– Знаете ли, какое дело, Надежда Прохоровна, я тут вам не все сказал… Еще когда Махлаков резервировал номера под свой день рождения, то просил оставить весь малый корпус целиком для его гостей… Но вот какое дело… В этом же корпусе, в одном и том же номере всегда останавливается одна влиятельная особа… Она сделала заказ раньше Сергея Федоровича. Он попросил администратора договориться с этой дамой, попросить ее либо переехать в другой корпус, либо отменить визит… Но получил отказ. Не в правилах нашего заведения настаивать на изменении решений своих гостей, тем более таких… Так что близкие Сергея Федоровича, вероятно, знают о том, что в корпусе будет проживать еще одна постоялица… Но очень кстати эта женщина позавчера позвонила, сослалась на занятость и отказалась от брони. На ее место я решил заселить вас.
Сказал и исподлобья, хмуря лоб, смущенно посмотрел на бабу Надю.
– То есть ты хочешь сказать, этой самой «влиятельной особой» буду я? – опешила та.
– Ну… вроде того.
– Учудил ты, Паша.
Надежда Прохоровна гордо распрямила плечи, вздохнула и уставилась в ветровое стекло.
– Обманывать вам не придется! – быстро заговорил Архипов, хорошо понимая недовольство прямой, как жердь, пенсионерки. – Мы никогда не называем ни имен, ни должностей своих гостей. Махлаков просто знал – в номере по соседству будет жить еще одна женщина. Он был предупрежден.
– Понятно, – меняя выражение лица с крайне недовольного на просто хмурое, кивнула баба Надя. – Притворяться, Паша, я не люблю. Не обучена.
– Так и не надо! – обрадованный несильной переменой в настрое пожилой сыщицы, заговорил Архипов. – Я бы никогда вас об этом не попросил. Для персонала я представлю вас своей тетушкой, прочим – нет дела, кто вы, что вы… В кругах, к коим принадлежат владельцы холдинга и наследники, скорее всего, привыкли к соблюдению приватности, инкогнито. Никто не будет приставать с расспросами, если вы сами не пожелаете чего-то объяснять.
– А персоналу почему сказал, что я тетушка?
– Я не хочу, чтобы наши встречи или разговоры у кого-то из работников вызывали удивление, – прямодушно ответил Палыч и усмехнулся. – Вы ведь не откажетесь вечерком с «племянником» чаю выпить и поболтать?
– Не откажусь, Паша, не откажусь, – в ответ улыбнулась Надежда Прохоровна и мысленно укорила себя за непонятную, откуда взявшуюся привередливость: когда в прошлом ноябре они с Палычем познакомились в «Сосновом бору», там она сама представилась «тетушкой» Виталика Мусина, хотя не была тому Виталику даже хорошей знакомой.
Пал Палыч, судя по улыбке, об этом факте тоже помнил.
* * *
Номер Надежде Прохоровне достался прямо-таки царский. Из двух просторных комнат, оклеенных так называемыми «шаляпинскими» обоями разных тонов, с золоченой мебелью на гнутых ножках, с зеркалами, бра, к тому же и с балконом. По ванной можно было танцевать. В коврах нога по щиколотку вязла. На низеньком столике ваза с фруктами, цветы – живые! – и шампанское в ведерке.
Сказать по совести, на несколько минут пенсионерка Губкина сконфузилась и онемела. Протерла подошву чистых сапожек о порог, прошлась по комнатам, сходила на балкон и к ванной – годовалый слон утонет, только булькнет. Пощупала обивку кресел, провела пальцем по золоченым мебельным завиткам… Н-да, в такие-то покои с детишками не больно-то и поселят. Детишки тут и шелковые подушечки, и кисти на портьерах, и статуэточки фарфоровые к делу мигом оприходуют…
Архипов с улыбкой наблюдал за «тетушкой», на лице которой явственно прочитывался сакраментальный для подобных случаев вопрос: «И во сколько же, люди добрые, мне эта красота влетит?!»
Не лишним будет вспомнить: по меркам своего двора Надежда Прохоровна считалась бабушкой зажиточной. Лет пять назад получила в наследство от двоюродной сестры квартирку в центре Питера, при помощи совестливых риелторов продала ее успешно и копейки до пенсии не считала.
Но «президентские» номера в бизнес-отелях – это вам не на такси с рынка доехать, мешок картошки привезти… Не крендельки-кон-феты-тортик соседке-бюджетнице на чаепитие принести. Не филеем любимого котика угостить…
Тут шик ненужный. Красота в копеечку. Нечто классовое в душе вопит и протестует – буржуи, морды сытые!
Но, не кривя душой, – прелестно. А деньги, как сама не раз говаривала Софе, в гроб с собою не положишь.
Надежда Прохоровна расправила сведенные робостью плечи, гоголем прошлась вдоль зеркала, стеклянной горки с хрусталем, береточку поправила… Эх, Софу бы сюда! На эдакой постели места хватит и еще останется, чтоб пятками не стукаться!
Пал Палыч так и не дождался сакраментального вопроса.
Надежда Прохоровна представила, как бы в ее случае повела себя культурная Софа. Подошла к трюмо, скинула береточку, пожамкала губами, распределяя ровненько перламутровую помаду (не с рынка, с бутика, подарок Настеньки на женский день) и, взбив пятерней все еще пышные, хоть и седые волосы, кивнула удовлетворенно:
– Годится.
Архипов фыркнул.
Положил на низенький столик карточку магнитного ключа, взял телевизионный пульт:
– В этом номере, Надежда Прохоровна, телевизор находится за раздвижной панелью, – нажал на выпуклую серебристую пупочку…
Кусок нижней деревянной обшивки стены отъехал в сторону, за ним матово блеснул огромный плоский экран… и тем поразил пенсионерку не до каких-то там глубин, а просто-таки ранил насквозь и навылет. Надежда Прохоровна перестала хранить лицо – мол, мы ко всяческим буржуйским заморочкам тоже привычные будем, – и откровенно ахнула:
– Ох, Паша… шикарно-то как… Прямо дворец…
– Иначе не умеем, – разулыбался охранный шеф. – Насчет оплаты, Надежда Прохоровна, не переживайте. Мне, как работнику, полагается скидка, вы – моя тетушка, мой гость. Да и, впрочем… Частично номер уже был оплачен прежней постоялицей по брони. Сейчас сезон новогодних каникул, иначе нельзя. Так что обошелся он мне в сущие копейки. Иных претендентов все равно уже попросту не будет…
Гордая бабушка Губкина собралась было покочевряжиться, потрясти далеко не пенсионерским кошельком. Но передумала. Решила – справедливо все: Паша ее пригласил, она по его вызову на помощь приехала, пусть будет, как «племянничек» решил…
Главный и малый корпуса отеля соединяла длинная прозрачная труба, отрекомендованная Архиповым как оранжерея. Различные экзотические растения, лианы и даже пальмы почти смыкались над головой проходящих людей, труба пахла мокрой зеленью, сопревшим черноземом и кое-где цветами. Полукруглые арки тоннеля выходили на два зеркально подобных пятачка в обоих корпусах, именно такое местечко со столиком и креслицами Надежда Прохоровна и выбрала для наблюдательного пункта. Положила на колени вязанье (Арнольдовичу тоже теплых носочков захотелось, остатней пряжи на носок хватит, остальное потом докупим) и, надев очки, начала ждать приезда скорбящих родственников и друзей Сергея Федоровича Махлакова.
Перед обедом она успела ознакомиться с листками из синей папочки, «надерганными» из Интернета, успела получить о скорбящих некоторое представление и теперь ждала, кто первым вынырнет из райских кущ тоннеля, пройдет мимо нее до номера.
Первой на паркет малого корпуса ступила невысокая, прямо-таки крошечная пожилая дамочка в черной норковой шубке до колен. На дамочке был смоляной парик (а что еще может так лаково блестеть на голове, когда, навскидку, дамочке лет семьдесят с приличнейшим хвостом!), перевязанный черной траурной лентой, расшитые меховые сапожки. В руках – нечто абсолютно мелкое, короткошерстное, с острыми коричневыми ушами и блестящим пуговичным носиком, едва торчащими из складок бордовой норковой пелеринки.
Собака.
Дама несла ее под мышкой, бережно придерживая, и шептала что-то ласковое в трясущуюся от холода антенну уха.
Собака наверняка мечтала об одеяле с теплой грелкой, хозяйка наверняка обещала, что скоро так оно и будет.
Разговаривая с собакой, дамочка так увлеклась процессом, что сбилась с курса и буквально наскочила на сидящую в кресле бабушку Губкину.