Довольно, однако, о низшем герметизме; попытаемся проникнуть в сущность высшего герметического учения, бросив предварительный взгляд на его источники. Это, вопервых, дошедшие до нас в особых списках 17 диалогов на греческом языке; во-вторых, большое "слово посвящения", сохраненное для нас только в латинском переводе, который раньше неправильно приписывали Апулею, под заглавием "Асклепий"; в-третьих, названная выше "Дева Мира", большие отрывки которой сохранены Иоанном Стовейским в его хрестоматии [3]. Эти сочинения далеко не все, что в древности приписывалось Гермесу Трижды-Величайшему, – даже если отнестись скептически к свидетельству Ямвлиха, говорящему о 20000 его книг, и, вычеркнув пару нулей, включить в это число и многочисленные произведения по низшему герметизму с алхимией. Равным образом, сочинения эти не одновременны: древнейшее из них (Пемандр) в своей первоначальной редакции послужило источником для "Пастыря" Ермы, одного из первых сочинений христианской литературы, будучи, таким образом, древнее II века до н. э.: самое позднее (Асклепий) в его нынешней редакции относится к эпохе императора Константия (IV в.).

Начнем с "Пемандра", прозрачное заглавие которого (Poimandres, "пастырь мужей") сохранило еще воспоминание о древнем боге-пастыре аркадской мифологии. Это – слово откровения: говорящим представляется, по-видимому, Гермес Трижды-Величайший. Он рассказывает, как в экстазе, вызванном усиленным погружением в тайны мироздания, ему явился сам Пемандр, "державный Разум", как он себя называет; при его содействии он вновь переживает сотворение мира. Эта "пемандрова космогония" в главных чертах совпадает со страсбургской, только мифологические имена заменены аллегорическими. В начале был свет, он же и первый Разум, и тьма; последняя рождает из себя "влажную природу", дымящуюся как от огня и издающую жалобный звук. От света к ней исходит "священный Логос", благодаря которому происходит разделение стихий. Затем "первый Разум", будучи двуполым, рождает Разум-Демиурга и дает ему власть над высшей стихией – огнем; он создает семь планетных божеств, после чего Логос с ним соединяется. Оставленные Логосом нижние стихии стали простой материей (hyle) и в качестве таковой произвели "бессловесные твари". Тогда первый Разум… но то, что следует, так оригинально и так красиво, что было бы жаль сокращать и изменять изложение подлинника.

"Тогда Разум, отец всего сущего, будучи светом и жизнью, родил подобного ему Человека; его он полюбил как своего сына. Он был ведь прекрасен, имея образ отца; такто, в действительности, бог полюбил свой собственный образ. Ему он передал все свои создания. Он, созерцая творение Демиурга в огне (т. е. планетные сферы), и сам пожелал творить; и ему это было разрешено отцом. Очутившись в сфере Демиурга с тем, чтобы иметь власть над нею, он созерцал создания брата (т. е. планетных богов), и они полюбили его, и каждый уделил ему часть собственного естества. Познав их сущность и получив удел в их природе, он пожелал разорвать вращение сфер и разбить власть того, кто восседает над огнем".

Мы здесь без труда узнаем знакомые мотивы из "Книги Бытия"; так как мы ниже найдем несомненное заимствование из нее, то ничто не мешает допустить ее непосредственное влияние и здесь. Но как смело и странно грехопадение ангелов соединено с грехопадением человека! Не ангелы, нет – сам Человек, созданный Богом по Его образу и подобию и облагодетельствованный Им, пожелал возмутиться против Него и "разбить Его власть". Это решение является последствием того, что планетные боги уделили ему своей силы; отсюда видно, что это были злые влияния. Какие – это Пемандр старается определить ниже, но очень искусственно и неубедительно (§ 25). Гораздо удачнее попытка, о которой мы узнаем от Сервия, древнего комментатора Вергилия (к кн. VI 714 Энеиды). Согласно ей, душа человека, проходя для воплощения через планетные сферы, заражается от медленного Сатурна вялостью, от властолюбивого Юпитера спесью, от воинственного Марса вспыльчивостью, от прелестницы Венеры сладострастием, от корыстолюбивого Меркурия жадностью, (остаток я дополняю:) от всепожирающего Солнца обжорством, от бледной Луны завистью. Вот они, семь смертных грехов церковного учения, на которых еще Данте построил свою концепцию чистилища! Кто бы мог думать, что его корень находится здесь – в астрологии и в герметизме?

Но что же делает греховный и мятежный Человек? "И вот владыка всего смертного мира с его бессловесными тварями – прошел через небесную гармонию, разорвав ее сферы и разбив силу бога; он показал нижней Природе свой прекрасный божественный образ; увидев его, вместившего в себе всю силу распорядителей судьбы (т. е. планет) и подобие бога, Природа ему улыбнулась в любви. А он, увидев свое подобие в ней, отраженное ее водой, воспылал любовью к нему и пожелал вселиться в него; с желанием явилась и сила, и он вселился в бессловесное подобие. А Природа, залучив к себе возлюбленною, обвила его вся, и они совокупились; они ведь были любовниками. И вот почему, в отличие от всех других существ земли, человек двойственен, будучи смертен своим телом и бессмертен благодаря тому сущному Человеку."

Что сказать об этом дивном мифе? Одно ясно: перед нами уже не Книга Бытия; мы на греческой или грекоазиатской почве. Человек нисходит к Природе; Природа, прельщенная его неземной красотой, улыбается ему в любви; чтобы им овладеть, она показывает ему в воде его собственное изображение. Действительно, он спускается к прекрасному призраку; тогда она обвивает его, и он принадлежит ей. Где-то читали мы эту притчу? Так Нарцисса любила нимфа Эхо, а он, безучастный к ее мучениям, любовался на свое отражение в ручье, пока не испустил душу… но здесь нет той черты, что нимфа овладела им, благодаря этой его себялюбивой страсти. Так прекрасный Гермафродит, желая выкупаться в принадлежащем нимфе Салмакиде роднике, подпал под ее власть… но здесь нет любви к собственному отражению. Так, наконец, юный Гилас, увидев свой призрак в ключевой воде, наклонился к нему, любуясь его красотой, – а наяды ключа, пленившись им, увлекли его к себе… Вот именно этот последний рассказ и содержит все требуемые черты. К тому же он был в ходу у александрийских поэтов: для нас сохранились поэтические обработки и Феокрита, и Аполлония Родосского, и Каллимаха, последняя – в подражании Пропорция. А затем – героя звали Гиласом (Hylas); в Человека же герметической религии была влюблена природа, материя (hyle); должны ли мы признать это созвучие случайным? Не вероятно ли, что какой-нибудь поэт или мыслитель, пораженный этимологией имени Гиласа, дал мифу о нем космогоническое толкование, и что герметизм принял его в свои откровения?

Пемандр продолжает: "И вот таинство, скрытое до нынешнего дня. Природа, совокупившись с Человеком, принесла чудо чудное: так как Человек имел в себе природу гармонии тех семи (планетных богов)… то и Природа не остановилась, но родила семерых людей, соответствующих природе семи правителей, двуполых и реющих в воздухе…

А когда исполнилось время, весь половой союз был разорван по воле Бога, все двуполые существа разделились вместе с Человеком и стали мужскими и женскими сами по себе. И тот же Бог сказал святое слово: "Растите в росте и умножайтесь во множестве, все твари и создания, и да познает мыслящий человек самого себя, что он бессмертен, и что причина смерти – любовь, и да постигнет он смысл всего сущего".

Тут заимствование из Книги Бытия – "Растите и умножайтесь!" – так очевидно, что ученый византиец Пселл, воскресивший интерес к герметизму у себя на родине, сделал к выписанным словам следующее замечание: "По-видимому, этот кудесник основательно ознакомился с Божьим словом; на основании его он рассуждает и о сотворении мира, и не останавливается перед заимствованием подлинных слов Моисея… Все же он не соблюл простоты, ясности, прямоты, чистоты и вообще божественности Писания, но впал в привычное эллинским мудрецам заблуждение, в аллегории и суесловия и фантазии, оставив прямой и верный путь или, вернее, выбитый из колеи Пемандром. А кто такой этот Пемандр – ясно: тот же, кого мы называем царем мира сего, или кто-нибудь из его свиты. Ибо дьявол – вор, говорит Василий, и крадет наши слова, не для того, чтобы научить благочестию своих приверженцев, а для того, чтобы они, скрасив словами и мыслями правды свое нечестие, сделали его более убедительным для толпы".