Люсьен Лабру рухнул на стул, сраженный ужасным известием. Прошло всего несколько мгновений, и молодой человек сумел справиться с охватившими его чувствами.

— Это клевета! — вскричал он.

Поль Арман улыбнулся. От этой улыбки у Люсьена кровь в жилах застыла.

— Нет, это чистейшая правда.

— Тогда докажите! Вы тут, помнится, говорили о каких-то доказательствах; я жду.

Жак Гаро достал из кармана бумажник.

— Как я уже говорил, та особа, которую вы так любите, фигурирует в приютских списках под номером 9.

— Да, сударь, и я знал об этом. Люси сама мне все рассказала.

— Прекрасно! Существует официальное заявление о помещении Люси в парижский приют, и там указаны имя и фамилия матери, а также имя и фамилия кормилицы, обратившейся к властям после того, как мать ребенка приговорили к пожизненному заключению, — этому документу вы тоже не поверите?

Поль Арман открыл бумажник, вынул оттуда заявление Матюрины Фреми и показал его молодому человеку; тот схватил бумагу прежде, чем миллионер успел ее протянуть, и принялся лихорадочно читать. По мере того как он читал, на лице его все яснее проступали отчаяние и растерянность. Миллионер не солгал… Ужасная бумага выскользнула из дрожащей руки Люсьена.

— Значит, это правда… — подавленно произнес он. — Люси — дочь Жанны Фортье.

— Той самой Жанны Фортье, что убила вашего отца… — добавил Жак Гаро.

Люсьен, какое-то время казавшийся совсем уничтоженным и раздавленным, поднял голову.

— Прежде всего, это ничем не доказано… — внезапно заявил он.

— Суд признал ее виновной.

— Правосудие нередко ошибается, я же верю в невиновность Жанны Фортье; я ведь уже говорил вам об этом…

— Вы, может быть, в это и верите, но до тех пор, пока она не получит официального оправдания, — а я вовсе не уверен, что когда-нибудь это произойдет, — Жанна Фортье для всех остается преступницей… А Люси — дочерью убийцы вашего отца…

— Боже мой… Боже мой… — в отчаянии пробормотал Люсьен.

— Теперь вы убедились, что я был прав, и прекрасно понимаете, что сын жертвы не может жениться на дочери убийцы!

— О! Ради Бога, сударь, замолчите!

— Мужайтесь! И откажитесь от этого совершенно невозможного брака: ни один человек такого не одобрит. Люси Фортье для вас больше не существует. Вы свободны… и можете спасти мою дочь!…

— Сударь… сударь… — запинаясь, проговорил сраженный горем Люсьен. — Сжальтесь надо мной! Надежда на этот брак — вся моя жизнь, и вдруг все рухнуло… Дайте хоть отдышаться… Я и так страдаю, не мучайте меня!…

И несчастный Люсьен разрыдался, закрыв лицо руками.

— Конечно, мне жаль вас, — сказал Жак Гаро. — Но в то же время мне хочется поддержать в вас мужество… Только что я оказал вам огромную услугу: спас от бесчестья, которое неизбежно постигло бы вас, заключи вы этот недостойный брак. Окажите же и вы мне услугу: спасите мою дочь!… Это же будет счастьем и для вас…

— А если я не могу согласиться?

— А почему бы вам и не смочь?… Отказываясь, вы тем самым убиваете Мэри, а ведь девочка любит вас, любит до безумия! Нет, вы не сделаете этого, — добавил он, умоляюще протягивая к Люсьену руки, — это будет просто преступлением! Только что, разбив все ваши мечты, я, должно быть, поступил жестоко, но я действовал как хирург: причинил вам боль лишь для того, чтобы помочь вам. И вы должны мне быть за это признательны.

— Я признателен вам… Да, мне очень горько, но не испытывать к вам признательности было бы несправедливо. Передо мной разверзлась страшная пропасть… А вы вовремя предостерегли меня… И я благодарен вам…

Молодой человек протянул негодяю руку, тот пожал ее, и торжествующее выражение засияло у него на лице.

— Но вы должны понимать: рана моя слишком глубока, мигом не зарубцуется. Попросите же госпожу Мэри простить меня, если на какое-то время мне придется отказаться от ужинов у вас, несмотря на ее столь любезное приглашение. К чему ей лицезреть мою мрачную физиономию, вряд ли это сколько-нибудь порадует ее… Нужно подождать…

— Но как раз ожидание и убивает мою дочь, ибо душа ее рвется на части, раздираемая надеждой и отчаянием! — пробормотал миллионер.

Люсьен поднял с пола выпавший у него из рук документ и протянул его Полю Арману.

— Покажите ей это. Госпожа Мэри поймет, что я не могу жениться на дочери убийцы моего отца.

Разумеется, Люсьен имел в виду дочь Жанны Фортье, но для подлинного убийцы сказанное им вдруг приобрело совсем иной смысл — страшный, ужасающий, — и он поневоле опустил голову.

— Значит, — произнес он через некоторое время дрожащим голосом, — никакие доводы, никакие мольбы не в силах заставить вас изменить свое решение и ускорить наступление того момента, когда дочь моя будет наконец счастлива?

— Очень вас прошу: не настаивайте. Умоляю: дайте мне хоть несколько дней, чтобы успокоиться и все обдумать…

— Несколько дней! — произнес миллионер. — Ну что ж, пожалуйста! Только это вам следовало бы сказать Мэри, а не мне. Она ведь мне не поверит.

— Хорошо, сударь! Сегодня же вечером я сам скажу ей об этом, — с внезапной решимостью объявил Люсьен.

—Спасибо, мальчик мой, теперь вся моя надежда — только на вас.

— Не позволите ли вы мне взять этот документ, через день я верну его.

— Пожалуйста. Можете сколько угодно держать его у себя.

Люсьен вышел из кабинета, на сердце у него было тяжело. Размышляя о том, что случилось, он с головой ушел в свои мысли.

«Факт остается фактом! Люси действительно дочь Жанны Фортье… Я не уверен, что Жанна Фортье и в самом деле виновна, но Поль Арман прав: сотни улик свидетельствуют против нее, и нет ни единого доказательства ее невиновности!… Брак, о котором я так мечтал, невозможен и теперь не состоится. Ах! Бедная Люси, ведь это разобьет и ее сердце! Прощайте, все мои прекрасные надежды! Прощай, любовь! Прощай, будущее! Больше у меня ничего не будет в этой жизни!»

И, уронив голову на грудь, Люсьен полностью отдался во власть постигшего его горя.

Вернувшись в Париж, молодой человек нанял извозчика и велел ехать на набережную Бурбонов. Люси дома не оказалось — она ушла в мастерскую. Тогда он приказал отвезти его к булочной на улицу Дофина. Когда Люсьен появился там, разносчицу хлеба охватило вдруг дурное предчувствие. Ее внезапно забила дрожь: быстрыми шагами она пошла к нему навстречу; заговорить ей стоило немалого труда:

— Вы, господин Люсьен! Вы пришли ко мне?

— Да, мамаша Лизон. Только что я был на набережной Бурбонов… Люси я не застал…

— Вы хотели ей о чем-то сообщить?

— Да… А теперь скажу все вам. Вы можете отлучиться на час?

— Разумеется, господин Люсьен, — ответила Жанна, окончательно встревожившись, — я сейчас свободна. Но что это с вами? Вы, похоже, страшно взволнованы…

— Я вам все объясню. Пойдемте в карету…

Карета тронулась. Жанна хотела что-то спросить, но он перебил ее:

— Не здесь, мамаша Лизон. То, о чем мне нужно вам сказать, очень серьезно. Потерпите, пока не приедем ко мне.

Тревога, охватившая Жанну, перешла в ужас; она замолчала и погрузилась в размышления. Зная о том, что произошло между мастерицей и Мэри, она понимала, что речь сейчас наверняка пойдет о Люси, но о чем именно?

Вскоре они наконец оказались одни — в очень скромной квартире. Молодой человек, до сих пор державшийся из последних сил, рухнул на стул и тут же разрыдался. Жанну этот внезапный взрыв отчаяния страшно перепугал.

— Господин Люсьен, — воскликнула она, — ваши слезы — красноречивее всех слов. Ведь речь пойдет о Люси, да? Вы хотели поговорить со мной о ней?

— Да… — ответил Люсьен так тихо, что Жанна поняла это лишь по его кивку.

— Ах! С самого утра, после визита госпожи Арман, я все время чувствовала, что произойдет какое-то несчастье.