Она поставила на место фотографию и взяла третью и последнюю, быстро нашла Эмили, теперь ученицу первого класса, в одежде в черно-белую клетку; волосы распущены и откинуты за спину, улыбка уже не такая широкая, как на предыдущих снимках, она стала более сдержанной и застенчивой. «Это мое дитя», — думала Джейн. Она понимала, что у нее очень симпатичная девочка, но при этом не испытывала никаких материнских чувств, которые, она знала, должна была испытывать. Шестилетняя Эмили Уиттекер была просто одной из милых мордашек на групповой фотографии. Осознание этого навело на нее грусть, на глаза навернулись слезы.
— Где фотография этого года? — спросила она.
— Что? — спросил он ее в ответ удивленно, почти встревоженно.
— По-моему, здесь должна быть еще одна фотография.
В уме она подсчитывала годы.
— На снимке младшей группы ей четыре года. Затем идут фотографии старшей группы и первого класса, там ей пять и шесть лет. Но ты же говоришь, что сейчас ей семь.
— Да, она только что окончила второй класс. — Он посмотрел на пианино. — Я думаю, что в этом году мы просто не получили фотографию, — медленно произнес он, взвешивая слова. — Может, Эмили болела, когда их класс снимали, или еще что-нибудь в этом роде.
Он пожал плечами, взял фотографию, на которой Эмили была снята сидящей на коленях у Санта-Клауса. Она заметила, что его большая сильная рука заметно дрожит.
— Этот снимок был сделан несколько лет назад. А этот, — продолжал он, передавая ей фотографию в серебряной рамке, — в прошлом году, в июне.
Ее взгляд буквально прилип к изображению трех незнакомцев: ее самой, ее мужа и ее дочери. Руки Джейн затряслись, она без сопротивления отдала Майклу фотографию и позволила увести себя от пианино.
— Ты не хочешь прилечь? — Его голос был мягок, как одеяло, в которое ей захотелось завернуться.
Она отрицательно покачала головой.
— Сначала ты должен показать мне весь дом.
Он обнял ее за талию и вывел из гостиной через холл, они спустились вниз и прошли в заднюю часть дома. Они миновали дамскую туалетную и ряд чуланов, перед тем как войти в кухню — большое помещение, вся южная стена которого представляла собой сплошное окно. Из этого окна открывался вид на сад. Сама кухня была отделана в белых тонах: круглый белый стол и четыре стула, пол выложен белой керамической плиткой; белые стены. Эту картину оживлял зеленый цвет сада за окном, кроме того, на противоположной стене и над кухонным столом, через равные интервалы в кладке располагались расписные плитки, на которых были изображены красные яблоки и маленькие арбузы.
— Очень привлекательно, — сказала она.
Она подошла к окну, занимавшему все пространство от пола до потолка, и внимательно посмотрела на хорошо ухоженный двор. В правой стене она увидела дверь, которая вела на улицу, и подавила в себе страстное желание броситься к этой двери, распахнуть ее, выскочить на улицу и убежать без оглядки.
— Здесь ты не увидишь больше ничего интересного, — улыбнулся он. Майкл положил ей руку на плечо и вывел через левую кухонную дверь в следующую комнату. — Этот солярий принадлежит мадам, — гордо объявил он.
Она вступила в великолепие стекла и зелени.
— Мы пристроили эту комнату три года назад, — объяснил он, пока она описывала по комнате круги, осматривая ее.
— Я никогда не видела такой красоты. — Она понимала, что это была правда, независимо от того, что́ из увиденного в прошлой жизни она могла забыть.
Его улыбка стала такой широкой, что, казалось, захватила все его лицо.
— Ты говоришь так каждый раз, когда входишь в эту комнату, — произнес он со слабой надеждой.
«Люди, живущие в стеклянном доме», — подумала она, решив, что невозможно, чтобы в это стеклянное великолепие кто-нибудь когда-нибудь бросал камни. В доме, где есть такая комната, не может произойти ничего плохого.
Южная и западная стены были выполнены целиком из стекла, пол выложен мозаикой из маленьких белых и черных плиток, везде росли в кадках и горшках диковинные кустарники и деревца. Вдоль северной стены — это была стена в полном смысле слова, по другую ее сторону находилась гостиная — так вот, вдоль этой стены стоял плетеный диван-качалка с подушками зеленого и белого цветов. С каждой стороны от дивана находились выполненные из того же материала низкие кресла, и все это в окружении плетеных и стеклянных столиков.
Джейн подошла к качалке и упала в нее, чувствуя, как та прогнулась под тяжестью ее тела. Она начала раскачиваться, недоумевая, как могла забыть этот земной рай.
— Мои личные джунгли, — громко сказала она, увидев одобрительную улыбку Майкла.
— К тебе все вернется, — заверил он, рухнув в кресло справа от нее и вытянув перед собой длинные ноги. — Просто наберись терпения и не форсируй события.
— Доктор Мелофф не говорил тебе, сколько может продлиться мое заболевание?
Она подозревала, что добрый доктор мог сообщить ее мужу то, что утаил от нее.
— Он сказал, что большинство случаев истерической амнезии, если это то, с чем мы имеем дело в данном случае, проходят в течение часов или дней без лечения.
— Или в течение недель и месяцев.
— Маловероятно, чтобы болезнь продолжалась так долго. Но правда и то, что так тоже может быть. У болезни нет расписания, она развивается по своим, не вполне известным нам законам и проходит тогда, когда сочтет нужным.
— Но какая причина вызвала это заболевание у меня? — Ее взгляд бешено прыгал с растения на растение, она пыталась избавиться от видения окровавленного платья и долларов, которое вновь замаячило перед ее внутренним взором. — Все же не понимаю, как это могло произойти. Я кажусь женщиной, у которой есть все: прекрасный дом, любящий муж, чудесная дочь. Почему вдруг я все это забыла? Что такое из ряда вон выходящее могло случиться, чтобы я страстно захотела все это забыть и считать несуществующим?
Майкл закрыл глаза. Пальцами правой руки он массировал свой искривленный нос. Открыв глаза, он посмотрел на нее испытующим взглядом, словно оценивая ее силу и способность вынести правду, которую ему предстояло ей сказать.
— Что? — спросила она. — О чем ты думаешь? Что ты не договариваешь?
В мгновение ока он оказался рядом с ней. От его тяжести диван сильно качнулся.
— Я думаю, что у нас был трудный, тяжелый, просто головоломный день, и я устал. Думаю, что нам надо оставить все как есть до тех пор, пока мы оба не выспимся, и не восстановим силы крепким ночным сном. Утром у нас будет много времени, чтобы поговорить.
— Значит, нам естьо чем говорить, — настаивала она на своем.
Он ободряюще потрепал ее по руке.
— Нет, — отрезал он. — Не о чем.
Раздался звонок в дверь.
— Кто бы это мог быть? — спросила Джейн.
Майкл вскочил с софы.
— Кажется, я знаю, кто это.
Джейн неохотно последовала за ним из солярия через кухню в холл. Она отступила назад, прячась в тени лестницы, наблюдая, как он подходит к двери. Он открыл дверь и сделал шаг назад.
— Ну как она? — спросила вошедшая женщина.
— Растеряна, — ответил Майкл, приглашая женщину пройти в гостиную. — Она вообще ничего о себе не помнит.
— Боже мой! Как, вообще ничего?!
Он отрицательно покачал головой.
— Она лежит?
— Она — это я, — обратилась Джейн к Кэрол Бишоп.
Она узнала женщину, которую Майкл представил ей, как их соседку из дома напротив. Та до сих пор была одета в мешковатые шорты-бермуды, наружу выглядывали покрытые пупырышками коленки.
Кэрол Бишоп по виду можно было дать лет сорок пять. Маленького роста — не больше пяти футов двух дюймов, она носила на себе не меньше двадцати лишних фунтов. Тем не менее это была одна из тех женщин, специально для которых были придуманы слова бойкаяи миловидная.Как только Кэрол увидела Джейн, краска схлынула с ее круглого как луна лица. На нем появилось выражение чего-то среднего между беспокойством и страхом.
— Майкл рассказал мне о вашей амнезии, — сказала Кэрол, взглядом обратившись к Майклу за поддержкой.
