Я вытянул руку и коснулся ее тела. На ней была шелковая рубашка, сквозь которую я ощутил тепло. Я осторожно положил руку на ее бедро. Ока по-прежнему не двигалась. Я выждал с минуту, потом позволил руке, лежавшей на ее бедре, крадучись отправиться на разведку. Мои пальцы медленно, нарочито и со знанием дела принялись возбуждать ее.

    Она пошевелилась. Перевернулась на спину. Потом пробормотала сквозь сон: "О Боже... О Господи Боже мой... Боже мой, дорогой!"

    Я, разумеется, ничего не сказал, но продолжал делать свое дело.

    Прошло минуты две.

    Она лежала совершенно неподвижно.

    Прошла еще минута. Потом еще одна. Она не пошевелила ни одним мускулом.

    Я уже начал было подумывать о том, сколько же еще пройдет времени, прежде чем она разгорячится, но продолжал свои манипуляции.

    Однако почему она молчит? Почему она абсолютно, совершенно недвижима, почему застыла в одной позе?

    И тут до меня дошло. Я совсем позабыл о том, что мне говорил Джерри. Я так распалился, что напрочь забыл о том, как он себя ведет в такую минуту! Я все делал по-своему, а не так, как он! А его подход гораздо более сложный. До нелепого мудреный. И зачем? Однако она к этому привыкла. И теперь заметила разницу и пыталась сообразить, что, черт возьми, происходит.

    Но ведь уже слишком поздно что-либо менять. Нужно действовать в том же направлении.

    И я продолжал. Женщина, лежавшая рядом со мной, была точно сжатая пружина. Я чувствовал, как она вся напряглась. Я начал покрываться испариной.

    Неожиданно она как-то странно простонала. В голове у меня пронеслись еще более страшные мысли. Может, ей плохо? Может, у нее сердечный приступ? Не лучше ли будет, если я быстренько смотаюсь?

    Она еще раз простонала, на этот раз громче. Потом вдруг разом выкрикнула: "Да-да-да-да-да!" - и взорвалась, точно бомба замедленного действия. Она схватила меня в объятия и принялась тискать с такой невероятной яростью, что мне показалось, будто на меня напал тигр.

    Впрочем, не лучше ли сказать - тигрица?

    Я никогда и не думал, что женщина способна на то, что со мной тогда проделывала Саманта. Она была ураганом, неудержимым яростным ураганом, вырвавшим меня с корнем, закрутившим и вознесшим на такие высоты, о существовании которых я и не подозревал.

    Сам я ей не помогал. Да и как я мог это делать? Я был беспомощен. Я был пальмовым деревом, крутившимся в небе, овцой в когтях тигра. Я едва успевал перевести дух.

    А у меня и вправду захватывало дух оттого, что я отдался в руки страстной женщины, и в продолжение следующих десяти, двадцати, тридцати минут - да разве я следил за временем? - буря неистовствовала. У меня, впрочем, нет намерения развлекать читателя описанием необычных подробностей. Мне не нравится, когда на людях стирают нижнее белье. Прошу меня простить, но дело обстоит именно таким образом. Я только надеюсь, что мое молчание не будет истолковано как чересчур сильное желание что-то скрыть. Что до меня, то я в тот момент не пытался ничего скрывать и в заключительный миг иссушающего извержения я издал крик, который должен был бы поднять на ноги всех соседей. После этого я почувствовал полное изнеможение. Я осел, точно опорожненный бурдюк.

    Саманта, будто выпив стакан воды, просто отвернулась от меня и тотчас же снова заснула. Ну и ну!

    Я неподвижно лежал, медленно приходя в себя.

    Все-таки я был прав насчет этой еле видимой приметы на ее нижней губе, разве не так?

    Да если подумать, я был более или менее прав насчет всего, что имело отношение к этой невероятной эскападе. Ну и успех! Я чувствовал, что прекрасно провел время, да и не зря.

    Однако интересно, который час. У моих часов циферблат не светится, но я догадывался, что мне пора. Я выполз из кровати. На ощупь обойдя вокруг нее, на сей раз с чуть меньшей осторожностью, я прошел по коридору, спустился по лестнице и оказался в холле. Там я нашел свой плащ и тапки и надел их. В кармане плаща у меня была зажигалка. Я зажег ее и посмотрел на часы. Было без восьми два - позднее, чем я думал. Я открыл входную дверь и ступил в черную ночь.

    Теперь мои мысли занимал Джерри. Как идут у него дела? Все ли ему удалось? Я двигался в темноте в сторону щели в изгороди.

    – Привет, парень, - услышал я рядом шепот.

    – Джерри!

    – Все в порядке? - спросил Джерри.

    – Фантастика! - сказал я. - Потрясающе! А ты как?

    – Про себя могу сказать то же самое, - ответил он. Я увидел, как в темноте блеснули его белые зубы. - Наша взяла, Вик! - прошептал он, коснувшись моей руки. - Ты был прав! План сработал! Это было грандиозно!

    – Завтра увидимся, - прошептал я. - Иди домой.

    Мы разошлись в разные стороны. Я пролез в щель в изгороди и вошел в свой дом. Три минуты спустя я снова благополучно лежал в своей постели, а рядом со мной крепко спала моя жена.

    На следующий день было воскресенье. Я поднялся в восемь тридцать и спустился вниз в пижаме и халате, как и обычно по воскресеньям, чтобы приготовить завтрак для семьи. Мэри я оставил спящей. Двое мальчиков, Виктор, девяти лет, и Уолли, семи, уже были внизу.

    – Привет, пап, - сказал Уолли.

    – Сейчас я приготовлю новый роскошный завтрак, - объявил я.

    – Чего? - произнесли в один голос оба мальчика.

    Они уже сходили за воскресной газетой и теперь просматривали комиксы.

    – Тосты мы намажем маслом, а сверху - апельсиновым джемом, - сказал я. - А на джем положим кусочки свежего бекона.

    – Бекона! - воскликнул Виктор. - На апельсиновый джем!

    – Знаю, что так не делают. Но погодите, пока не попробуете. Это замечательно.

    Я достал грейпфрутовый сок и выпил два стакана. Еще один стакан я поставил на стол, чтобы его выпила Мэри, когда спустится вниз. Я включил электрический чайник, положил хлеб в тостер и принялся поджаривать бекон. В этот момент на кухню вошла Мэри. На ней была какая-то легкая тряпка персикового цвета, накинутая поверх ночной рубашки.

    – Доброе утро, - сказал я, глядя на нее через плечо и одновременно манипулируя со сковородкой.

    Она не отвечала. Подойдя к своему стулу возле кухонного стола, она опустилась на него. Потом стала медленными глотками пить сок, не глядя ни на меня, ни на детей. Я продолжал жарить бекон.

    – Привет, мам, - сказал Уолли.

    Она и на это ничего не отвечала.

    От запаха свиного жира меня начало тошнить.

    – Я хочу кофе, - сказала Мэри, не поднимая головы.

    Голос ее прозвучал очень странно.

    – Сейчас будет, - сказал я.

    Я сдвинул с огня сковородку и быстро приготовил чашку растворимого кофе. Чашку я поставил перед ней.

    – Мальчики, - сказала она, обращаясь к детям, - не могли бы вы почитать в другой комнате, пока не приготовят завтрак?

    – Мы? - переспросил Виктор. - Почему?

    – Потому что я прошу вас об этом.

    – Мы что-то не так делаем? - спросил Уолли.

    – Нет, мой хороший, все так. Просто я хочу, чтобы меня ненадолго оставили с папой.

    Я почувствовал, как внутри у меня все сжалось. Мне захотелось бежать. Мне захотелось выскочить на улицу через входную дверь, побежать сломя голову и где-нибудь спрятаться.

    – Налей и себе кофе, Вик, и сядь.

    Голос у нее был совершенно ровный. Гнева в нем не слышалось. Да в нем вообще ничего не слышалось. Однако она так ни разу и не взглянула на меня. Мальчики вышли, прихватив с собой страницу с комиксами.

    – Закройте за собой дверь, - сказала им Мэри.

    Я положил себе ложку растворимого кофе и налил в чашку кипяченой воды. Потом добавил молока и положил сахар. Тишина стояла оглушающая. Я подошел к столу и сел на стул напротив Мэри. У меня было такое чувство, будто я сижу на электрическом стуле.

    – Послушай, Вик, - сказала она, глядя в свою чашку. - Я хочу высказаться сейчас, потому что потом не смогу сказать тебе этого.