Молодой человек, который работает теперь преподавателем в одном из колледжей, сказал как-то: «У Стрейберта есть одно качество, которое заслоняет все его недостатки. Как только вы входите в его класс, он дает вам почувствовать, что, каким бы ни было его поведение, он на вашей стороне. Что бы ни случилось, он все равно будет сражаться за вас, исполненный решимости сделать из вас писателя. И сделает все, чтобы обеспечить вам успех. Так он помог мне получить мою нынешнюю работу. Когда вы впервые входите в его класс, он предлагает сделку: „Терпите меня, и я покажу вам, как это делается“.
Другой выпускник, опубликовавший две вполне добротные повести, говорил: „У него на лице было написано, как он жаждет, чтобы у вас вышло что-то значительное. Меня преследовало чувство, что он видит в вас свой последний шанс. Он сам когда-то хотел быть романистом, но потерпел горькую неудачу, опубликовав вещь, которая с треском провалилась. Больше он не возвращался к этому, решив, что его жизнь может быть оправданна, если он поможет преуспеть своим ученикам“.
Я испытываю тихую гордость, когда мои бывшие ученики заявляют: „Мне бы никогда не удалось это, если бы я не учился у профессора Стрейберта“. Может быть, это звучит как реклама моей собственной методики обучения, но, поверьте, я к этому не стремлюсь. В интервью мои ученики ведь не говорят, каким я был обаятельным педагогом или какими блестящими были мои литературные изыскания. Нет, они обычно заявляют, что „все дело в тех надписях, которые он нанес на стене в своей аудитории“, потому что, когда будущий писатель запоминал эту чертову стенную роспись и сдавал зачет по ней, он начинал нутром чувствовать, что такое великое произведение. Один из учеников как-то сказал: „Я прочел с дюжину романов, прежде чем стал понимать что-то в настенном „генеалогическом древе“ профессора Стрейберта, но его скрытый смысл так и остался для меня тайной за семью печатями“.
* * *
Студенты, которые обучались у меня начиная с 1983 года, никогда не оставляли это „древо“ без внимания, высказываясь примерно так, как это сделал выпускник по имени Тимоти Талл, который стал впоследствии довольно известной фигурой в Мекленберге и издательском мире. Он сказал: „Моя писательская карьера берет свое начало с того момента, когда я, сидя в классе Стрейберта, с благоговейным трепетом изучал его настенные надписи, анализируя их, пока ко мне не пришло ощущение того, что такое литература в высоком смысле этого слова. Она обращала меня лицом к реальности и показывала, как великие писатели осмеливались прикасаться к этим фактам“.
Другой студент сказал: „Такая наглядная вещь, как стенное „генеалогическое древо“ Стрейберта, которое администрация колледжа хотела закрасить, оказалось для меня гораздо более поучительной, чем все остальные курсы вместе взятые. Это был целый мир человеческого поведения, откровенно жестокий, порочный и драматичный“.
Один въедливый посетитель, причислявший себя к писателям, остался недоволен такими высказываниями и спросил:
— Как все-таки эта схема помогла вам стать писателем?
И тогда один из учеников объяснил ему:
— У него было такое упражнение, когда он безжалостно тыкал в тебя пальцем и выкрикивал: „Вы номер семнадцатый, и завтра вам предстоит убить свою мать, царицу. Что вы говорите себе, лежа без сна в три часа ночи?“ Тебе приходилось вставать, причем мужчине обычно доставался женский образ и наоборот, становиться персонажем и говорить от его имени.
Посетитель перебил его:
— Методика, может быть, и неплохая, но чему она учила вас?
— Тому, что, если вы не чувствуете, когда пишете, как в ваших венах струится кровь, слова не наполнятся содержанием, — ответил ученик. — Я усвоил, например, что писать надо так, чтобы в этом участвовала каждая частичка твоего тела. Стрейберт говорил нам: „Если вы не можете бросить в котел все, когда он начинает булькать, вы никогда не станете писателем“.
Женщина-писатель в беседе с репортером заметила:
— Мекленберг сам по себе не хотел уничтожения этого наглядного пособия на стене, против него возражали некоторые девицы из добропорядочных лютеранских семей, ссылаясь на моральные соображения, хотя великие произведения полны мерзких поступков. Стрейберт заявил: „Если такое есть в жизни, то схема моя имеет право на существование“. И ее, слава Всевышнему, оставили, ибо она указала мне путь».
* * *
Моя схема называлась «Обреченный род Атрея». Она занимала огромное пространство стены и представляла собой сложное генеалогическое древо греческого рода, который лег в основу древнегреческой литературы. На ней был показан отец богов и царей Зевс, от него у Океаниды Плуто родился сын Тантал, который в свою очередь произвел на свет Пелопа, воспетого Мильтонам. Сыновья Пелопа — Атрей и Фиест — постоянно враждовали между собой, порождая своими деяниями и противоречиями кровавые трагедии, которые занимали Гомера, Эсхила, Софокла и Еврипида и дали обильный материал для всей последующей литературы.
Над студентами нависали роковые имена Агамемнона, Менелая, Клитемнестры, Кассандры, Елены Троянской, Ореста, Ифигении, Электры, а после каждого имени ярко-красной краской были нанесены номера, с нулевого по двадцать первый, чтобы студенты могли проследить эти ужасные трагедии. Зловещие деяния рода Атрея были перед ними как на ладони.
0. Богиня, родителями которой были либо Кронус и Рея, либо Океан и Тефида.
1. Испытывал похотливое влечение к своей дочери и убивал каждого молодого человека, искавшего ее руки.
2. Отец зажарил его заживо и подал на стол Богам.
3. Ее двенадцать детей были убиты у нее на глазах, сыновья — Аполлоном, дочери — Артемидой.
4. Братоубийственная вражда с Фиестом обрекает его род.
5. Она поддерживает связь с Фиестом и усугубляет вражду между братьями.
6. Атрей, чтобы отомстить за неверность своей жены, подает на обед Фиесту мясо его собственных сыновей.
7. Убита Клитемнестрой во время расправы с Агамемноном.
8. Он был послан убить своего отца, Атрея, но сам был убит им.
9. Пал жертвой Эгисфа и Клитемнестры.
10. Она со своим любовником Эгисфом убивает мужа Агамемнона, а сама погибает от руки собственного сына Ореста.
11. Елена из Трои и ее сестра Клитемнестра замужем за братьями; Елена сбегает от мужа с Парисом.
12. Она совершает кровосмешение со своим отцом Фиестом. Таким образом, она одновременно является сестрой и матерью Эгисфа.
13. Эти двое детей зажарены и поданы в качестве явства их отцу Фиесту.
14. Став любовником Клитемнестры, убивает ее мужа.
15. Для того чтобы отомстить за смерть своего отца Агамемнона, он убивает свою мать Клитемнестру и ее любовника Эгисфа.
16. Ее отец, чтобы получить попутный ветер в свои паруса, приносит ее в жертву богам в гавани Авлида.
17,Она помогает убить свою мать Клитемнестру, сходит с ума, пытается убить свою сестру Ифигению.
18. Вскоре после убийства мужа Орестом, выходит замуж за убийцу.
19. Будучи свидетельницей того, как Орест убил ее брата Алета, она рожает от Ореста сына.
20. Сын Ореста и Гермионы — вдовы человека, которого убил Орест.
21. Богини мести и проклятия, преследовавшие преступников, в том числе Ореста за убийство матери. Они могли простить мужу убийство жены, но не братоубийство, убийство отца или матери.
Свое первое занятие в феврале 1989 года я начал с вводной лекции о сущности литературы. Подчеркнув, что она имеет дело главным образом с человеческими эмоциями и страстями, я сказал:
— Если вы не можете вообразить себе и проникнуться теми чувствами, что движут вашими героями, вы никогда не станете писателем. Каким бы ужасным, благородным, жертвенным или банальным ни было их поведение, вы должны уметь поставить себя на их место и не только войти в их положение, но и влезть в их шкуру. — Для того чтобы перейти к схеме, в этом месте лекции я по обыкновению вызывал без всякого предупреждения одного из будущих писателей и предлагал ему, представив себя в образе того или иного представителя рода Атрея, оказавшегося перед той или иной ужасной дилеммой, произнести речь своего героя в момент его деяния или воспроизвести его размышления, как если бы автор писал диалог к рассказу, в котором появляется древний грек. В этот день в качестве первого действующего лица я выбрал молодую женщину, к которой относился неоднозначно. Перешедшая сюда из знаменитого литературного колледжа Айовы, она, кроме вполне законченного и добротного романа, принесла с собой противную привычку носить плотно облегающие майки с провокационными надписями на груди, которые могли бы показаться забавными в Арканзасе или Оклахоме, но здесь они явно были неуместны. Звали ее Дженни Соркин, и в этот день на груди у нее сверкал призыв: «Что видишь, то и получишь». Я решил, что настало время испытать ее.
