Я взял его и стал листать.
На пятой странице узнал свой почерк, еще более неразборчивый, чем обычно.
Там было написано: «Моя первая попойка».
Шестая страница: «Как Джулию вытошнило у матери дома».
Седьмая страница: «Как Джулия упала с подиума в клубе».
Переворачиваю страницы. Восьмая, девятая, десятая, одиннадцатая…
Куча идиотских воспоминаний, связанных с Джулией.
Двенадцатая, тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая…
Все те же глупости. Меня добивает семнадцатая страница, на которой я с трудом разбираю: «Как Мик заснул в туалете».
Еще на четырех страницах нацарапано что-то совершенно невразумительное. Только дойдя до двадцать второй, я слегка успокаиваюсь: на ней ничего нет. На следующих тоже.
Вне себя от злости, я иду будить Джулию.
— Что мы делали вчера вечером?
— А?
— Джулия, я тебя спрашиваю: что мы делали вчера вечером?
— Эй, дай мне проснуться, что ты так нервничаешь? Мы с тобой не трахались, если тебе это интересно…
— Да мне плевать! Я спрашиваю, что я делал с блокнотом Сильвио!
— Ах, с блокнотом! Честно говоря, плохо помню, я ведь тоже ужасно напилась…
— Попытайся вспомнить!
— Ты вел себя немного странно, но я все равно очень веселилась. Мы вспоминали всякие забавные истории из прошлого, и, не знаю почему, каждые пять минут ты вскакивал и писал что-то в блокноте, а потом рассказывал мне новые… было так мило, неужели ты все забыл?
— Да, я все забыл. Но, наверное, мы действительно неплохо провели время. Чао, приятного пробуждения.
Я выбегаю из дома страшно злой на Джулию. Иду под проливным дождем и постепенно понимаю, что винить должен только себя. Я поступил страшно глупо. Использовать блокнот ради таких пустяков — это непростительно…
Как можно взять и испортить целых девятнадцать воспоминаний? Больше шести лет волшебства коту под хвост!
Я сержусь на себя. Ужасно сержусь. Зачем я это сделал? Может, потому, что блокнот меня фрустрирует? Я постоянно сдерживаюсь, чтобы не написать лишнего и не испортить план, и вот оказывается, нескольких бокалов шампанского достаточно, чтобы растерять остатки здравого смысла.
Я бросаю пить. Решено.
Дождь льет как из ведра, но мне не хочется домой. При первом раскате грома я машинально захожу в ближайший бар, падаю на стул и заказы кофе.
Чтобы успокоиться, я рассматриваю прохожих. Некоторые ускоряют шаг и втягивают голову в плечи, другие прикрывают сумкой волосы, чтобы не намочить. Несколько молодых людей и девушек, смеясь, бегут и прыгают через лужи. А потом я замечаю пожилую пару: они бредут, укрывшись под одним зонтом и словно не замечая царящей вокруг суеты. У меня в голове вспыхивает воспоминание.
Черт с ним, со здравым смыслом, все равно план провалился.
Я достаю блокнот, аккуратно открываю, чтобы стекающая с волос вода не намочила страницу, и пишу.
- 22 -
Бабушка с дедушкой перед океанам
Уже погружаясь в темноту, я вспоминаю выходные на берегу моря десять лет назад, когда нас пригласили на свадьбу дальней родственницы. Молодые были так раздосадованы испортившим праздник ливнем, что их не утешали даже многочисленные возгласы гостей: «Дождливая свадьба — счастливая свадьба». Побоявшись ехать домой в такой дождь, дедушка решил остаться еще на денек в надежде, что погода улучшится. А я заскучал в гостиничном номере и, несмотря на ненастье, отправился на берег.
Свет зажигается в тот момент, когда я вхожу в кафе. Там укрылись все, кто отважился выйти на прогулку в такую погоду, и мне приходится сесть за единственный свободный столик у окна, где дует больше всего. Я заказываю горячий шоколад, удивляясь силе стихии. Бросаю взгляд в окно, и мое внимание привлекают два ярких силуэта на сером фоне. Они так похожи на бабушку с дедушкой… Да это же они и есть! Их не смущают дождь и ветер. Надев желтые дождевики и спрятавшись под большим зонтом, который приходится держать вдвоем, чтобы он не улетел, они прогуливаются по берегу. Пройдя несколько метров, останавливаются перед бушующим океаном. Дедушка подтягивает слишком длинный рукав плаща и берет за руку бабушку. Несколько минут они стоят молча, а я подношу чашку поближе к лицу, чтобы теплые завитки пара согрели мой покрасневший от холода нос.
Бабушка наклоняет голову и нежно кладет ее дедушке на плечо. Я протираю рукавом запотевшее стекло и вижу, как он целует ее в лоб и прижимает к себе.
Мне кажется, они оба закрывают глаза.
Я с изумлением понимаю, что бабушка с дедушкой по-прежнему влюблены друг в друга. Оказывается, можно быть старым и все равно любить. Тогда, в двадцать лет, мне стало ужасно неловко при этой мысли.
Но сегодня я смотрю на вещи по-другому. Такое ощущение, словно, стоя перед разбушевавшимся океаном, они оглядываются на прожитую жизнь, вспоминают все тяготы, перенесенные вместе. Им хорошо оттого, что они сейчас на берегу, вдали от волн и опасностей, в надежном укрытии своей любви. И они знают, что победили.
Теперь можно наслаждаться счастьем и теплом, которое они дарят друг другу. Единением, которое я никогда не смогу понять.
Любовью всей жизни.
Темнота.
Я собирался вспоминать только радостные эпизоды, но вот закрываю блокнот и снова чувствую, как по щеке катится слеза. Я быстро смахиваю ее в надежде, что никто не заметил. Странно, в последнее время я часто плачу, а ведь раньше со мной этого практически не случалось.
Как повезло бабушке с дедушкой… Наверное, такая привязанность существовала лишь в старину. Теперь человеческой любви хватает на несколько лет, а потом чувства улетучиваются — медленно, как пар, поднимающийся от чашки с горячим шоколадом. И ты этого даже не замечаешь.
Смогу ли я через тридцать или сорок лет любоваться океаном, держа за руку близкого человека?
И кому я хотел бы протянуть свою сухую, морщинистую руку?
Передо мной возникает лицо Клариссы. Удивительно, что я подумал именно о ней. Казалось бы, что у нас общего? Всего одна ночь, которую я даже не помню. Есть, правда, еще кое-что: ужин у нее дома, ежедневные встречи на работе…
Надоело. Я хочу знать наверняка. Завтра же поговорю с ней, попытаю счастья. Если она откажет, хотя бы все будет ясно. Все-таки мне уже не двадцать, пора взрослеть.
* * *
Итак, как только она войдет, я возьму ее за руку и приглашу пообедать вместе. Она, конечно, поймет намек, и если я ее не привлекаю, у нее будет несколько часов, чтобы придумать вежливую отповедь.
Да, так я и сделаю.
— Здравствуй, Кларисса!
Она проходит мимо, не удостоив меня даже взглядом.
— Кларисса!
Ни слова. Я иду следом, захожу в ее кабинет и закрываю дверь.
— Что-то не так?
— Все не так. И ты прекрасно знаешь почему.
— Нет, объясни!
— Ах, так? Тогда скажи сначала, что ты об этом думаешь.
— О чем?
— Вот об этом.
Ее палец тычет мне в грудь.
— Что? Ты имеешь в виду мое сердце?
— Не сердце, а внутренний карман пиджака. Так называемый блокнот для записей.
— Все равно не понимаю. О чем ты?
— О словах, которые я в нем написала!
— Ты открывала его?
— Да, когда мы обедали и ты ушел платить! А я-то считала тебя тактичным… Ладно, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!
— Нет, правда!
— Хочешь сказать, что с тех пор не открывал его? Или ты держишь меня за идиотку? Ты же постоянно крутишь в руках этот проклятый блокнот! И у тебя хватит совести заявить, что не читал то, что я написала?
— Ты писала в моем блокноте?
— Да, на пятой странице! И пожалуйста, прекрати валять дурака!
Я открываю блокнот на пятой странице. Кларисса бледнеет…
— Не может быть…
— Что?
— Ты стер мои слова? И даже написал что-то сверху?
— Кларисса, я ничего не стирал, я…
— Дай!
— «Моя первая попойка»? Ты не только все стер, но еще и написал этот бред?
