— Мне было здесь очень хорошо, — прошептал он, — но причина такая важная…

— Я рассчитала, сколько следует заплатить прислуге, и прошу вас сделать это за меня. Вот деньги, тут прибавлена награда для каждого. Я оставляю себе только мою горничную Элизу, вся остальная прислуга должна оставить дом сегодня же.

— Слушаюсь. Могу я идти?

— Можете.

Час спустя вся прислуга была отпущена. Рене нанял фиакр, положил на крышу чемодан и сказал кучеру так громко, чтобы услышал выездной лакей:

— Я вас беру по часам. Везите меня на Венсенскую железную дорогу.

Он хотел ехать на Королевскую площадь, но подумал, что сказать это было бы неосторожно, так как, без сомнения, враги Берты Леруа наблюдают за домом. Ему следовало скрываться и заставить думать, что его нет в Париже. Однако он изменил маршрут и приказал кучеру ехать на улицу Нотр-Дам-де-Шан, желая убедиться, не вернулась ли Берта.

Затем, в отчаянии, он снова сел в фиакр и приказал ехать в Бельвиль. У заставы кучер остановился и спросил:

— В какое место Бельвиля мы едем?

— На улицу Ребеваль.

Рене отправился к Жану Жеди, но привратница последнего объявила, что ее жилец не возвращался.

Тем не менее Рене постучался в его дверь, но напрасно.

«Так как я решил не возвращаться на Королевскую площадь, — подумал он, — то мне нужна квартира. Мне достаточно одной комнаты, и я найму ее в этом квартале, чтобы иметь возможность сторожить Жана Жеди».

— Поезжайте шагом, — сказал он кучеру, — и остановитесь, как только увидите объявление о сдаче комнаты.

— Ну, нам недалеко придется ехать, — сказал кучер. — Здесь нет недостатка в таких билетиках.

Действительно, в номере девятом на улице Винцент Рене нашел комнату на пятом этаже за скромную плату — сто сорок франков в год. Он заплатил вперед и купил на бульваре Бельвиль самую необходимую мебель.

Убежденный, что никто не откроет его убежища, Рене расплатился с кучером и направился на поиски Жана Жеди.

Зная по слухам о трущобах, в которых собираются негодяи такого сорта, он начал свои поиски.

Оставим его на время и посмотрим, что сталось с Жаном Жеди.

Выйдя из дома мистрисс Дик-Торн с бумажником, Жан отправился поужинать. Едва он сделал шагов десять, как остановился, подумав, что было бы неблагоразумно отправляться в трактир низшего сорта с карманами, набитыми деньгами, так как там легко попасть в ссору и драку. Лучше было идти на улицу Ребеваль, пересчитать, сколько денег ему досталось, и положить сокровище в безопасное место, и тогда уже поужинать, так как тот трактир, в который он думал идти, открыт всю ночь. Имея деньги, Жан Жеди не останавливался ни перед какими расходами и, крикнув первый попавшийся фиакр, нанял его. На улице Ребеваль он остановился на углу, около калитки, которая вела в его дом.

Войдя к себе, он тщательно заперся и вынул из кармана бумажник Клодии, который до сих пор осмотрел только мельком. Он знал, что в нем лежат банковские билеты, но не подозревал, что их так много.

При виде такого богатства глаза его засверкали, а руки затряслись. Когда же первый восторг прошел, он подумал, что надо найти место, куда можно было бы спрятать сокровище.

Вынув деньги из бумажника, не заметив тайного отделения, он решил, что бесполезно его хранить, и думал бросить в первую попавшуюся яму. Затем он начал искать место для своего сокровища.

Между его граверными инструментами была шкатулка белого железа, в которой стояли банки с разноцветными чернилами.

«Вот что мне нужно, — подумал он, выбрасывая на стол содержимое шкатулки. — Я оставлю себе три билета по тысяче, а остальные спрячу».

Сделав это, он запер шкатулку и вышел из комнаты. Двор дома, где он жил, был немощеный, и вдоль задней стены, в том месте, где проходит в настоящее время улица Пуэбла, было нечто вроде маленькой грядки с обложенными кирпичами краями. Несколько лилий росли на ней. Жан Жеди опустился на колени, вынул из кармана большой нож, с которым никогда не расставался, и быстро вырыл яму около полуметра глубины.

В эту яму он поставил свою шкатулку, забросал ее землей и уничтожил следы.

«Хитер будет тот, кто откроет мое сокровище», — подумал он. Затем вернулся в квартиру, взял три банковских билета, свернул их и хотел положить в карман.

— А, — сказал он вдруг, — вместо того чтобы выбрасывать бумажник, я просто буду носить его. Он немного велик, но тем больше шику. — И он положил в бумажник деньги, опустил его в карман, загасил свечу, запер дверь и, вернувшись к фиакру, приказал ехать в знаменитый трактир «Поль Нике», который был открыт всю ночь и служил прибежищем самой смешанной публике.

Утром, перед открытием рынка, все огородники окрестностей Парижа заходили на минуту к Полю Нике, маленькие и большие залы его были полны народом. Тряпичники, комиссионеры, носильщики, мужчины и женщины всех возрастов и занятий толпились вокруг столов, освещенных коптящими лампами. Спертый воздух положительно сдавливал грудь.

Войдя по темному коридору в зал, Жан Жеди должен был пробиться через толпу, чтобы войти в отдельный кабинет, находившийся в конце заведения.

Кабинет был заперт, и из него доносился громкий смех и говор. Старый вор постучался в дверь.

— Войдите! — крикнул чей-то голос.

Жан Жеди вошел. За столом, уставленным стаканами и бутылками, сидели семь человек, физиономии которых ясно указывали на их профессию. Они встретили Жана громкими веселыми криками.

— Друзья мои — сказал Жан, — ваша симпатия делает мне честь, и вы убедитесь, что я ее заслуживаю. Я только что вернулся из деревни, где получил наследство после смерти дяди! Я заплачу за ужин здесь, отвезу вас завтракать в Аньер, а после завтрака мы пообедаем на острове Сент-Уен. После обеда поужинаем, и это будет продолжаться до тех пор, пока не кончатся дядины деньжонки. Согласны?

Конечно, все были согласны, и вот почему Рене Мулен не нашел Жана Жеди на улице Ребеваль.

Пьер Лорио, расставшись со своим племянником, прямо пошел в бюро, к начальнику полиции, который велел ему обратиться к комиссару для подачи заявления. Последний сейчас же узнал его и спросил:

— Это вы приходили вчера вечером сообщить об исчезновении фиакра?

— Да, я, господин комиссар.

— Вы говорили, что у вас его украли?

— Да, господин комиссар.

— И вы его не нашли?

— Нашел, господин комиссар.

— Где и когда?

— Сегодня утром, недалеко от заставы.

— Следовательно, все кончено, и вы довольны?

— О нет, совсем не доволен. Я даже готов заплатить сколько угодно, чтобы преследовать людей, которые воспользовались моим экипажем и обокрали меня.

— Украли ваш фиакр, — возразил комиссар, — но ведь он возвращен?

— Речь идет не о фиакре.

— Значит, у вас украли что-нибудь другое? Объяснитесь!

— Дело в том, что я оставил в фиакре мое пальто, в кармане которого лежал бумажник с различными бумагами и банковскими билетами. Итак, у меня украли пальто, бумажник и банковские билеты.

Комиссар нахмурился и сказал:

— То, что вы говорите, меняет дело. Я думал, что все это только дурная шутка, но теперь дело становится серьезнее.

— Серьезнее, чем вы думаете, господин комиссар, — продолжал Лорио, — и вы сами согласитесь с этим, когда я расскажу вам о некоторых наблюдениях, которые я сделал, рассмотрев мой фиакр.

— Хорошо, но сначала отвечайте мне…

— К вашим услугам, господин комиссар.

— Почему вчера вечером вы не сказали, что в фиакре были деньги?

— Исчезновение фиакра до такой степени взволновало меня, что я не подумал о пальто и бумажнике.

— Вы убеждены, что клали туда пальто и бумажник?

— Совершенно убежден; пальто из толстого драпа было сложено в несколько раз и положено в ящик под подушки.

— Да, необходимо произвести следствие, — сказал комиссар. — Теперь сообщите мне ваши наблюдения, о которых вы сейчас говорили.