— Ее образ жизни, изолированность. В определенном смысле она полностью самостоятельна. Такая ситуация может привести к тому, что человек будет дорожить скрытностью. Даже наслаждаться ею. В свое время, когда лечил Мелиссу, я думал, что для этой семьи тайны были своего рода сокровищем. Что постороннему никогда не узнать, что там в действительности происходит. Джина могла накопить немалую толику такой монеты.

— Цель лечения именно в том и состоит, — сказала она, — чтобы проникнуть в эту сокровищницу. Достигнутые ею успехи просто поразительны.

— Не сомневаюсь в этом. Я только хотел сказать, что она все же могла решить придержать какой-то свой, частный резерв.

Ее лицо напряглось — она готовилась к защите. Но прежде чем заговорить, она дала себе время успокоиться.

— Наверно, вы правы. Мы все за что-то цепляемся, не так ли? Наш персональный сад, который мы считаем нужным орошать и возделывать. — Она отвернулась в сторону. — «Сад, сплошь заросший железными цветами. Железные корни, стебли и лепестки». Однажды мне сказал так один параноидальный шизофреник, и мне кажется, что это весьма удачный образ. Даже если копать очень глубоко, все равно не удастся выкопать железные цветы, когда они не хотят, чтобы их выкапывали, верно? Она снова повернулась лицом ко мне. Снова с выражением страдания и обиды.

— Верно, — согласился я. — Но если она все-таки решится их выкопать, то, судя по всему, вручит букет именно вам.

Она слабо улыбнулась. Зубы. Белые, ровные, блестящие.

— Кажется, вы относитесь ко мне покровительственно, доктор Делавэр?

— Нет, что вы! Если это так прозвучало, прошу меня простить, доктор Каннингэм тире Гэбни.

Это вдохнуло немного жизни в ее улыбку.

Я спросил:

— А что другие члены группы, которую она посещала? Нет ли у них какой-нибудь полезной для нас информации?

— Нет. Они никогда не встречались просто так, для дружеского общения.

— А сколько их?

— Всего двое.

— Маленькая группа.

— Это редкое заболевание. Кроме того, их число ограничивается еще и необходимостью найти пациентов со стимулами и с достаточными финансовыми возможностями, позволяющими проходить курс экстенсивного лечения, который мы предлагаем.

— Как идут дела у двух других пациентов?

— Достаточно хорошо, чтобы выезжать из дому и посещать групповые занятия.

— Достаточно ли хорошо, чтобы их можно было поспрашивать?

— Кто собирается их спрашивать?

— Полиция. Частный детектив — он будет заниматься ее поисками помимо проверки Макклоски.

— Абсолютно недопустимо. Это хрупкие личности. Они даже еще не осознали, что она исчезла.

— Они знают, что она не явилась сегодня.

— Неявки здесь — обычное дело, учитывая диагноз. Большинство из них пропускают сеансы время от времени.

— А миссис Рэмп до сегодняшнего дня пропускала сеансы?

— Нет, но дело не в этом. Просто ничье вообще отсутствие не будет особенно заметным.

— Проявят ли они любопытство, если она не придет в следующий понедельник?

— Если и проявят, то я с этим справлюсь. А сейчас, если не возражаете, я бы предпочла не обсуждать других пациентов. Они по-прежнему сохраняют право на конфиденциальность.

— Хорошо, как скажете.

Она хотела было опять скрестить ноги. Но передумала и оставила их в прежнем положении.

— Ну вот, — сказала она, — урожай у нас, как видите, небогатый.

Она встала, разгладила платье и посмотрела мимо меня, в направлении двери.

Я спросил:

— А у нее не могло возникнуть желания уйти по собственной воле?

Она резко обернулась.

— Что вы имеете в виду?

— Великий побег, — сказал я. — Решение поменять свой образ жизни на что-то новое. Не ждать окончания лечения и перейти на полную независимость.

— Полная независимость? — переспросила она. — В этом нет никакого смысла. Ни грана.

Дверь резко распахнулась, прежде чем доктор Урсула успела проводить меня до нее. Внутрь ворвался мужчина и быстрым спортивным шагом устремился через холл. Лео Гэбни. Несмотря на то, что я видел его фотографию всего несколько дней назад, мне потребовалось взглянуть на него дважды, чтобы понять, кто это такой.

Он заметил нас, когда был на середине холла, и так резко остановился, что я поискал глазами след торможения на паркете.

Я не сразу узнал его из-за того, как он был одет: фланелевая ковбойка в красную и белую клетку, узкие джинсы, остроносые сапоги из бычьей кожи с каблуками для верховой езды. Ремень из тисненой кожи с пряжкой в виде большой латунной буквы «пси» — это заимствование из греческого алфавита должно было, вероятно, указывать на профессиональную связь владельца пояса с психологией. С пояса свисала связка ключей.

Он был бы похож на Городского Ковбоя, но для этого ему не хватало мышечной массы.

Несмотря на возраст, у него было почти мальчишеское телосложение. Рост метр семьдесят, вес пятьдесят, впалая грудь, плечи уже, чем у жены. Грива абсолютно белых волос контрастировала с загорелым лицом. Быстрые голубые глаза. Щетинистые белые брови. Усеянный коричневыми веснушками лоб, достаточно высокий, чтобы на нем могло разместиться с полдюжины морщин; крупный нос с высокой переносицей и узкими ноздрями. Подбородок меньше, чем было бы нужно для такого лица Жилистая шея. К горлу подступали кустики седых волос, которыми поросла грудь. Все в целом производило впечатление миниатюрности, но отнюдь не призрачности.

Он клюнул жену в щеку и окинул меня «лабораторным» взглядом.

Она сказала:

— Это доктор Делавэр.

— А, доктор Делавэр. Я — доктор Гэбни.

Сильный голос. Настоящий бас — удивительно, как такое глубокое звучание может исходить из столь узкого резонатора. Акцент штатов Новой Англии заставил мою фамилию прозвучать как Даллавэа.

Он протянул руку. Она была тонкая и мягкая — ему явно не приходилось арканить лошадей. Даже кости казались мягкими, словно были вымочены в уксусе. Кожа вокруг них двигалась свободно и была на ощупь сухой и прохладной, как у сидящей в тени ящерицы.

— Она уже объявилась? — спросил он.

— Боюсь, что нет, Лео.

Он поцокал языком.

— Дьявольская неприятность. Я вернулся сразу же, как только смог.

Она сказала:

— Доктор Делавэр сообщил мне, что Макклоски — человек, который тогда организовал нападение, — вернулся в наш город.

— Вот как? — Белые брови сошлись, и морщины стали похожи на стопку галочек.

— Полиция разыскала его, но у него оказалось алиби, и его отпустили. Мы рассудили так, что прежний его способ действия предполагал оплату услуг наемного исполнителя, и нет оснований думать, что больше он так не поступит. Тот, кого он нанял в первый раз, уже умер, но это не значит, что не найдется еще какой-нибудь мерзавец, правда?

— Нет, конечно, не значит. Это ужасно. Его освобождение абсурдно, оно слишком скоропалительно. Может, ты позвонишь в полицию и выскажешь свои соображения, дорогая?

— Сомневаюсь, что они обратят на это большое внимание. Вот и доктор Делавэр считает маловероятным, чтобы кто-то мог следить за ней, не будучи замечен сан-лабрадорской полицией.

— Почему же?

— Улицы здесь безлюдны, да и в компетенцию местной полиции входит именно это — высматривать чужаков.

— Компетенция — понятие относительное, Урсула. Позвони им. Тактично напомни, что Макклоски по стилю поведения заказчик, а не исполнитель. И что он опять мог нанять кого-нибудь. Социопаты часто повторяются — они поведенчески ригидны. Все вырезаны одной и той же формочкой для печенья.

— Лео, я не...

— Прошу тебя, дорогая. — Он взял обе ее руки в свои. Помассировал гладкую плоть большим пальцами. — Мы имеем дело с людьми не столь высокого интеллекта, а на карту поставлено благополучие миссис Рэмп.

Она открыла рот, закрыла его и сказала:

— Хорошо, Лео, я сейчас.

— Спасибо, милая. И еще одно. Будь добра, втяни «сааба» немного внутрь, а то я наполовину на улице.