Он перерыл весь Париж, но нигде не нашел следов старого вора, так же, как и Рене. Эти два исчезновения беспокоили его в высшей степени. Он спрашивал себя, не скрывается ли за ними какая-нибудь ловушка или засада.
Он два раза был на Королевской площади и оба раза получил ответ, что Рене в отсутствии. Естественно, он сообщал все это герцогу Жоржу и Клодии Варни.
Последняя начинала успокаиваться, но одна вещь сильно пугала сенатора.
— Не удивляетесь ли вы, — сказал он Теферу, — тому молчанию, которым окружено исчезновение Берты Леруа?
— Да, я сначала удивлялся, — возразил полицейский, — и хотел узнать, чему это приписать…
— Вы наводили справки?
— Да, переодетый комиссионером, с письмом в руках, я направился на улицу Нотр-Дам-де-Шан, номер 19 и спросил у привратницы мадемуазель Берту Монетье…
— Что же вам ответили?
— Что мадемуазель Берта уехала в деревню.
— Уехала в деревню? Это не кажется вам подозрительным?…
— Почему же подозрительным? Без сомнения, девушка выразила намерение уехать из Парижа к Рене Мулену, и привратница предполагает, что она привела в исполнение свое намерение.
Объяснение было очень правдоподобным, и герцог вздохнул свободно.
— С этой стороны нечего беспокоиться, — сказал Тефер. — Но я до тех пор не буду спать спокойно, пока не найду средства вырвать у Жана Жеди бумаги и не заставлю его молчать.
— Будете ли вы вполне уверены в его молчании?…
— О! Вполне уверен: мертвые не говорят…
Герцог понял и побледнел.
— Опять кровь!… — прошептал он.
— Послушайте, герцог, — сказал полицейский, непочтительно пожимая плечами. — На том пути, на который мы вступили, надо идти, не останавливаясь. Малейшее колебание может скомпрометировать нас, а отступление — погубить…
Бывший любовник Клодии опустил голову и замолчал.
Однажды утром Этьен Лорио приехал в Шарантон в еще более мрачном расположении духа, чем обычно, что, впрочем, не помешало ему внимательно осмотреть больных. Вместе со своим помощником-студентом он дошел до комнаты Эстер Дерие.
Со времени своего поступления в госпиталь бедная женщина сильно изменилась, по крайней мере физически, так как ее нравственное состояние оставалось то же.
Лицо ее похудело, щеки ввалились, и темные круги окружали глаза.
Привыкнув видеть Этьена каждое утро, она всегда встречала его слабой улыбкой, но в этот день, казалось, не замечала доктора.
— У нее был припадок? — спросил последний своего помощника.
— Нет. Но со вчерашнего дня она не выходит из такого состояния, и аппетит ухудшился. Не находите ли вы, что она видимо меняется?
— Это так и должно быть, — сказал Этьен. — То лекарство, которым я готовлю ее к операции, вызывает сильную усталость, а следовательно, и слабость.
— Скоро ли вы сделаете операцию?…
— Я могу сказать это только тогда, когда будет снят наложенный на череп аппарат, который должен остаться еще несколько дней. Но ее мрачное лицо и неподвижные глаза беспокоят меня… Я боюсь…
Этьен остановился.
— Боитесь, что какая-нибудь болезнь расстроит ваши планы? Не так ли?… — договорил студент.
— Да. Надо вывести ее из комнаты куда-нибудь в сад. Дать ей цветов… Наконец, рассеять ее насколько возможно. Я специально поручаю ее вам.
— Будьте спокойны, ваши приказания будут в точности исполнены…
— Я рассчитываю на вас и благодарю… Тут дело идет больше чем о гуманности, так как на карту поставлены интересы науки…
В это время Эстер, не шевелясь, сидела на постели и смотрела перед собой.
Когда Этьен взял ее за руку, она, казалось, только что заметила его присутствие.
— Вы страдаете? — спросил он.
Эстер покачала головой и отняла руку.
— Хотите чего-нибудь? — продолжал доктор.
Больная сделала утвердительный знак.
— Скажите, чего?
— Солнца… цветов… — прошептала бедная женщина.
— Солнце у вас есть, а через несколько минут вас поведут рвать цветы.
Глаза сумасшедшей оживились, она прошептала:
— В Брюнуа?…
— Да.
— Нет, я не хочу.
При слове «Брюнуа» Этьен вздрогнул. Это название напомнило ему одну фразу, сказанную Рене Муленом по поводу тайных врагов, с которыми он борется. «Я убежден, что это убийцы доктора из Брюнуа». Кроме того, племянник Пьера Лорио припомнил, что Эстер вначале часто вспоминала это.
«Вот, по меньшей мере, странное совпадение, — думал он. — Неужели заключение этой женщины может иметь ту же причину, что и исчезновение Берты? Неужели враги одной могут быть врагами другой? Неужели мне суждено узнать здесь то, что Берта и Рене только вполовину объяснили мне? И неужели мне суждено вызвать свет, который должен осветить им истину?»
Все эти соображения промелькнули в голове Этьена с быстротой молнии.
Он снова взял за руку Эстер.
— Вы не хотите ехать в Брюнуа? — тихо спросил он.
— Нет.
— А между тем это необходимо.
Эстер задрожала и, стараясь отвернуться, прошептала:
— Я не поеду!… Они меня убьют!… Я боюсь!…
Сумасшедшая сильно вздрагивала, и, судя по ее движениям, припадок казался неизбежным.
Этьен с трудом удерживал ее.
— Я вам приказываю быть спокойной, — сказал он, — и отвечать мне: чего вы боитесь?
Эстер молчала.
— Кого вы боитесь встретить в Брюнуа? Кто может желать убить вас?…
То же молчание.
— Может быть, убийцы доктора из Брюнуа?
Эстер быстро вырвалась и, бросившись на постель, закрыла лицо руками, вскрикивая и произнося бессвязные слова.
Мало-помалу она, однако, успокоилась, затем очень тихо, но ясно прошептала:
— Там… ночью… кровь и смерть; здесь — голубые волны, чудное небо… цветы и гармония.
И она запела свою любимую песню. Затем голова ее опустилась на грудь, и она впала в оцепенение.
Этьен все больше и больше убеждался, что существует тайная связь между судьбой Берты и Эстер Дерие. Он не знал, в чем эта связь, но был убежден, что со временем узнает.
Помощник спросил доктора, знает ли он что-нибудь о ее прошлом.
Вопрос привел Этьена в себя. Он вспомнил слова директора. Сумасшедшая по особому приказанию должна была содержаться в секретной.
— Нет, я ничего не знаю, — поспешил он ответить. — И если я стараюсь угадать причину сумасшествия, то лишь для того, чтобы лучше бороться против него.
— Не кажется ли вам, доктор, так же как и мне, что эту женщину окружает страшная тайна? Мне кажется, она была прислана сюда полицейской префектурой?
— Вы не ошибаетесь.
Затем, чтобы прервать разговор, он прибавил:
— Напишите рецепт.
Он продиктовал свое предписание и вышел из комнаты. Несколько минут они молча шли рядом, вдруг молодой человек остановился.
— Позвольте мне задать вам один вопрос, — сказал он.
— Сделайте одолжение.
— Допускаете ли вы, что госпитали, принадлежат ли они государству или частным лицам, могут оказывать содействие делу мщения и покрывать тайные преступления?
Этьен недоверчиво поглядел на него.
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Потому, что я убежден: вы такого же мнения. Вы человек слишком прямой и благородный, чтобы не смотреть с отвращением на те заключения, причины которых неизвестны и которые, по большей части, скрывают какую-нибудь подлость. И вы понимаете так же, как и я, что мы имеем дело с таким случаем.
— Дорогой Ренар, благодарю вас за хорошее обо мне мнение и откровенно скажу, что думаю. Нет, я не. допускаю, чтобы сумасшедшие дома могли быть Бастилиями, всегда готовыми покровительствовать отвратительным расчетам или преступным действиям. Но в то же время я убежден, что Эстер Дерие окружает тайна. Я вижу в ней жертву; роль покровителя соблазняет меня, и я от всей души хочу вернуть ей рассудок… Согласны ли вы помочь мне в этом?
— Я буду делать все, что в моей власти. Я обещаю вам повиноваться беспрекословно и быть скромным.
— Надеюсь, что к этому вы прибавите дружбу, — сказал Этьен, улыбаясь и протягивая руку студенту, который крепко пожал ее.
