По ее глазам Рэй видел, что она действительно искренне на это надеется.
— Я тоже так думаю. Вы же знаете, я не выдвигал против Эдварда никаких обвинений.
— Вы очень добры, Рэй.
Рэю показалось, что она пытается вложить в эти слова больше чувств, нежели испытывает на самом деле.
— А Смит-Питерсы? Они все еще здесь?
— Да. Но сегодня тоже уезжают. Мне кажется, они даже не хотели увидеться с Коулмэном. Это так скверно. По-моему, они теперь боятся его.
Рэя это позабавило, но он сдержал улыбку.
— А что они сказали?
— После того, как я рассказала им об этом обломке трубы… Правда, пока вы мне не объяснили, я не совсем понимала, что это такое… Они сказали вот что: «Это ужасно! А не сделал ли он чего-нибудь Рэю той ночью на Лидо?» Я ответила: «Нет. Потому что так сказал сам Рэй». Они думают, что это было что-то вроде нервного срыва.
— В самом деле? — Рэй откинулся на спинку стула и рассмеялся. — А вы? Вы еще увидите Эдварда?
— Думаю, нет. Он все-таки поистине человек-одиночка.
— И очень интересный художник, — вежливо заметил Рэй, чувствуя, что их беседа подходит к концу. Он разглядывал интерьер «Флориана», как недавно разглядывал «Квадри'с», когда напротив него сидела Элизабетта. Да, и этот образ — образ Инес — он тоже запомнит. Ее чувства к Коулмэну, судя по всему, не были такими уж сильными, во всяком случае настолько сильными, чтобы изменить ее жизнь. Наверное, с Коулмэном ей пришлось трудно. А настоящую страсть, похоже, испытывал как раз сам Коулмэн. Рэй вдруг остро ощутил всю бессмысленность и ненужность этих разговоров, и ему захотелось уйти, предоставив Инес ее собственной судьбе — которая уж наверняка будет безбедной — и заняться своей собственной.
На площади она сказала:
— Вам, Рэй, надо бы побольше веры в себя. Найдите себе девушку и женитесь.
На это Рэй не нашел что ответить.
Они попрощались, пожав друг другу руки, и она направилась в сторону Святого Моисея. Рэй смотрел ей вслед. Выждав несколько мгновений, он поднял с земли чемодан и тоже пошел, только медленнее, чем Инес.
Когда он вернулся на Джудекку, у синьора Кьярди была для него телеграмма. Рэй прочел ее на кухне:
«УЛЕТАЮ НЬЮ-ЙОРК 6 ВЕЧЕРА. КОУЛМЭН НА СВОБОДЕ. НЕ МОГУ ПОНЯТЬ ИТАЛЬЯНСКИХ ЗАКОНОВ ИЛИ БЫТЬ МОЖЕТ ВАС. НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ. ЗОРДАЙ».
Рэй улыбнулся, убрав телеграмму в карман.
— Ничего плохого? Вот и отлично, — сказал синьор Кьярди.
Рэй сообщил синьору Кьярди, что сегодня, возможно, уедет и уже узнал насчет билета на самолет. Синьор Кьярди заставил его выпить стакан вина и предложил пообедать — Жюстина приготовила лапшу, — но от обеда Рэй отказался. Он механически отвечал на вопросы синьора Кьярди, не видя, в сущности, ни его самого, ни Жюстины, ни кухни, и все же у него оставалось чувство, что он видит насквозь этих людей, их доброту — он даже попробовал как-то более точно определить и сформулировать это как их способность понимать и прощать. Они впустили его в свой дом, приняли его, он доставил им множество хлопот, и все же они хотели быть его друзьями. Рэй ушел с кухни, смущенный собственными чувствами. Он поднялся к себе и с удовольствием переоделся в другой костюм, хотя тот и помялся, пролежав в чемодане. Оставив чемоданы на кухне, он сказал синьору Кьярди, что идет позвонить и вернется через несколько минут.
— Да, и еще швы, — бросил он на ходу, вдруг вспомнив про голову.
— Ах, ну да, конечно! — всплеснул руками синьор Кьярди. — Я сейчас же пошлю за доктором Рисполи.
Рэй поблагодарил его, зная, что доктор придет, быть может, и не так скоро, снимет швы и что на самолет он в любом случае успеет. В баре Рэй первым делом позвонил в «Алиталию» и заказал билет на рейс 22.45 до Парижа. Потом, договорившись с хозяином об оплате, дал телеграмму в отель «Поп Руайяль» с просьбой забронировать для него номер. Потом позвонил в полицию.
Его соединили с Дель Изолой, который сказал:
— Нам нет необходимости встречаться с вами, если только вы не намерены… — последовала длиннющая итальянская фраза, которая, как понял Рэй, означала «выдвигать обвинения», — против синьора Коулмэна.
Рэй, как и вчера, сказал, что не собирается этого делать.
— Тогда мы только оштрафуем его за нарушение общественного спокойствия, — заключил Дель Изола.
«Нарушение общественного спокойствия. Да, синьор капитан, это солидная фраза», — подумал Рэй.
Вернувшись в дом синьора Кьярди, Рэй все-таки отведал лапши. Новые электронные часы поблескивали на стене. Жюстина смотрела на них каждые пять минут. Рэй сообщил синьору Кьярди, что улетает поздним рейсом, но поедет в аэропорт пораньше, чтобы выкупить билет.
— Луиджи сегодня работает днем, — сказал синьор Кьярди. — А ведь он наверняка захотел бы вас проводить. Возможно, он появится дома к шести. Хотите, я разузнаю? — Синьор Кьярди и впрямь был готов послать соседского мальчишку.
«Это будет продолжаться до бесконечности», — подумал Рэй, но ему было ужасно приятно, что Луиджи хочет с ним попрощаться. Луиджи наверняка рассказал историю его спасения другим гондольерам. Со временем, подумал Рэй, она обрастет еще более захватывающими и леденящими душу подробностями и в конце концов наверняка превзойдет все кошмары столь любимых Луиджи историй про морских чудовищ.
— Спасибо, синьор Кьярди. Не стоит беспокоиться. Я лучше напишу ему, обещаю вам. То есть если, конечно, вы дадите мне его адрес…
Почтового адреса Луиджи синьор Кьярди и сам не знал, но они договорились, что Рэй напишет обоим на адрес самого синьора Кьярди, а уж он позаботится о том, чтобы доставить письмо Луиджи.
— Мне будет приятно узнать, когда у его дочери родится малютка, — сказал Рэй, и синьор Кьярди рассмеялся.
Около четырех пришел доктор и снял швы. По его мнению, было немного рановато, однако рана не кровоточила. На голове у Рэя осталась несимпатичная проплешина на том месте, где ему сбрили волосы, чтобы наложить швы. Рэй кое-как замаскировал ее, зачесав на нее несколько прядей.
В шесть часов они с синьором Кьярди и соседским подростком, который подхватил один из его чемоданов, вышли на набережную Сан-Бьяджио, где Рэй остановил катер, идущий на материковую часть. Синьор Кьярди хотел проводить Рэя, но тот уговорил его не делать этого.
— Arrivederci! — сказал Рэй, и они троекратно обнялись. — Addio, синьор Кьярди!
— Паоло! — поправил его тот. — Addio, addio, Рэйбурн!
Катер набирал скорость. За окном мерцала россыпью вечерних огней Венеции. И среди этих огней, вглядываясь в вечернюю мглу, стояли на набережной Сан-Бьяджио синьор Кьярди и мальчик. Они посылали вслед Рэю последний прощальный привет и свою любовь.
