— Он был в Вашингтоне и зашел ко мне.

— Конечно, я помню его.

— Он зашел, чтобы обсудить одно дело. Ты помнишь, он адвокат. В Чикаго, — я быстро отступала. — Он был по делу в округе Колумбия. — Чем больше я говорила, тем больше меня обволакивало ее неодобрительное молчание.

— Хм. Что я помню, так это то, что он чуть не убил тебя, Кейти.

Когда она называла меня «Кейти» — мне снова было десять лет.

Очевидным преимуществом того, что исследовательские лаборатории находились в том же здании, что и мое бюро, заключалось в отсутствии необходимости дожидаться бумажных отчетов. Так же как и я, ее сотрудники владели результатами исследований задолго до того, как переносили их на бумагу. Я передала на исследование материалы по делу Берил Медисон ровно неделю назад. Возможно, пройдет еще несколько недель, прежде чем отчет окажется на моем столе, но Джони Хэмм уже должна иметь собственное мнение на этот счет. Закончив утренние дела, я с чашкой кофе в руке поднялась на четвертый этаж.

Кабинет Джони, немногим больший, чем ниша, был зажат между лабораторией анализа следов с места преступления и лабораторией химических исследований в конце коридора. Когда я вошла, она сидела за черным столом, вглядываясь в объектив окуляра стереоскопического микроскопа, блокнот рядом с ее локтем был заполнен аккуратными записями.

— Неудачное время? — спросила я.

— Не хуже, чем любое другое, — откликнулась она, рассеянно оглянувшись.

Я пододвинула стул.

Джони была миниатюрной молодой женщиной с короткими черными волосами и широко распахнутыми темными глазами. Мать двоих детей, она вечерами училась на доктора философии и поэтому всегда выглядела усталой и немного торопящейся. Но, с другой стороны, так выглядело большинство сотрудников лабораторий, и если уж на то пошло, это же самое частенько можно было сказать и обо мне.

— Как там с материалами по делу Берил Медисон, что-нибудь удалось выяснить? — спросила я.

— У меня ощущение, что такого ты не ожидала. — Она листнула назад несколько страниц блокнота. — Следы по делу Берил Медисон — сплошной кошмар.

Меня это не удивило. Я сдала на анализ множество пакетиков и образцов. Тело Берил было настолько окровавлено, что собрало мусор, как липучка для мух. Особенно трудно было исследовать волокна: прежде, чем Джони смогла положить под микроскоп, их требовалось еще очистить. Для этого каждое волоконце закладывалось в контейнер с мыльным раствором, который, в свою очередь, помещался в ультразвуковую ванну. После того как кровь и грязь осторожно приводились в движение, раствор процеживался через стерильную фильтровальную бумагу, и каждое волокно укладывалось на предметное стекло микроскопа.

Джони просматривала свои записи.

— Если бы я не была уверена, — продолжила она, — то заподозрила бы, что Берил Медисон убита не у себя дома, а где-то в другом месте.

— Это невозможно, — ответила я. — Она была убита наверху, и ее смерть наступила незадолго до того, как приехала полиция.

— Я знаю. Начнем с волокон, явно имеющих отношение к ее дому. Таких было собрано три вида — с окровавленных участков кожи на ее коленях и ладонях. Это — шерсть. Два вида — темно-красные, один — золотистый.

— Они соответствуют восточному молитвенному коврику наверху в коридоре? — вспомнила я фотографии места преступления.

— Да, — ответила она, — очень хорошее соответствие с образцами, принесенными полицией. Если Берил Медисон стояла на четвереньках на коврике, это вполне объясняет, как на ее ладонях и коленях оказались эти волокна. Здесь все относительно просто.

Джони достала множество жестких картонных упаковок с предметными стеклами. Открывая клапаны, она, продолжая говорить, стала перебирать стекла, пока не нашла то, что искала:

— Кроме этих волокон, там было еще несколько белых хлопчатобумажных. Они довольно бесполезны, поскольку могли взяться откуда угодно, например, с белой простыни, которой накрывали тело. Кроме того, я исследовала десять других волокон, собранных с ее волос, с окровавленных участков на шее и груди и из соскобов из-под ногтей. Синтетика, — она взглянула на меня. — И они не соответствуют никаким другим образцам, которые прислала полиция.

— Они не сочетаются ни с ее одеждой, ни с покрывалом ее кровати? — спросила я.

Джони покачала головой и сказала:

— Абсолютно. То есть, совершенно не сочетаются. Похоже, они не имеют отношения к месту преступления, а поскольку они прилипли к крови или оказались под ее ногтями, то велика вероятность, что они были пассивно перенесены на нее с нападавшего.

Это было для меня неожиданной наградой. Когда мой заместитель, Филдинг, наконец связался со мной в ночь убийства Берил, я проинструктировала его и попросила дождаться меня в морге. Я приехала туда во втором часу ночи, и следующие несколько часов мы занимались исследованием тела Берил в лучах лазера, собирая каждую частицу или волокно, которые удавалось обнаружить. Правда, я предполагала, что большая часть того, что мы нашли, окажется нестоящим мусором с одежды Берил или из ее дома. Факт обнаружения десяти волокон, оставленных преступником, был поразителен. В большинстве случаев, я считала большой удачей, если удавалось обнаружить хотя бы одно неизвестное волокно, и была совершенно счастлива, найдя два или три. У меня зачастую были дела, когда я не находила ни одного. Волокна трудно заметить даже с помощью лупы, и малейшее нарушение спокойствия тела или слабое колебание воздуха могут смахнуть их задолго до того, как медицинский эксперт прибудет на место преступления или тело перевезут в морг.

— Какая именно синтетика? — спросила я.

— Олефин, акрил, нейлон, полиэтилен и динэл, причем, с преобладанием нейлона, — ответила Джони. — Цвета разнообразные: красный, голубой, зеленый, золотистый, оранжевый. Под микроскопом они совершенно не соответствуют друг другу.

Припав к окуляру стереоскопического микроскопа, она стала укладывать на предметный столик одно стекло за другим, продолжая объяснения:

— Совершеннейший винегрет: есть с прожилками и без. Большинство из них содержат окись титана в различных концентрациях. Некоторые имеют тусклый блеск, некоторые — матовые, некоторые — яркие. По диаметру все довольно толстые, предположительно, волокна типа ковровых, но имеют различную форму в поперечном сечении.

— Десять различных источников? — спросила я.

— По крайней мере, так это выглядит на данный момент. Это, определенно, нетипично. Если эти волокна принадлежат нападавшему, то он носил на себе необычное их разнообразие. Более толстые волокна явно не из его одежды, потому что они коврового типа. И они не соотносятся ни с одним ковром из дома Берил. Но то, что на нем такое их разнообразие, странно по другой причине. Ты собираешь волокна целый день, но они на тебе не остаются. Ты садишься где-нибудь, и к тебе прилипают волокна, а чуть позже, когда ты садишься где-то еще, они счищаются. Или их сдувает с тебя.

Это действительно сбивало с толку. Джони перевернула страницу блокнота и сказала:

— Я также посмотрела под микроскопом пробы пыли, собранные пылесосом, доктор Скарпетта. Мусор, который Марино всосал с молитвенного коврика — настоящая мешанина, — она бегло просмотрела страницу. — Табачный пепел, розоватые частицы бумаги, соответствующие наклейкам на сигаретных пачках, стеклянные бусинки, пара кусочков битого стекла, соответствующие пивным бутылкам и автомобильным фарам. Как обычно, множество останков насекомых, овощного мусора, а также металлический шарик. И еще много соли.

— Пищевой?

— Совершенно верно, — сказала Джони.

— Все это было на ее молитвенном коврике? — спросила я.

— А также на полу в том месте, где было найдено тело, — ответила она. — И много аналогичного мусора было на ее теле, в соскобах из-под ее ногтей и на волосах.

Берил не курила. Не было причины, по которой табачный пепел и частицы наклеек с сигаретных пачек могли быть найдены в ее доме. Соль ассоциируется с едой, и с чего бы это вдруг соли оказаться на коврике или на ее теле.