– Доктор Скарпетта, ярлыки на месте, – раздался в трубке голос Розы.

– Сколько штук?

– Сейчас посмотрю. Пять.

– С какими надписями?

– "Сердце", "легкие", "селезенка", "желчный пузырь" и "печень".

– И все?

– Все.

– Роза, а вы уверены, что там нет ярлыка "повреждения, заметные невооруженным глазом"?

Пауза.

– Уверена. Тут только пять ярлыков.

– Раз вы приклеили ярлык "повреждения", значит, на нем должны быть ваши отпечатки, – произнес Марино.

– Только если Кей была без перчаток, – вмешалась Бетти, с тревогой наблюдавшая за происходящим.

– Я обычно снимаю перчатки, чтобы наклеить ярлыки, – пробормотала я, – ведь перчатки в крови.

– Хорошо, – мягко продолжал Марино. – Вы, значит, перчатки сняли, а Динго не снял...

– Винго, – перебила я. – Его зовут Винго.

– Какая разница. – Марино собрался уходить. – Фишка в том, что вы трогали ярлык голыми руками – значит, на нем должны быть ваши отпечатки. – Уже из коридора Марино добавил: – А вот больше ничьих отпечатков быть не должно.

Больше ничьих и не было. Из всех отпечатков, что обнаружились на конверте, идентифицировать удалось только одни – мои собственные.

Правда, нашлось еще несколько пятен – и нечто настолько неожиданное, что я на секунду забыла, зачем вообще пришла к Вандеру.

Вандер направил на конверт луч лазера – и картон засветился, как ночное небо.

– Чтоб мне провалиться, – пробормотал Вандер третий раз подряд.

– Чертовы "блестки" были, наверное, у меня на руках, – произнесла я с сомнением. – Винго был в перчатках, Бетти тоже...

Вандер зажег верхний свет и покачал головой:

– Будь ты мужчиной, я бы сообщил куда следует.

– И я бы тебя за это не упрекнула.

Вандер посерьезнел.

– Кей, постарайся вспомнить, что ты делала сегодня утром. Мы должны быть уверены, что "блестки" – с твоих рук. Если это так, нам придется пересмотреть наши версии по последним убийствам. Вдруг это ты оставляла "блестки" на телах?

– Исключено, – перебила я. – Совершенно исключено, потому что я, Нейлз, всегда надеваю перчатки. Я снимаю их, только когда сажусь заполнять ярлыки. Поэтому и отпечатки на конверте обнаружились.

Но Вандер не унимался.

– А может, это лак для волос или пудра. Или еще что-нибудь, чем ты пользуешься каждый день.

– Вряд ли. – Я стояла на своем. – Мы не обнаружили "блесток", когда осматривали другие тела. "Блестки" имеются только на телах задушенных женщин.

– Да, ты права.

С минуту мы напряженно думали. Потом Вандер спросил, желая развеять все сомнения:

– А Бетти с Винго были в перчатках, когда брали в руки этот конверт?

– Да – поэтому и отпечатков не оставили.

– То есть "блестки" не могли попасть на конверт с их рук?

– Нет, только с моих. Если, конечно, больше никто не прикасался к конверту.

– Ты хочешь сказать – тот, кто положил конверт в морозильник, – скептически проговорил Вандер. – Но отпечатки-то только твои, Кей.

– А пятна? Их, Нейлз, мог оставить кто угодно.

Конечно, мог. Только я знала: Вандер так не считает.

– Кей, а что ты делала перед тем, как пойти наверх?

– Я делала вскрытие тела женщины, которую сбил грузовик, причем водитель скрылся с места происшествия.

– А потом?

– А потом Винго принес конверт, и я побежала с ним к Бетти.

Вандер окинул равнодушным взглядом мой заляпанный кровью халат и произнес:

– Вскрытие ты проводила в перчатках.

– Конечно. Но когда Винго принес конверт, я их сняла – я же говорю...

– Перчатки изнутри посыпаны тальком.

– Думаешь, это тальк?

– Может, и нет, да все-таки надо проверить.

Я сходила в анатомичку за новой парой латексных перчаток. Через несколько минут Вандер уже выворачивал перчатки наизнанку и светил на них лазером.

Это оказался не тальк. Честно говоря, мы и не рассчитывали, что тальк будет светиться – он не вступает в реакцию. Мы уже проверяли и лосьоны для тела, и пудру в надежде обнаружить, чем же на самом деле являлись "блестки". Ни одно из косметических средств, содержащих тальк, не вступало в реакцию.

Вандер включил свет. Я курила и думала. Я пыталась припомнить каждый свой шаг с момента, когда Винго показал мне пресловутый конверт, до момента, когда я вошла в лабораторию Вандера. Я исследовала коронарные артерии, когда Винго подошел ко мне с конвертом. Я отложила скальпель, сняла перчатки и вскрыла конверт, чтобы взглянуть на предметные стекла. Затем поспешно вымыла руки и вытерла их бумажным полотенцем. Затем пошла к Бетти. Может, я трогала что-нибудь у нее в лаборатории? Этого я не помнила.

Неужели это мыло фосфоресцировало?

– Нейлз, я вымыла руки с мылом. Может это быть мыло?

– Вряд ли, – ответил Вандер, не задумываясь. – Ты ведь тщательно сполоснула руки. Если бы мыло, которым ты ежедневно пользуешься, вступало в реакцию даже после тщательного споласкивания, мы бы находили "блестки" буквально на всем. Я почти уверен, что тут мы имеем дело с чем-то сыпучим, порошкообразным. У вас внизу дезинфицирующее жидкое мыло, разве не так?

Да, так оно и было, но я слишком спешила и поэтому не пошла в подсобку, где над умывальником был дозатор с жидким дезинфектором розового цвета. Я подскочила к ближайшему умывальнику в анатомичке, на котором стояла металлическая коробка с порошкообразным серым мылом – таким пользуются во всем нашем здании. Оно было дешевое, и наше ведомство закупало его тоннами. Я не имела представления о составе этого мыла. Оно практически не пахло, не расползалось от влаги и не пенилось – будто песком руки моешь.

В конце коридора был женский туалет. Я принесла оттуда целую пригоршню серого порошка. Вандер включил лазер.

Мыло светилось ярко-белым неоновым светом.

– Черт меня подери...

Вандера затрясло от волнения. Меня тоже. Да, я хотела узнать, что за "блестки" мы находили на телах жертв, но мне и в страшном сне не могло присниться, что это мыло, которого полно в нашем здании!

Я все еще сомневалась. Неужели "блестки" попали на конверт с моих рук? А что, если нет?

Мы продолжали проверку.

При тестировании огнестрельного оружия делается множество выстрелов для определения дальности и траектории полета пули. Мы же с Вандером до одурения мыли руки, пытаясь выяснить, насколько тщательно нужно сполоснуть руки водой, чтобы лазер не выявил "блесток".

Вандер как одержимый скреб руки порошком, старательно ополаскивал, вытирал бумажным полотенцем. Под лучом лазера загоралась пара "блесток", не больше. Я пыталась вымыть руки так же поспешно, как сегодня в анатомичке. В результате на всем, чего я касалась – на столе, на рукаве вандерова халата, – фосфоресцировали целые созвездия. С каждым новым прикосновением "блесток", естественно, убывало.

Я принесла из туалета целую кофейную чашку мыльного порошка. Мы продолжали мытье. Свет включали и выключали, лазер уже дымился. Вскоре умывальник изнутри стал выглядеть как Ричмонд темной ночью с высоты птичьего полета.

Нам удалось обнаружить нечто интересное: чем больше мы мыли и вытирали руки, тем больше на них оставалось "блесток". "Блестки" скапливались под ногтями, налипали на запястья, манжеты и рукава. Оттуда они попадали на полы халата, добирались до волос, оставались на лице, шее – на всем, до чего случалось дотронуться. Минут через сорок пять, намывшись на неделю вперед, мы с Вандером в свете лазера выглядели как две новогодние елки.

– Мать его так... – донеслось из темноты. Никогда не слышала, чтобы Вандер употреблял подобные выражения. – Ты только посмотри! У этого отморозка, должно быть, мания чистоты. Это по сколько же раз на день он моет руки, что после него столько "блесток" остается?