Она еле заметно улыбнулась, словно вспомнив что-то забавное.

Удивительная у нее улыбка: будто после долгой непогоды выглянуло, наконец, из-за мрачных серых туч долгожданное солнышко и от этого делалось на душе легко и светло.

— Хочешь, я поведаю тебе о Лангедаке?

Ньялсага кивнул. Взгляд его случайно упал на раскрытый ежедневник. Он закрыл книгу и отодвинул на край стола: заклинаниями можно заняться чуть позже, а пока — послушать рассказ Мерсеи.

Рассказывать она умела: он словно наяву видел высокие горы, заснеженные ели, высокие крепостные стены, слышал свист ветра и еле слышный шорох снега, с которым подбирались к зазевавшимся часовым волки.

Рассказ так захватил его, что когда Мерсея закончила говорить, Ньялсага долго сидел, как завороженный.

— Теперь твоя очередь, — проговорила она.

Ньялсага тряхнул головой, возвращаясь к действительности. Он отхлебнул остывший чай и посмотрел на девушку.

— О чем же тебе рассказать?

Мерсея устроилась в кресле с ногами.

— Как вы стали бессмертными? Это ветер Соранг?

— А, так ты о нем слышала, — Ньялсага вздохнул, поднялся из-за стола и прошелся по комнате.

— Кто же не слышал? — ответила Мерсея, следя за человеком пристальным кошачьим взглядом. — Поведай, каково это: жить вечно и не думать о смерти?

Ньялсага неопределенно пожал плечами.

— Так уж получилось, что в последние дни мы только о ней и думали. Она была близко… так близко, что даже бессмертные почувствовали ее дыхание.

Он умолк, прислушиваясь к неясной тревоге, снова шевельнувшейся под сердцем.

— И хотя все закончилось, кажется почему-то, что она не ушла, а лишь затаилась где-то рядом, где-то близко…

Мерсея перебила его:

— Но вы-то можете не бояться смерти, а вот все остальные…

— Боятся не смерти, а неизвестности, — поправил Ньялсага. — Ведь никто не знает, что ждет нас за чертой. Там не будет печали, тоски, радости и страсти… но, может быть, будет что-то другое? Или не будет вообще ничего….

Он остановился возле окна. У театрального подъезда стоял небольшой грузовичок и люди в синих комбинезонах сноровисто выгружали на асфальт разные диковинные вещи: пузатые маленькие комодики, старые сундуки, лакированные ширмы, разрисованными райскими птицами.

— Но смерть придает человеческому существованию смысл. Без нее жизнь превращается в долгий-долгий путь, который никуда не ведет.

Он перевел взгляд на высокое небо, по которому стремительно неслись легкие облака.

— Жаль будет уходить из этого прекрасного мира. В последние дни у меня появилось странное чувство: как будто река жизни течет все быстрее и быстрее и тянет нас всех к логическому концу, к нашей последней стоянке, туда, где мы, наконец, узнаем ответы на все наши вопросы… или не узнаем ничего, потому что и вопросы и ответы больше не будут интересовать нас.

Он вернулся к столу.

Мерсея отставила свою чашку с нетронутым чаем.

— Волшебный ветер Соранг, — проговорила она, еле дождавшись, пока он закончит говорить. — Говорят, для каждого он особенный? Это правда?

Ньялсага немного помедлил.

— Правда. Алина говорила, что для нее Соранг был теплым летним ветром и нес ароматы цветущих садов. Бахраму чудился дым костров… а Ява утверждал, что Соранг явился к нему морским штормовым ураганом.

— А каким был он для тебя? — быстро спросила Мерсея, подавшись вперед.

Ньялсага невесело усмехнулся.

— Запах осени, увядающих листьев, близких холодных туманов, запах близкого снега. С тех пор я не люблю осень.

Мерсея откинулась на спинку кресла.

— В Горном королевстве сейчас как раз осень. Хорошее время… тихое!

— Завтра ты будешь там, — пообещал Ньялсага. — В своем городе, что на самом краю света.

Она кивнула и поднялась с кресла.

— Все-таки, в вечной жизни что-то есть, не так ли, заклинатель?

Ньялсага засмеялся: к нему вернулось хорошее настроение.

— Я тебе скажу, что в ней есть: очень много свободного времени. И его нужно чем-то занять, иначе жизнь не превратиться в бессмысленное тягостное существование. Поэтому, Алина воспитывает подрастающее поколение, а Ява всю свою вечную жизнь тратит на то, чтобы отыскать способ снова сделать нас смертными.

Мерсея удивленно подняла брови.

— Разве это возможно?

— Нет, — Ньялсага щелкнул кнопкой чайника. — Но переубедить человека с аурой цвета стали, еще никому не удавалось. У таких людей характер тверже алмаза!

Ньялсага вдруг спохватился: а какими цветами сияет аура у гостьи? Ведь собирался полюбопытствовать, но из-за новости, которую выложил утром Бахрам, все вылетело из головы!

Он взял блюдце и протянул девушке.

— Ты так ничего и не поела. Хочешь печенье?

Мерсея отрицательно покачала головой.

Ньялсга поставил угощение обратно. Не беда, цвет ауры можно узнать и попозже. А, может, здешняя еда Мерсее не по вкусу? Жаль, ей не мешало бы немного подкрепиться, уж очень хрупкой и бледной она выглядела.

— Ты, наверное, устала? — догадался Ньялсага. — Денек у тебя был не из легких. В другой комнате можно отдохнуть, если только не обращать внимания на бардак, который устроил там Бахрам!

Мерсея кивнула и направилась к двери.

— А я пока над заклинаниями поработаю, — сказал вслед ей Ньялсага.

…Он сидел над книгой заклинаний, время от времени беспричинно улыбаясь. За окном стемнело, зажглись фонари.

Наконец, он оторвался от работы, потер глаза, потом поднялся и вышел на крыльцо: хотелось глотнуть свежего воздуха.

Над городом догорал закат, полыхающий в полнеба. Дымные багровые облака ползли, задевая крыши домов, стекла окон сверкали алыми огнем, и казалось, еще немного — и потянет тревожным запахом гари и дымом пожарищ.

Закат предвещал бурю, ветер или дождь, а может, что‑нибудь похуже.

Ньялсага, как завороженный, смотрел на пылающее небо, словно залитое огнем и кровью и не мог отвести от него глаз.

Промчался по улице огромный полупустой автобус, ярко освещенный изнутри, взметнулись с асфальта клочки бумажек, смятые автобусные билеты, закружились маленьким смерчем.

Порыв ветра ударил в лицо Ньялсаги, но пахло не гарью далеких пожаров, а увядающими цветами, опавшей листвой и первыми заморозками. Где-то недалеко раздались голоса, заклинатель вздрогнул, и наваждение прошло.

Ньялсага вернулся в комнату и запер за собой дверь.

…Первый день без Своры вышел каким-то странным, скомканным: вроде, тянулся долго, нескончаемо долго, и в то же время — пролетел мгновенно.

Всю ночь Ньялсага просидел в агентстве, размышляя о том, что предстоит, точно зная, что и остальным было не до сна.

Он вытащил из кармана телефон.

За последние несколько часов звонили только Алина и Ява (каждый — раз по десять), но звонка, на который он втайне надеялся, не было.

На всякий случай, проверил еще раз и вздохнул.

Он все ждал, что вот-вот объявится Бахрам и весело скажет, что разговор его о возвращении в Легион был шуткой, а на самом деле никуда он не собирается, разве что на большую игру куда-нибудь в горы.

Но в глубине души Ньялсага знал, что разговор был серьезным и что Бахрам не передумает.

Когда условленный час настал, он поднялся, заглянул в соседнюю комнату, где на диване прикорнула Медея и покинул агентство.

Дорога до берега по пустым утренним улицам заняла всего несколько минут. Небо было серым, над заливом гулял свежий ветерок и клубился утренний туман.

Первым Ньялсага заприметил Бахрама, затем увидел Яву и Алину. По их виду он сразу понял, что эти трое уже успели хорошенько переругаться между собой.

— Святые ежики, Алина, — бубнил покрасневший от досады Бахрам. — Что ты ко мне прицепилась, как болотная лихорадка?! Сказал же: решил я! Как решил, так и будет!

— Оставайся, Бахрам, — проговорил Ява. — Поедем к Алине домой, она тебя пирожками накормит!

При упоминании о пирожках Бахрам вздрогнул.