— Мне кажется, надо начать с событий почти годичной давности, — начал он, затем остановился. — С того несчастного случая, когда погибла твоя мать.
Джейн почувствовала, что у нее перехватило дыхание.
— Ты и твоя мать, — начал он снова, — были очень близки. Ты не смогла примириться с происшедшим и постоянно испытывала гнев и горечь. Ты всегда отличалась неуемным темпераментом, сама обо этом знаешь, но после аварии стала еще более предрасположена к вспышкам ярости. Ничего серьезного. — Он поспешил ее успокоить. — Ты ломала вещи, била посуду, расшвыривала по комнате щетки для волос и все в таком роде. Я пытался убедить тебя пойти к психотерапевту, но ты не проявила к этому никакого интереса. Ты настаивала на том, что сама сумеешь справиться со своим горем. Я решил проявить терпение, и вот что из этого получилось, видишь? Тем более что некоторое время спустя ты почувствовала себя лучше. Мы опять зажили прежней нормальной жизнью. Мы начали общаться с людьми, ходить к друзьям. Через шесть месяцев мне показалось, что все окончательно пришло в норму.
— А что случилось потом?
Майкл нервно сглотнул, потер пальцами переносицу, прикрыл руками рот, исказившийся в гримасе страдания.
— Приближалась первая годовщина аварии, и ты стала приходить во все большее возбуждение. Ты была просто одержима происшествием, вновь и вновь вспоминала все детали и подробности этого несчастья, доводила себя этими разговорами до умоисступления. Ты вела себя так, словно авария произошла только накануне. Ты не могла говорить ни о чем другом, перестала спать. Когда ты забывалась сном, тебе мерещились кошмары. Ты не могла ни на чем сосредоточиться. Ты испытывала огромное чувство вины. Кажется, в книгах это называют виной выжившего.
Он мученическим взглядом обвел стены комнаты, словно раздумывая, как продолжить и что сказать дальше.
— Что ты хочешь сказать словами: вина выжившего?
— Ты решила пойти на кладбище, — продолжил он, не отвечая на ее вопрос, его глаза теперь смотрели прямо на Джейн. — Я пытался тебя отговорить. Был не по сезону холодный день, и мне казалось, что это неразумная затея, особенно если принять во внимание настроение, в котором ты находилась. В ту ночь ты не сомкнула глаз; ты не ела несколько дней; ты была близка к нервному срыву. — Он пальцами изобразил расстояние в четверть дюйма. — Я просил тебя повременить хотя бы до субботы, чтобы я мог пойти вместе с тобой, не оставлять тебя одну. Но ты была очень настойчива, говорила, что тебе надо побыть одной, что ты не хочешь ждать до субботы, что это годовщина смерти твоей матери и ты должна пойти на кладбище именно в этот день. Никакие обсуждения не допускались. «К дьяволу, оставь меня одну» — так ты все это мне и изложила. Я предложил тебе свою компанию, сказал, что отменю прием и мы пойдем вместе, но это только привело тебя в неописуемую ярость. «Я сама могу это сделать, — кричала ты. — Я уже не маленькая девочка, которую надо водить за руку». Ну что я мог поделать? Я отправился на работу. Я не хотел этого, но понимал, что иного выбора нет. Я поехал в госпиталь, а ты пошла на кладбище. Я несколько раз звонил домой, чтобы узнать, не вернулась ли ты, но тебя не было и не было. Я начал беспокоиться, но тут позвонила Кэрол.
— Кэрол Бишоп?
— Да. Она была очень расстроена. Рассказала мне, что увидела, как ты вышла в проулок, и решила у тебя что-то попросить. Она подошла к тебе и заметила, что ты была в каком-то лихорадочном возбуждении. Ты не стала с ней разговаривать, больше того, ей показалось, что ты не можешьговорить, потому что была не в себе. Она попыталась тебя успокоить, но ты оттолкнула ее и вбежала в дом. Естественно, такое твое поведение ее очень обеспокоило и она решила позвонить мне в госпиталь. Я немедленно рванул домой. Когда я приехал, а я гнал как черт и дорога заняла у меня не больше пятнадцати минут, то застал тебя в нашей спальне. Ты швыряла свои платья в чемодан. Ты даже не сняла плащ. Ты выглядела как одержимая, глаза дико блестели. Я пытался поговорить с тобой, узнать, что случилось утром, но ты не хотела со мной разговаривать. Ты вела себя, как истеричка, кричала, а потом бросилась на меня. Я схватил тебя за плечи, чтобы удержать от безрассудных действий; я, кажется, даже встряхнул тебя, точно не помню, помню только, что хотел добиться от тебя ответа — что произошло? Но ты как будто совершенно потеряла разум. Ты дико кричала, утверждала, что тебе надо уехать, что ты делаешь это для моего же блага, что ты как удавка у меня на шее, что ты потянешь меня на дно вслед за собой, что ты уничтожишь меня, как и все, что ты когда-то любила. — Майкл покачал головой с таким видом, словно до него даже сейчас не доходил смысл слов.
— Но почему я говорила все эти вещи?
Майкл, не отвечая, смотрел в пол.
— Майкл…
— Мы можем остановиться на том, чтопроизошло, а почемуоставим на потом, — мягко предложил он.
— Почему я сказала, что в конце концов уничтожу тебя, как и все, что я когда-то любила? — настаивала на своем Джейн.
У Майкла словно свело челюсти. Его слова, которые он все-таки смог произнести, прозвучали рублено и хрипло.
— После несчастного случая ты очень долго не могла справиться со своим горем. Ты была просто парализована. Ты начала делать вещи, которые были совершенно не в твоем характере. Я имею в виду не разбрасывание предметов мебели и битье посуды, — добавил он, потом замолчал.
— Что ты хочешь этимсказать?
Он помолчал. Его руки, лежавшие на столе, машинально сжались в кулаки.
— По утрам ты несколько раз в неделю бегала с Дэниэлом Бишопом.
Еще одна пауза.
— И вдруг вы начали бегать каждое утро. Сначала я подумал, что это просто прекрасно, это, думал я, поможет тебе избавиться от твоих фрустрации и гнева, это было как раз то, что тебе было нужно. Но постепенно я понял, вы решили, что вам мало совместного бега. Ты и Дэниэл…
— У нас была любовная связь, — признала Джейн, закончив за него фразу. — Как ты об этом узнал?
Майкл издал неопределенный звук — нечто среднее между смехом и стоном.
— Ты сама мне об этом сказала. Однажды ночью, когда мы лежали в постели. — Он снова покачал головой. — Я в самом деле не хочу сейчас об этом вспоминать.
— И что ты сделал?
— Я не помню. — Он усмехнулся. — Видишь, не ты одна забываешь то, что не хочешь помнить.
— Очевидно, я причинила тебе боль.
— Да, но ты действительно была не в себе. Я это понял. Во всяком случае, я так сказал себе. Как раз тогда я предложил тебе проконсультироваться у психотерапевта, но ты даже слышать об этом не хотела. Тогда я решил предоставить все естественному ходу событий. Что еще я мог сделать? Я любил тебя и не хотел тебя потерять.
— Так, значит, ты остановился на том, что я паковала чемоданы, когда ты вошел…
— Я пытался урезонить тебя, убедить подождать хотя бы столько, сколько мне понадобится, чтобы понять смысл твоих действий. Но ты была глуха к доводам, они проходили сквозь тебя, не задерживаясь. Ты бегом спустилась в солярий. Я последовал за тобой. Ты бегала по комнате кругами, все круша вокруг. Ты стала меня бить, повторяя, что я дурак, если пытаюсь удержать тебя, что я хуже, чем дурак, если думаю, что Дэниэл Бишоп твой единственный мужчина, что были и другие после Дэниэла и что ты только что выбралась из постели одного из них.
«Пэт Рутерфорд».Джейн почувствовала тошноту, вспомнив это имя в записке, которую она нашла в кармане плаща. «Пэт Рутерфорд, к. 31, 12.30.»Было ли это возможно, что после посещения могилы матери она встретилась с Пэтом Рутерфордом в тридцать первой комнате какого-нибудь укромного мотеля и эта встреча потрясла ее настолько, что она пришла к убеждению, что ей надо бросить своего мужа, да не просто так, а ради его же блага, а не ее собственного?
— Кажется, в этот момент я потерял контроль над собой, — говорил в это время Майкл, — я стал трясти тебя. Мы начали драться, толкая и пиная друг друга. Вдруг я почувствовал вспышку сильнейшей боли, как будто с меня одним движением сняли скальп, в следующий момент я шагнул к тебе, поливая тебя своей кровью, Боже, сколько там было крови!.. а потом упал на тебя. Я отключился. Когда через несколько минут я очнулся, то лежал в луже собственной крови. Тебя уже не было. Ты оставила дорожную сумку, кошелек, все, что у тебя было. Позже я узнал, что ты сняла с нашего общего счета деньги, что-то около десяти тысяч долларов.