– Ну, как все прошло?

Девушка обернулась. Напротив нее стоял юноша, чья красота была не менее ослепительной, чем ее собственная. У него были вьющиеся, с медным отливом волосы и такая же очаровательная и чистая, как у Ниды, улыбка. Одежда юноши отличалась изысканностью: на нем были светлые брюки и коричневая куртка, то и другое прекрасного покроя, а еще кашемировый шарф, небрежно обмотанный вокруг шеи. С удовлетворенным видом молодой человек время от времени поправлял волосы.

– Все в порядке, – ответила девушка, снова повернувшись в ту сторону, куда побежал Маттия.

– Когда он придет к нам, как ты думаешь?

– Насколько я знаю этих молокососов, он побежит домой, встанет перед зеркалом и нацепит то, что я ему вручила. И тогда он наш.

Юноша посмотрел на нее с разочарованием:

– Мне бы хотелось, чтобы он пришел сразу же.

Нида посерьезнела:

– Спокойно, Рататоскр. Он говорит, что избранные еще не проснулись, а значит, у нас есть время, быть может, мы даже несколько забегаем вперед.

– Наверное, но прежде мы закончим свое дело, и тогда мне станет легче.

– Не бойся. Он известит нас заранее.

Нида снова посмотрела на ступени, по которым поднимался Маттия. Она нисколько не сомневалась, что увидит его в скором времени.

София в сотый раз погладила рукой свитер. Вплоть до этого момента ей никогда еще не приходилось стыдиться своих вещей. Ее одежда в большинстве своем была поношенной, с чужого плеча, но эти чересчур длинные джинсы и растянутые свитера, которые девочка носила зимой, вполне соответствовали той роли, которую, по ее внутренней убежденности, ей предстояло сыграть в этом мире. София всегда была заурядной девочкой, маленьким винтиком, по сути своей совершенно бесполезным в общем механизме. Но только не в то утро. Внезапно ей отчаянно захотелось, чтобы ее вещи стали привлекательнее и ярче. Ей во что бы то ни стало надо было произвести хорошее впечатление на этого человека, поразить его. Это была ее единственная возможность попытаться направить свою жизнь в иное русло и раз и навсегда покинуть приют.

София посмотрела на себя в зеркало. Свитер очень шел к цвету ее глаз. Девочка всегда считала, что смешно уделять столько внимания подобным вещам, но сейчас она убеждала себя в том, что загадочный профессор наверняка оценит ее усилия. И напоследок она завязала волосы. Иной возможности отделаться от сходства с тыквой, которое придавала ей ее курчавая шевелюра, у нее не было. Девочка снова окинула себя взглядом.

– Ну, вот так-то лучше.

София резко обернулась. Прямо за ее спиной выросла Джованна.

– Вы так считаете? – грустно спросила девочка.

Между ней и женщиной никогда не было иных взаимоотношений, чем те, что связывали любую сироту и работника приюта, но неожиданно Джованна стала для девочки единственным человеком, которому она могла довериться.

Женщина доброжелательно улыбнулась ей:

– Ну конечно! Ты и вправду красивая девочка, а в этом свитере ты выглядишь просто здорово.

Девочка почувствовала некоторое облегчение. По всей вероятности, это было неправдой, но ведь все нуждаются в маленькой лжи, чтобы двигаться вперед.

Джованна положила руки на плечи Софии:

– Знаешь, порой я думала, что тебя ждет мой удел и что ты никогда не покинешь этих стен. Ведь много лет тому назад я была такой же, как ты.

Глаза девочки заблестели: это неожиданное признание смутило ее и одновременно польстило ей. Ведь и ей самой не раз приходили на ум подобные мысли.

– Надо же, за мной так никто и не пришел, а у тебя сегодня появился такой шанс.

Женщина поправила свитер на спине девочки. София спрашивала себя, так же ли ведет себя мама со своими детьми и как должен был чувствовать себя тот, у кого есть человек, каждое утро поправляющий его одежду.

– Готова?

Девочка слегка кивнула.

Стоя перед дверью госпожи Пруденции, София почувствовала, как сильно забилось сердце в ее груди. Она знала, что переступить порог этой комнаты – значит изменить полностью всю жизнь.

Девочка положила руку на ручку двери и повернула ее. Вся комната была залита солнечным светом. Девочка вошла в кабинет мелкими шажками. Освещенные лучами яркого осеннего солнца сидели двое: маленький полноватый господин и госпожа Пруденция. Девочка посмотрела на мужчину, и у нее екнуло сердце. Это был он.

– Это профессор Георг Шлафен, София.

От стеснения девочка опустила голову, ее колени дрожали от страха.

– Здравствуй, София, – произнес мужчина красивым, несколько высоковатым голосом и поднялся навстречу.

Девочка украдкой взглянула на него. У профессора было вытянутое лицо с несколько выступающим вперед подбородком, скрытым короткой ухоженной бородкой. За круглыми черными очками прятались маленькие живые глаза. Мужчина, дружелюбно улыбаясь, протянул девочке открытую ладонь. Внешность этого человека представляла собой что-то среднее между образом монаха и ученого.

Профессор неподвижно стоял с протянутой навстречу девочке рукой и с улыбкой на лице, не сдвинувшись при этом и на миллиметр.

– Со-фи-я! – прошептала с едва скрываемым раздражением сестра Пруденция, и только тогда девочка, вздрогнув, пожала руку мужчины. Его рукопожатие было теплым и ободряющим.

– Вот и хорошо.

Профессор говорил с едва заметным иностранным акцентом. София задержала свой взгляд на его необычном костюме, словно позаимствованном из девятнадцатого века. На нем был жилет с цепочкой от карманных часов на самом видном месте, черные брюки и длинный темный пиджак. Девочка инстинктивно прониклась симпатией к этому человеку, который был выше ее не более чем на два-три сантиметра.

– Отец господина профессора немец, а мать – итальянка. Он долгое время жил в Баварском Монако, где провел большую часть своих исследовательских работ по антропологии. Он – светило в своей области и широко известен в культурных кругах.

– Это уж слишком, – с искренней скромностью запротестовал профессор.

– Он знал твоего отца и явился сюда по долгу дружбы, связывавшей их когда-то. София, этот человек долго разыскивал тебя, как раз для того, чтобы воздать должное этой старой дружбе, и вот наконец нашел, и теперь он здесь, чтобы познакомиться с тобой и забрать от нас.

София переводила взгляд с профессора на сестру Пруденцию и обратно. Монахиня, как всегда, выглядела совершенно невозмутимой и строгой, в то время как мужчина стоял покачиваясь, отчего поскрипывали его туфли, и пристально смотрел на девочку.

– Господин профессор нарочно попросил меня дать ему возможность поговорить с тобой, и я пошла навстречу его пожеланию. Полагаю, что и у тебя есть о чем спросить его, поэтому я оставляю вас наедине.

Прежде чем покинуть комнату, директриса бросила на Софию холодный взгляд, полный невысказанных слов. В ответ девочка, распрямив плечи, потупила свой взор. Ей следовало бы произвести хорошее впечатление на прощание, но она чувствовала, что ей это плохо удается. Затем дверь с грохотом закрылась, и в кабинете повисла странная тишина. Скрип профессорских туфель был единственным звуком, раздававшимся в помещении.

– Что ж, хорошо, – сказал господин Шлафен спустя некоторое время.

София стояла, заламывая руки. Она знала, что должна выйти из ступора, что-то сказать, показать свой ум, доброжелательный характер.

– Наша аббатиса, как это получше выразиться, человек прямой, не так ли?

Профессор подмигнул девочке, и та смущенно улыбнулась. Это, конечно, так и было, но она никогда еще не слышала, чтобы кто-то позволял себе подобное замечание в адрес сестры Пруденции.

– Присядем, – предложил профессор, беря стул и садясь, элегантно закинув ногу на ногу.

София примостилась на другой стул.

– Ну? Приехал какой-то иностранец, который хочет тебя удочерить, а ты даже ни о чем его не спрашиваешь?

Девочка подняла глаза, чувствуя себя непоправимой идиоткой. Но профессор продолжал приветливо улыбаться.