Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Все это произошло месяцев восемь назад. Места в общежитии Сергею не дали: он не стал рассказывать декану всю правду, а выдумал нелепую байку о капризном дяде. Синицын же после некоторого раздумья разрешил все же племяннику оставаться в его квартире. Но что касается денег, характер выдержал.

Однако строгая денежная репрессия должных результатов не дала. Неизвестно откуда, но помимо «повышенной стипендии» у Сергея появились шальные деньги. И как прежде бывали, правда теперь уже не столь многолюдные и шумные, вечеринки, о которых даже сосед ничего не знал.

Синицын же по-прежнему был в разъездах…

— Вот финал. Я сижу здесь, перед вами, а Сергей арестован органами государственной безопасности… Племянник, приемный сын коммуниста…

— Простите, Вячеслав Владимирович, но я вновь вынужден напомнить вам, что ваш племянник не арестован. Это не казуистика… Думаю, что он вернется домой. И все, что вы рассказали нам, будет в немалой мере способствовать тому.

…Теперь беседа с Сергеем проходила в присутствии Синицына. Клюев знает о Сергее и о его друзьях уже несколько больше, чем дядя. Известно, что в кругу студентов он выглядел этаким бонвиваном: одет всегда ультрамодно, любит щегольнуть «информированностью», всегда при деньгах и полон готовности кутнуть. Друзей у него много, но студентов среди них мало. Кто они, эти друзья, чем занимаются, где работают — однокашникам Сергея неизвестно. Крымов не очень разборчив в своих связях, да и связи эти странные. Владик? Что их связывает? Говорят, друзья детства. Подружился с аспирантом МГУ, иностранцем Дюком. Товарищи из Сережиной группы как-то спросили у Крымова: «Где ты с ним познакомился?» Сергей неопределенно ответил: «Мир тесен…» В КГБ, в другом отделе, Дюком интересовались в связи с кое-какими валютными операциями. Есть основание полагать, что аспирант не столько занят обогащением духовным, сколь материальным: спекулирует долларами. Письмо матери Толика — еще одно тому подтверждение. Видимо, именно его имел в виду Сергей, когда говорил Толику о человеке, который «по части дубленок дока…»

Сергей, как утверждают ребята из его группы, «втрескался по уши» в Ирину Рубину. И, кажется, не без взаимности. Она старше его и уже готовится к защите диплома.

В Сережиной компании Ирина выглядит белой вороной: серьезная, вдумчивая, активная общественница. Сплетничают об этой паре разное. Говорят, что Ирина безуспешно пытается оторвать Сергея от его дружков. Староста группы, Петя Кудрявцев, однажды случайно оказался свидетелем их бурного объяснения. Ирина возмущалась дружбой Сергея с Дюком и Владиком. «Ради бога, прошу тебя, избавь меня от их общества. Я могу, если это тебе так хочется и так необходимо, воспринимать их лишь в микродозах».

…Что скажет сейчас Сергей, после того как побывал в камере? Рядом — Синицын. Клюев дал понять, что, если потребуется, вызовут и Ирину Рубину. Сергей встрепенулся, заерзал на стуле.

— Зачем? Она не имеет никакого отношения…

— А нам кажется, что имеет… Так как — вызвать?

— Не надо. Я очень прошу. Не надо!

— Вы хотите сохранить за собой право смотреть этой девушке прямо в глаза?

— Да…

— Тогда наберитесь мужества и говорите все… До конца…

Сергей рассказал всю правду. Правда оказалась страшнее, чем это можно было предполагать. Дюк, узнав, что дядя лишил племянника возможности тратить деньги без счета, как-то после нескольких рюмок коньяку доверительно сказал Сергею:

— Я имею честь сделать вам, Серж, заманчивое предложение. Вы имеете прекрасное хобби — журналистика… Я уполномочен одним английским прогрессивным журналом платить вам тридцать долларов за репортаж для этого очень интересного издания. Во время каникул вы поедете за счет журнала чудесным маршрутом: Москва — Одесса — Батуми… Три недели будете путешествовать. Одну неделю будете писать отчет. Простите, репортаж. Вы даете вашу работу мне, и я буду платить вам наличными тридцать долларов… Если Серж согласен, мы будем уточнять объекты. И наш договор: двести советских рублей, как говорят русские, командировочные. Без отчета. И двадцать долларов — аванс. Еще десять долларов: при сдаче репортажа…

Серж «прозрел» слишком поздно, когда уже вернулся из вояжа. Впрочем, не так уж поздно. Он сказал Дюку, что репортаж написать не сможет. Ничего интересного, кроме красот Черноморья. Дюк рассвирепел, сказал, что не ожидал от интеллигентного человека такого трюка, как он выразился. Иностранец пытался выспросить у Сергея, что тот видел, с кем встречался, попытался даже припугнуть. Но Крымов действительно ничего не мог написать, кроме того, что имеется во всех путеводителях по Черноморскому побережью. Иностранцу не хотелось верить, что Сергей догадался об истинной подоплеке «репортажа». Дюк тешил себя мыслью, что юноша увлекся какой-нибудь красавицей и прокутил с ней все деньги. Дюк не знал, что в жизни его «друга» появилась Ирина, что в ее доме Сергея не очень жалуют, что он тщательно припрятал все деньги в надежде щегольнуть перед Ирининым отчимом.

Ирине о всех своих переговорах с Дюком Сергей ничего не сказал, а поездку в Батуми объяснил так: каникулы плюс небольшое задание редакции одного журнала, где его уже давно приветили. А теперь она все узнает.

— Для меня это самое тяжелое наказание. Поверьте… Я многое передумал…

Да, он многое передумал, и раздумья эти чем-то напоминали горькое похмелье.

До последнего времени Сергей считал, что живет полнокровной, интересной жизнью. И, когда, при первой беседе с Клюевым, тот спросил его: «Вы-то сами довольны такой жизнью?» — ответил: «Да, конечно…» И был уверен, что это действительно так. Клюев сказал ему тогда: «Поймите, это только видимость жизни…» Теперь, вспоминая тот разговор, он впервые задумался над глубоким смыслом его слов: «Видимость жизни…»

Кто они, эти парни и девушки, окружавшие Сергея? Кто они — с виду интеллигентные, образованные, с претензией на высокие духовные запросы? Мыльные пузыри, подонки из того особого мира, в котором принято считать, что деньги всесильны: за деньги можно купить все — дубленку, золото, машину, диплом инженера, красивую девушку и красивую сладкую жизнь… И душу человека… И будто стоит сейчас перед Сергеем «златокудрый» Саша Аветисов, валютчик, гастролировавший по Закавказью. Из гастролей он возвращался с пятью-шестью тысячами рублей, приглашал всю компанию в «Арагви» и поражал девочек тем, что посылал на чужой столик малознакомым людям коньяк, шампанское и фрукты… «Вот это да! Вот это дает гастроль!» — вздыхали ошеломленные девочки.

И Сергей старался перещеголять этого хлыща. За дядюшкин, конечно, счет… Среди вздыхающих была красавица Ксана, девушка, которая могла стать архитектором, а стала… продавщицей с черного рынка. У нее дух захватывало, когда она у Дюка выторговывала «зелененькие». У нее слюнки текли, когда валютчик Саша шептал ей: «Фирмы много», — значит, к берегу прибыло много иностранцев и надо спешить дело делать… Ее любовник Давид Круглянский, синеглазый молодой человек неопределенных занятий с внешностью холеного барина, специализировался на спекуляции заграничными джазовыми пластинками. Давид хорошо разбирался в тонкостях этого бизнеса, была у него тут своя клиентура.

Среди клиентов попадались ошалевшие от сионистской пропаганды люди, платившие до пятисот рублей за пластинку с записью молитв главного кантора американской синагоги. «Поет так, что за душу хватает… Знаменит на всех континентах», — расхваливал свой товар Давид Круглянский. И пластинки эти не задерживались: с одной стороны пластинки — секс-джаз, с другой — «Песнь песней» в исполнении главного кантора… А вместе с пластинкой продавалась шестиугольная звезда, позолоченная, с клеймом, свидетельствующим, что сделано в Израиле…

И Сергей хватается за голову: «Бог ты мой, как я низко пал! И почему я не послушался Бориса?» Борис был однокурсником Сергея. Валютчик Саша почтительно говорил о нем: «Далеко пойдет… Головастый…» И тут же пытал Сергея: «Не продаст?» И сам отвечал: «Не выйдет… Увяз». Для Сергея история Бориса осталась загадкой — как случилось, что он вырвался из этого омута? Кто его вытянул, кто открыл ему глаза, в каком «вытрезвителе» пришел в себя? Но теперь это уже не столь важно. Для него, Сергея, важно другое — почему он сам не вырвался, почему не поверил Борису в тот вечер, когда они сидели вдвоем в кафе и один на один вели нелицеприятный разговор? Борис выложил ему начистоту все, что думал о себе и о нем, и о Саше Аветисове, и о красавице Ксане, и о Давиде Круглянском, и о долговязом Дюке, и даже о Владике, который оставался все время в тени и к их компании вроде не был причастен. Борис сказал о нем: «Теневой кабинет… Все видит, все знает, всем управляет». Сергей и сейчас не хочет так думать о Владике. «Он-то при чем?» Но это так, между прочим. Сергей снова вспоминает Бориса: «Опомнись, Сергей. Ты же отличный парень. Умница. Поверь, глаза дружбы редко ошибаются. Это, кажется, старик Вольтер говорил… Поверь другу… Давай забудем все и сожжем все корабли. Согласен?» Сергей тогда уклончиво ответил: «Хорошо. — И негромко, почти шепотом добавил: — Надо подумать».

23
{"b":"150121","o":1}