Путь к истине лежит дальше 101-го километра. А что потом будет? Одни проблемы. Всего на одной пятой России можно пахать, еще половина этой пятой официально считается зоной «рискованного земледелия». Почти все моря вокруг страны покрываются льдом, почти все приграничные территории не заселены. У России самое большое число дорог, идущих в никуда, самое большое число морей, по которым никто не плавает, и самые длинные границы, которые почти никто не переходит. Неимоверно большое пространство нуждается в такой же грандиозной реакции: оно порождает понты – очень русскую манеру поведения. Это поза того, кто лишен аршавинской смелости (или даже наглости) и сомневается в степени своего воздействия. Печально все это, но и понятно.

Конец тренерских речей в раздевалке. Теперь мы кое-что знаем про поле игры и как – в идеальных условиях – надо себя вести в первом тайме, но зачем это нам? К чему эта провинциальная пустота? Может быть, чем дальше в лес, тем больше не надо?! В следующей главе мы узнаем несколько ответов именно на эти вопросы. Сначала надо было кое-что сказать о месте действия, поскольку понт – очень понятное явление там, где, как в песне, «старый клен стучит в окно [жуть!] и нас с друзьями приглашает на прогулку». В никуда.

Мы все употребляем слово «понт», но далеко не все одинаково понимают его значение. Любая поисковая система в Рунете нам сразу же предложит тысячи страниц и форумов, примеров, предложений, дебатов или самой ожесточенной полемики. Поскольку термин редко встречается в словарях, первым делом стоит остановиться и поинтересоваться «любительскими» представлениями. Если какого-то слова нет ни в печати, ни в библиотеках, ни в каталогах на пыльных полках библиотек, то его смысл формируется прямо у нас на глазах. К тому же в таких ситуациях каждый употребляет слово так, как считает правильным, а это плодит множество разных, субъективных версий.

Термин «понт» даже имеет разные оттенки в разных городах. В такой огромной стране, как Россия, конкретный смысл ускользает. Люди друг другу передают информацию, но количество звеньев, необходимых для того, чтобы эта информация пересекла всю страну, делает ее утрату неотвратимой. В городе Челябинске, например, слово «понт» употребляется как «ничего особенного»: «Туда ехать-то – вообще понты!» (совсем недалеко)[4].

Выручают сетевые словари. Одно из интернетных изданий предлагает вот такую этимологию: термин «понт» относится к временам князя Олега и его похода на Царьград, столицу Византии.

Люди, живущие в этом странном мире, назывались понтярщиками. Их близость к бескрайним морям сказывалась на телосложении: соседство с бесконечностью выразилось в особой позе. Моряки отличались от сухопутных людей «раскачивающейся походкой». Беседовали громогласно, якобы оттого, что на борту приходится постоянно перекрикивать мать-природу. Они привыкли размахивать руками, «стараясь постоянно держать равновесие как на суше, так и на раскачивающейся палубе»[5]. Мдаааа… как-то все очень похоже на неубедительное оправдание собственного окосения: «Понтую, милая!» Петь начинаешь: «Унеси меня за семь морей…». Барышня молчаливо смотрит. Пауза. Упал.

Другие источники утверждают нечто в подобном духе, что понт – детище матери-Одессы, поскольку Черное море при древних греках называлось Понтом Евксинским. Согласно этой версии греки основали 2650 лет назад город Борисфен именно «на том месте, где стоит современная Одесса»[6]. В Одессе бытует мнение, что этимология слова восходит к местным «условиям, создаваемым помощниками вора с целью облегчения кражи». Так выходит, что морской понт – своего рода обман, на грани криминальной брехни. Только потом мало-помалу термин перешел в запас слов законопослушных граждан, где наши два определения сходятся. С бескрайним морем сравнивают безликую криминальность или безалаберщину. Ни океаны, ни беспорядок не имеют лица. Они – везде или просто есть, а наглый понтярщик утверждает, что стоит на равных, так сказать, с ними – лицом к лицу – и отстаивает свои «права».

Оспаривать то, что тебя окружает, все равно, что лаять на слона. Или на государственную власть. Может быть, получится, а можешь совершить величайшую глупость. Ну обманул государство. Ну и что? Плюнул в штурмовой ветер с борта корабля. А что, ответных ударов не бывает, что ли? «Даже ученые мужи и дамы порой хвалятся, как им удалось “взять на понт” министерство или управление фонда и в результате получить грант или субсидию»[7]. Поздравляю. Помните рекламу: «Плати налоги и спи спокойно»? Там изображена супружеская пара в кровати. Он и не спит, и о сексе даже думать не хочет. Все это из-за голоса из той же темноты, обещающего – судя по рекламе – бессонные ночи и импотенцию. По тем же соображениям мало кто бранит Бога за паршивую погоду, когда самолет попадает в зону сильной турбулентности. Наверное, не надо… Мало ли что!

Разные фразы в разное время употребляются по-разному. «Брать на понт» порой значит «обмануть»; «без понта» может значить «по-простому»; «с понтом» нередко обозначает «хитро»; «понт» может просто становиться «враньем» и т. д.[8] Неспособность осмыслить то, что невидимо или лишено четких форм, отражается на понятиях: бесформенность порождает неточность в определениях, еще более усложняя наши представления о том, что «там», за бортом, – на поле игры.

Предположим, что я желаю понтовать перед судом – либо Страшным, либо районным. «Победа» над морем или законом окончательной быть не может, но сама идея преодоления этого нескончаемого пространства и притягивает, и отталкивает. «Всё», т. е. анонимную безмерность, священную или бюрократическую, надо сначала как-то свести к прозаическому содержанию, сказав: одержу победу над «тем-то и тем-то» (над «Богом», «морем», «страхом» и т. д.). Так хочется назвать неназываемое, и начинаются упорные утверждения: «Да, имею всё в виду. Больше мне нечего сказать». В такую короткую житейскую формулу, однако, всегда включен неуловимый остаток. Чего-то все-таки не хватает: не всё ты сказал. У безграничного «всего» нет названия, и с каждым определением проблема становится яснее.

Понты – форма подобного (само)обмана. А как насчет позитивной, если не «наглой» смелости Аршавина? Почему у нас нет его оптимизма? Это – обратная сторона понта. В «Куке» и «Беглянках» узнаём подобную форму неуверенности, мимолетную демонстрацию бравады. Вступая в незнакомую ситуацию – в бой, в матч, в темноту или в любовь, – можно на секунду взять на себя смелость подумать, что справишься в сети многочисленных событий или непредсказуемых приключений. Или, наоборот, можно хвастаться, что сам – один! – преодолеешь «всё». Первое, как с нашим футболистом, – основано на потенциальном участии «в игре» событий; второе, как у любого хвастуна, – на первенстве. Первое – форма смирения (человек смиряется с ситуацией или событием и принимает «переплетение» поступков всех членов команды, так сказать), второе – форма спесивости, порожденной страхом перед унизительным смирением! Вместе они составляют комплекс неполноценности.