В восьмом часу утра он ушел в префектуру, где служебные дела задержали его до десяти часов.
Затем он взял фиакр и поехал в английское посольство и там убедился, что предчувствия не обманули герцога: мистрисс Дик-Торн, вдова Фрэнсиса Виллиама Дик-Торна, — урожденная Клодия Варни.
Из посольства Тефер поспешил на улицу По-де-Фер-Сен-Марсель, чтобы сообщить герцогу о результатах своих поисков.
Жорж де Латур-Водье ждал с весьма понятным нетерпением.
— Ну что? — поспешно спросил он.
— Да, господин герцог, ваши предположения были основательны.
— Значит, мистрисс Дик-Торн…
— Клодия Варни.
Сенатор побледнел.
— Вы уверены? — спросил он после некоторого молчания.
— Да, тут не может быть никакого сомнения: я узнал это в английском посольстве.
— Так она в Париже! — глухо прошептал герцог, нервно вздрагивая.
— Не надо терять голову, — заметил полицейский, — лучше обдумаем положение, которое теперь обрисовалось. Неприятель перед нами и, как кажется, вызывает нас. Мы должны не только готовиться отразить его нападение, но и перейти в наступление, чтобы нанести удар первыми.
Сенатор, бледный, с блуждающими глазами, казалось, был уничтожен страшной вестью.
— У меня нет больше ни мужества, ни энергии… — прошептал герцог. — Эта женщина меня пугает.
— Э! Герцог, вас теперь все пугает! — возразил Тефер с плохо скрытой иронией. — Прежде чем приходить в отчаяние, узнайте, по крайней мере, какая опасность грозит вам.
— Я слишком хорошо это знаю!
— Вы можете ошибаться… Клодия Варни кажется мне гораздо менее сильной, чем вы думаете.
— Вы ее не знаете! Она способна на все!… Это гений зла!…
— Еще раз, господин герцог, прошу вас, обсудим наше положение, прежде чем бить тревогу. Клодия Варни сама не скрывает своей слабости… Для меня это очевидно из самого ее приглашения.
Жорж поднял голову.
— Как так? — спросил он.
— Это письмо подписано: мистрисс Дик-Торн, — продолжал полицейский, — потому что посылавшая его думала, что вы не примете приглашения Клодии Варни. Приписка, написанная измененным почерком, имела целью возбудить ваше любопытство и таким образом заставить вас явиться на бал. Клодия избирает окольные пути, чтобы привлечь вас к себе. Это значит, что она считает себя не в силах вам приказывать, стало быть, мы сильнее ее.
Сенатор покачал головой с недоверчивым видом.
— Да, сильнее! — продолжал полицейский. — Если бы у этой женщины было серьезное оружие против нас, она прямо пошла бы в дом на улице Святого Доминика и продиктовала бы свои условия. Она этого не сделала. Стало быть, вы должны теперь явиться к ней и подчинить ее вашей воле.
— Это невозможно…
— Однако необходимо!
— Как, вы хотите, чтобы я шел на этот вечер, где, без сомнения, меня ждет какая-нибудь западня?
— Нет, господин герцог, я не так понимаю визит к мистрисс Дик-Торн. Ваше присутствие на ее балу было бы неблагоразумным поступком, так как доказало бы всем, что ваш отъезд из Парижа — притворный.
— Тогда разрешите мне эту загадку!
Тефер улыбнулся:
— Теперь герцог де Латур-Водье зовется Фредериком Бераром, не правда ли?
— Да.
— Ну, так этот Фредерик Берар явится под каким-нибудь предлогом к мистрисс Дик-Торн, не опасаясь никакой западни, и узнает, чего она хочет от герцога де Латур-Водье.
Глаза сенатора засверкали.
— Вы, кажется, правы! — сказал он.
— Конечно, я прав. Расстроив планы противника, нанеся первый удар, вы обеспечите себе победу. Мистрисс Дик-Торн рассчитывает на ваше присутствие на балу. Ступайте в этот день утром, и вы застанете ее врасплох.
— Я пойду! — вскричал Жорж.
— И помните, чем бы она вам ни грозила — это пустые угрозы. Эстер Дерие — сумасшедшая и умерла для всего света. Рене Мулен уехал. Что же касается Берты Леруа…
Тефер остановился, не закончив фразы.
— Что же Берта Леруа? — живо спросил сенатор.
— Скоро будет не опасна, — закончил резким тоном Тефер.
Затем он распростился с герцогом и ушел, оставив его занятым мыслями о будущем и о решительном свидании с Клодией Варни.
В этот день у полицейского не было никаких дел в префектуре.
Расставшись с герцогом, он отправился домой. Там он изменил свою физиономию не хуже знаменитого Брассера и стал совершенно неузнаваемым. Одевшись мелким промышленником, он прошел пешком в Сент-Антуанское предместье и сел в омнибус, идущий в Монтрейль.
Около полудня он был уже на месте и, пройдя Монтрейль во всю длину, спустился по тропинке, окаймленной кустами терновника, по сторонам которой дозревал с греком пополам тощий и пыльный виноград.
Эта дорога вела в деревню Баньоле, прославленную в одной из песен Беранже. В нее парижане отправляются по воскресеньям есть фрикассе из кроликов.
Баньоле расположена у подошвы холма, бока которого разрываются уже много лет для добычи гипса. На вершине его стоял казенный патронный завод.
На западном склоне холма вились узкие дороги между каменоломнями и печами для обжига извести, от огней которых далеко виднелось зарево в темноте ночи.
На возвышенности располагалось несколько домиков, изолированных не столько расстоянием, сколько зияющими провалами заброшенных каменоломен.
Дороги, ведущие на эту возвышенность, зимой делались почти непроходимыми от беспрерывного движения тяжелых телег с известью, в обычное же время они были настолько сносны, что не могли устрашить пешехода, которому захотелось бы полюбоваться с вершины холма на панораму Парижа.
Придя в деревню, Тефер зашел в ресторан, славившийся своим фрикассе из кроликов. Посетителей не было.
Кухарка готовила у печи завтрак для персонала заведения, состоявшего из трех служанок, слуги и хозяина, величественно восседавшего у входа за блестящим оловянным прилавком, уставленным стаканами и бутылками.
Полицейский подошел к нему.
Патрон приподнял свой колпак, некогда бывший белым, и спросил:
— Чего вы желаете?
— Позавтракать как можно скорее, так как умираю от голода.
— Господин, может быть, хочет фрикассе? — крикнула кухарка, не отходя от печи.
— Ну, это было бы не кстати, — сказал патрон. — Видите ли, мы готовим фрикассе только по заказу, кроме воскресений и праздников, когда у нас бывает много народу.
— Ну, тогда дайте мне холодного мяса и пару яиц, — ответил, смеясь, Тефер.
— Сейчас вам подадут, — сказала одна из служанок, накрывая стол салфеткой и ставя прибор. — Какого вина прикажете?
— Старого бургундского, если у вас есть.
Сам патрон спустился в погреб, пыхтя, как тюлень, и через минуту явился с бутылкой самого почтенного вида.
— Вот славный торен, — сказал он, — вы не найдете лучшего ни в одном парижском ресторане.
Полицейский уселся, отрезал широкий ломоть холодной телятины и попробовал торен, который показался ему действительно хорошим.
— Скажите, пожалуйста, — обратился он к патрону, — могу я найти в Баньоле дом, который можно было бы снять?
— Для какой-нибудь мастерской?
— Нет, для жилья. Я хотел бы чистенький домик с хорошим садом.
— В деревне вам не найти этого, но наверху у завода — сколько угодно. Очень многие оттуда уже выехали. Мало кто остался на зиму.
— Почему же?
— Знаете, сударь, правда прежде всего. Я хоть и здешний житель, но вы спрашиваете, и я должен отвечать. Когда наступают дождливые и холодные ночи, в каменоломнях собирается много самого подозрительного народа…
— Тогда, значит, тут случаются преступления?
— Да, сударь, случаются… Больше чем следует.
— Но, я думаю, нечего очень бояться, когда не расстаешься ни днем, ни ночью с хорошим револьвером?
— Это недурная предосторожность, но все-таки я бы побоялся.
В качестве полицейского Тефер давно уже знал все, что сообщил ему его собеседник как новость. Поэтому он оценил похвальную откровенность виноторговца.
Действительно, с наступлением зимы Баньольские каменоломни становились убежищем многочисленных бродяг, считавших себя здесь в большей безопасности, чем в легендарных Американских каменоломнях.
