю Иисусе Христе, Боже Душе Святый, истинный, единый и высочайший Утешитель!'
Не говоря ни слова, выхожу в мастерскую, по пути прихватив за рукав Мишку, — дуй ко мне, на полке у оконца, на самом верху, баклажка лежит, неси сюда.
— Саня, разбери на столе, чтоб сесть можно было. Клим, принеси чего зажевать и посуду.
Парень уже был на пороге. — И это… Клим, на сегодня думаю, хватит. Закругляйтесь. — Не оборачиваясь, он кивнул и вышел.
— Анисим, — Позвал, а когда обернулся он стоял у меня за спиной и смотрел на нашу кипучую деятельность, — А, ты уже здесь. Извини за такой беспорядок, в доме не лучше. Узлы свертки, кулечки. Не обидишься, ежели мы с тобой здесь сядем и чарку разопьем?
— Не откажусь и не обижусь. — Анисим сдвинул стоящий на лавке короб с каким-то барахлом, сел
Подставил колченогий табурет, осторожно присел на него, если не дергаться то усижу.
Облокотился на стол, глянул на сидящего напротив собеседника, отвел взгляд в сторону, пальцы забарабанили по столешнице, выбивая немудреную дробь.
А он сидит… Само спокойствие…
— Анисим, за каким хреном ты это сделал? — Я заговорил, а то бы лопнул, от переполнявших меня слов.
— В кои века сделал доброе дело, а меня таперича за него пытают.
— Ты же знаешь, что я тебе половину жизни эти деньги отдавать буду.
Он отмахнулся, — Пустое, лошадку свою продай, на долг хватит и ещё останется.
— Друзей не продаю. — Ответил, как отрезал, может немного и резковато. Да Анисим, по-моему, и не заметил этого или пропустил, мимо ушей. Только кивнул.
— Жагры, кои ты делать собрался, приказ брать будет по тринадцать алтын и одну деньгу. Вот с них и отдашь.
— да я ещё ни одной не сделал, дай бог только к зиме и начнем.
— А мне не к спеху, как отдашь — так и отдашь…
Хлопнула входная дверь. Это пришел мелкий, принес баклажку, тут же следом вошли ребята с мисками и кружками. Огурцы, хлеб, копченое сало, маринованный чеснок, квашеная капуста (уже не ахти. Вялая, не хрумкая) кувшин кваса, вот и вся закуска. В посуду налил немного, на самое донышко, своей настойки. Взял кружку, подождал пока Анисим не возьмет свою, — За тех, кого с нами нет.
Выпил и осторожно выдохнул через нос. Доза спиртного мягко прокатилась по пищеводу, ухнула в желудок и свернулась клубочком, приживаясь. Отломил хлеба, прикрыл сверху кусочком сала, отправил в рот.
Мне спирт в горелках нужен, чтоб горел, как положено, ровным синим пламенем, а не подмаргивал контуженым паралитиком. Поэтому немного удивился, услышав сипенье. Отрываю взгляд от закуски…
Мать моя женщина… Мой 'дед' сидит, выпучил глаза, и пытается вдохнуть, держась одной рукой за горло, другой тянется к кувшину с квасом.
Старческий кадык ходил ходуном, когда он глотал живительную влагу. Думаю он высосал половину, прежде чем оторвался от кувшина.
— Федя, упреждать надобно, — чуть слышно прошипел. Ухватил огурец из миски, надкусил и стал высасывать из него рассол.
Я тем временем налил по второй, сами знаете — поздно выпитая вторая, зря налитая первая.
Он покачал головой отказываясь.
— Надо, надо. Эта проскочит и, не заметишь, враз полегчает, давай. — Сдвинул ему под руку посудину.
А то спирт ему мой, на клюкве настоянный, не по нраву… Это тебе казенная бормотуха, которой только клопов морить.
— От ты… — Не договорив, он взял кружку, выдохнул и залпом выпил. Задержал чуток дыхание, медленно вдохнул, куснул огурец и стал жевать.
