Мальчишки неторопливо оделись, отвязали и напоили коней, а потом влезли в седла…
…Узкая прогалина уводила в сырость — наверху смыкались уже не кроны деревьев, а торчащие из склонов корни. Копыта чавкали, по грязи, но вскоре прогалина открылась на широкий луг, за которым снова начинался лес. Над лугом в прозрачном небе плавали ширококрылые птицы.
— О черт, — выдохнул Женька, останавливая коня. — Вот и шпионы…
— Ладно, поедем, — предложил Степка. — А то они не знают и так, что мы здесь.
— Может, и правильно, — согласился Женька, шпоря коня. — Нно!
Птицы — большие орлы — снизились, сужая круги. Мальчишки чувствовали себя, как под прицелом камер слежения.
— Дядька рассказывал — хуже нет, когда за тобой все время следят, — понизил голос Женька. Степка поинтересовался:
— А откуда он знает?
— Ему десять лет назад, когда война с фоморами была, исполнилось тринадцать, — сказал Женька. — Он сейчас двигателист, уже сто лет дома не был. Ну а вот тогда родители — мои дед с бабкой, ты их знаешь — ему как раз в честь этой даты подарили путешествие на Океаниду. А корабль, на котором он летел, перехватил рейдер фоморов — просто так, на дороге попался. Большинство пассажиров, конечно, убили, потому что все сопротивлялись. А дядю Сергея оглушило взрывом, очнулся — а он уже в плену. Вообще детей не принято брать в плен, такого со времен Первой Галактической не случалось, но тогда все кувырком вообще было, а так даже сторки, если им попадается наш ребенок, его обязательно возвращают. Но фоморы… — Женька покрутил головой и вздохнул. — Запихали его на какую-то Луну на нейтральной территории, под купол. Безвоздушный шарик у красного солнца… Бежать нельзя — скафандров нет ни у кого. Блок — сорок пять мальчишек и девчонок до шестнадцати лет, наших, земных, сколько-то Союзников разных, тоже несовершеннолетние. У каждого закуток — кубик два на два на два метра. Выход — только по команде, на кормежку два раза в день, в туалет три раза, мыться раз в неделю, час в день прогулки в общем зале. Никакого общения. И эксперименты. Разные. Почти половина от них умерла. Дядя рассказывал — запихнут голого в камеру и начинают давление уменьшать… или увеличивать. А сами стоят за стеклом, уставятся своим одним глазом каждый — и нате — наблюдают… Они же о нас ничего не знали, вот и добывали сведения таким способом. Так вот там в каждой камере прибор был — перевернешься с боку на бок, а он следом. Противно так…
— Сколько же он там пробыл? — тихо спросил Степка.
— Почти полгода, до конца войны.
— Это ж лучше умереть… — Степка передернулся.
— Он несколько раз пытался, — серьезно ответил Женька. — Вешался один раз, другой раз себе вены перегрыз… Да все та же система… Откачивали. А потом — инъекции — накачают так, что рукой или ногой шевельнуть трудно.
— А как же он спасся?
— Да никак, их спасли. Десант выбросили… Слушай, давай-ка поскорее этот луг перемахнем. Не нравятся мне наблюдатели над головами.
14.
— Вот оно, это место.
Лесоход стоял на краю крутого спуска, а впереди и внизу расстилался сочно-зеленый лесной ковер, прорезанный нитками рек и речушек. Южнее, в туманной дымке, они сливались в мощную, медленно текущую реку.
— Дошли, — Лизка, опустив планшет с картой, расширенными глазами смотрела на открывшуюся им картину. — Как много потоков, и зелень такая яркая.
— Много потоков? — Катька подняла камеру. — Так и назовем — Многоструйная… Правда, красиво.
— А вон и горы, — Зигфрид указал рукой. Пики, постепенно выраставшие на горизонте, сейчас казались совсем близкими и нависающими над головами. — Их-то как назовем? Третий Меридиан — неинтересно…
— Придумаем, когда доберемся, — отозвалась Лизка. — Нам еще ребят тут ждать… Ох, не случилось бы чего с ними! И как раньше люди жили без связи — месяцы, годы? Тут неделю не вытерпишь!
— Да ничего с ними не случится, — бессердечно сказал Зигфрид, — не бойтесь, девчонки.
— Он не понимает! — фыркнула Катька. И, повесив аппарат на ремень, прижала ко рту руки: — Бо-рис-ка-а!!!
— Чего орешь, тут я, — раздался сзади насмешливый голос.
Все обернулись. Игорь и Борька — грязные, улыбающиеся и довольные собой — сидели в седлах у кормы лесохода…
… —А Степка с Женькой разве не с вами? — Зигфрид с насмешкой наблюдал, как Катька любовно отправляет в методично открывающийся рот Борьки кусочки мяса и картошки. Игорь, стоя посреди спальника, ожесточенно вытирал мокрую после душа голову. Лизка с печальным видом перебирала привезенные мальчишками записи и голографии, то ли сортируя, то ли перемешивая их.
— У нас связи нет, — Игорь присел к столу. — Будем их тут ждать, спуск удобный, они сюда должны подойти. И еще попробуем связаться… Слушайте, дайте поесть, наконец!
Лизка вздохнула и начала «сервировать». Зигфрид включил экран на курсовые камеры.
— Мы решили назвать это место Многоструйная, — объяснил германец. — А вот горы пока не придумали.
— Зубастые горы, — решил Игорь, бросив один взгляд на экран.
ГЛАВА 7
КРАСНЫЙ ГРАНИТ
У мужчины не бывает слёз -
Это память капает из глаз…
Солдатская песня.
1.
Вечером не лесоходе вопреки всякой секретности включался ревун с проблесковыми маячками. Унылый и мощный вой был слышен на многие десятки километров, огни видны почти так же далеко. Правда, во время сигнализации приходилось прятаться под броней — звук был непереносимым.
Третьи сутки Женька и Степан не появлялись и не выходили на связь. Собственно, последнее было бы затруднительно — она по-прежнему работала из рук вон плохо, Игорь собирался мастерить эквалайзер. Лизка ходила, как в воду опущенная и, хотя не плакала, похоже, находилась близко к этому. Катюха эгоистично не обращала на нее внимания. Они с Борькой все свободное время просиживали на носу лесохода, разглядывали долину и строили между поцелуями предположения о том-, что ждет экспедицию впереди: Борька — с точки зрения лесничего, Катька — с точки зрения генетика.
С точки зрения Игоря это было все равно что складывать цвет с длиной. Но, похоже, эти двое находили удовольствие просто в факте общения.
Если честно, Многоструйная долине и горы за ней очень сильно дразнили воображение юного начальника экспедиции. Пользуясь мощнейшей оптикой лесохода, превращавшей полтораста километров в три с половиной, он разглядывал подолгу склоны и прорезавшие их ущелья, венцы из вечнозаснеженных скал и голубое сияние глетчеров. Иногда к нему присоединялся Зигфрид и, глядя во второй бинокуляр, негромко читал германские баллады. Однажды он сказал:
— Вернусь — предложу отселить часть наших сюда. Желающие найдутся.
— А радиация? — спросил Игорь.
— А мы на нее положим. Скрамасакс, — невозмутимо ответил Зигфрид. — Германца радиацией не возьмешь… А это что?!
— Что такое? — быстро спросил Игорь. — Что увидел?!
— Странно, — немного напряженно ответил Зигфрид, не отрываясь от аппарата. — Мне показалось, что я вижу замок.
— А? — не понял Игорь.
— Замок, — Зигфрид вертел шарнир. — Странно так… Посмотрел и вижу трехбашенный замок. А сейчас нет, — разочарованно отстранился он.
Игорь молча вгляделся. Он знал, что природа часто шутит такие шутки — особенно если человек боится что-то увидеть или наоборот — очень хочет. Но знал так же, что бывает и наоборот — человек (и не человек) маскирует сделанное им под творения природы. На какой-то миг и ему показалось что он видит трехбашенную твердыню — но уже в следующий миг Игорь признался себе, что себя же и обманул: это была просто тройная скала, смахивавшая на трезубец.
— Ничего нет, — разочарованно отстранился он от аппарата, повторяя движение Зигфрида. Мальчишки уныло посмотрели друг на друга. Зигфрид улыбнулся. Игорь подмигнул:
