— Ломай дверь! — седовласый сержант, ветеран не одной войны оглядев позиции крымчан, едва слышно фыркнул, и со своим взводом подхватив свежее, недавно срубленное бревно бросился к дверям башни. — Раз, два взяли! И р- раз! И д-два!

Луженная сержантская глотка с легкостью перекрикивала стрельбу и грохот битвы.

Янычары, засевшие в башне, продолжали отстреливаться, но уже не так остервенело, скорее по долгу службы. Взращенные из славян воины поняли, что битва за Перекоп проиграна, им сверху было лучше видно, как середина вала медленно продавливается русскими войсками, а край уже взят, вон на крайней башне трепыхается на слабом безвольном ветру зеленое знамя.

Солдаты продолжали биться, они не могли видеть как сотни и сотни крымчаков бегут к коням в панике вскакивают на них, устремляясь как можно дальше от русского воинства. Настегивая нагайкой бедных ни в чем не повинных животных, они неслись прочь от Перекопа вглубь обжитых земель Крыма.

Девлет-Гирей с двадцатитысячной армией отступал к Бахчисараю, вторая половина армии должна была сдержать русских под Перекопом. Причина отступления была проста – Кафа и Керчь больше недели находились в руках неприятеля. Треклятые подлые урусы обманули хана, они посмели использовать против него его заклятых врагов – черкесских князей…

В 1707 году он ходил на них в поход, но видно не сумел обуздать ненавистный дух и теперь они мстили крымским стервятникам и падальщикам за былые обиды. Вместе с черкесами на русских транспортах переправился отряд калмыков. Весь карательный корпус степняков насчитывал меньше шести тысяч всадников. Мало для полноценного рейда, но из-за того, что хан, уходя в набег на Россию, в стойбищах оставил только дряхлых стариков и мальцов, толком не умеющих держать саблю, участь прибрежных городов была решена.

Непредупрежденные крымчаки пропустили сдвоенный удар калмыков и черкесов. Словно бесы они налетали на стойбища рубили, сжигали все на пути, не оставляли никого: ни старух, ни стариков, разве что молодых дев закидывали на круп и оглушив визжащую добычу увозили с собой. По договору с царем, русский флот под командованием генерал-адмирала Апраксина должен был сопровождать транспорты и помогать им во всем, в том числе бомбардировать Керчь и отгонять сильно ослабленную флотилию турок, большая часть которой отошла к Стамбулу. Видимо султан решил перестраховаться, и собрал под руку любые орудия: наземные и морские. Впервые за историю Азовская флотилия, строившаяся в Воронеже и затонах Волги, имела превосходство над врагом. Русский флот стал полноправным хозяином моря, и не важно, что море это Азовское, важен факт этого.

— Кучум, ты видишь впереди этих собачьих детей? — хан, скакавший в центре войска, с удивлением заметил на краю горизонта мелькающие фигурки всадников.

— Да, мой господин.

— Прикажи тысяче Пархана выступать, остальным готовиться к бою.

Девлет-Гирей не делал опрометчивых поступков. Он давно был бы владетелем обоих азовских Берегов, если бы Высокая Порта помогла в свое время янычарами и орудиями, но, увы, султан был занят другими делами и не видел на сколько усилилась Русь.

Все чаще в голову Девлет-Гирея закрадывалась мысль о том, что этот год станет для него последним. Не помогут ни орды буджаков, ни единсеейские вассалы. Их самих загнали в угол, да султан к тому же их ополовинил, забрав большую часть воев в войско.

Между тем стоило крымчакам отдалиться от основного войска, как мелькающие на горизонте всадники бросились в сторону побережья. Тысяча Пархана не смогла их догнать, а только зря загоняла лошадей и через полчаса крымчаки возвратились назад. Но как только они вернулись, на горизонте опять показались всадники. Хан вновь приказал прогнать их, на сей раз всего лишь одной сотней, хотя понимал бесполезность приказа – степняку сложно угнаться за таким же степняком, будь он калмыком, ногаем или черкесом.

Вражеские разведчики постоянно следили за войском Девлет-Гирея, до тех пор, пока он не оказался у предместий Кафы. Здесь он увидел сожженные предместья города, черные от копоти стены и повсеместную разруху. Хан проклинал подлых черкесов, но поделать ничего не мог. Да и что тут сделаешь, если половина нападавших находятся в вассалитете у Москвы, а вторая половина, некогда просившая ханского соизволения поступить на службу, теперь обратила сабли против него?

— Беда, о солнцеликий! — под ноги сидящего в шатре хана бросился один из сотников, оставленных недавно под Перекопом.

— Вышли прочь, — негромко сказал столпившимся возле входа в шатер приближенным, кто-то из них хотел, было что-то спросить, но Гирей вновь повелительно бросил:- Прочь я сказал!

Лишь спустя четверть часа приближенные хана смогли войти внутрь, после того как из шатра вынесли обезглавленное тело сотника. Солнцеликий в очередной раз показал гнилую шакалью сущность. Дурные вести стоили гонцу, пусть и сотнику жизни. Никто не слышал, как хан тихо прошептал:

— Предатели.

Вошедшие в шатер увидели хмурое лицо Дивлет Гирея. По лезвию благородного клинка стекала тоненькая струйка крови, алые капли падали на богатые одежды правителя.

Сабля покачивалась, словно дожидалась новой кровавой, но от того еще больше притягательной работы. Рукоять сжимали побелевшие от крепкой хватки сучковатые пальцы. Приближенные еще не знали, что в это время на стенах Перекопа уже колышется русский стяг. Не ведали они и о том, что сотни трупов складывали в большие ямы, вырытые пленными крымчаками и янычарами. Они закидывали их хворостом. В приказе царя о разбойниках и предателях, подписанном патриархом Иерофаном черном по белому прописывалось, что никто из них не достоин погребения…

Мало кто догадывался, что истинная причина, и не одна, заключается совершенно в другом. Страх и ненависть пришли в эти земли, как недавно они прошли по Кубани, так ныне они бодрым шагом идут по землям Крыма.

Золотой двуглавый орел на стягах как живой колыхался на ветру. Он вел в бой, он был всегда впереди и не важно кто стоял под ним: калмык, мордвин или казак – все чувствовали жгучую, веселую ярость его, готового и дальше гордо реять над головами: на фрегате, коне или в мозолистой потной руке.

В трактире "Веселый лось" как обычно с утра не было народа. К вечеру, после трудового дня сюда подтянутся достойные мужи, они за кружечкой-другой будут рассказывать друг другу о своих предках: великих и грозных, возможно даже легендарных. А какие могут еще родоначальники у гордых шотландцев? Но сегодня, вопреки многолетней традиции зал не пустовал: пара человек сидела за столом в углу и цедила густой эль.

— Вот скажи мне, Саша для чего мы сюда прибыли?

За столом сидели генерал от артиллерии Яков Вилимович Брюс и Александр Баскаков, надворный советник, недавно занесенный в родовую книгу России. По указу государя получилась необычная и немного щекотливая ситуация с возрождением допетровских титулов и чинов – исконно русских. Но реставрация проходила не прямым курсом, то есть отменой нововведенных статских и придворных чинов, а дополнение их старыми, с возможностью внесения в Разрядную книгу.

Таким образом, продвигаясь по лестнице чинов человек, пусть даже и худородный имел возможность открывать для себя ранее неведомые горизонты, однако если родители уже имеют чин и верно служат Отечеству, сиречь царю, то возможностей для раскрытия талантов юноши несколько больше. Привилегий у аристократии хоть и уменьшилось, но все-таки их было достаточно для того, чтобы старое боярство милостиво "приняло" в свои рядыпа дополнение их старыми, с возможностью внесения в родовую книгу. еденых ела за столом у углу и цедила гостой ругу о своих пред петровских дворян. По неопытности царь Алексей Второй поспешил издать указ, но он оказался не до конца проработанным. Но что сделано, то сделано, сей перл царя, вопреки ложным доводам стал удачным дополнением к сближению и единству служивых людей.