— Уехал в Хейвуд, но должен с минуты на минуту вернуться.

— Ага. Я надеялась, что он меня не увидит. Я еще утром убежала в лес.

— Ну да. А Лайлы не было полночи. Я встретила ее, когда выходила из дома, а это было еще до рассвета. Сказала ей все, что думаю по поводу того, что она может вызвать у этого мальчика подозрение. И Фромм куда-то собрался, когда я вернулась в дом. Наверное, мы слишком голодны, но нельзя давать Бассу повода почувствовать это.

— Ты права. Нам бы надо быть поосмотрительнее.

И страх пронзил меня до самого желудка, где еще переваривался завтрак.

— Ну, недолго нам осталось ждать начала пиршества.

И «мама» осторожно вытянула розмарин вместе с корнем.

— Послушай меня, что-то в этом парне есть такое, о чем мы не догадываемся. Он опасен.

— Для тебя, может, и опасен. Я знаю тебя очень давно, и, по-моему, никогда еще такого не было, чтобы твоя хитрость уступила место похоти. Ты нас всех погубишь, дорогая, если поддашься этим человеческим удовольствиям.

Я ошалело заморгала. А я-то считала себя такой скрытной, замкнутой!

— То есть ты хочешь сказать, что ты…

Квинелл подмигнула мне:

— Да я тебя насквозь вижу, дорогая. Чего, по-моему, не скажешь о Лайле или Фромме. Ни тот ни другой не допустили бы того, чтобы плотские желания взяли верх над их плотоядной природой. Когда Фромм не зверь, он такой уравновешенный, флегматичный. А вот Лайла в любом виде сердитый и крайне подозрительный зверь. Она ни за что не позволит себе, будучи в человеческом облике, вести себя так, чтобы другие люди близко к ней подходили.

— А ты когда-нибудь… ну, ты понимаешь… уступала этому чувству?

— О да, дорогая. В молодости, пока меня не искусал этот зверь, который сделал меня той, кем я сейчас являюсь. Вообще-то я весьма… неразборчива в связях. В конце концов, я была любимицей театральной труппы, со своей интеллигентной внешностью и изысканными манерами. Я сама выбирала себе обожателя или девицу.

— Я имею в виду — после этого. С тех пор как ты стала перевоплощаться.

— Ну конечно. С себе подобными было. И еще был раз. С мужчиной, в которого я влюбилась. — Она посмотрела в сторону леса и вздохнула: — Он ничего не знал… про меня.

Квинелл склонила голову и заплакала.

Я встала перед ней на колени, пытаясь утешить ее. Она тряслась в моих руках, превращаясь во что-то маленькое, жалкое.

Я услышала, как подъехал фургон, и поднялась. Квинелл превратилась в зверя, потом в «маму», вытирающую лицо краешком фартука.

— Прости, Квинелл. Надеюсь, мы еще поговорим…

Мы услышали, как хлопнула дверь. Фромм, увидев нас в столь эмоциональной позе, изобразил удивление, после чего пошел по дорожке от дома к фургону.

Я вошла в дом. Мне не хотелось, чтобы Басс увидел меня сразу после того, как я убегала поесть. Теперь я была сыта и вместе с тем желала его так же сильно, как и накануне вечером. И я чувствовала, как желание превращало Челси из мягкой и симпатичной девушки в отчаянную и озорную. Фромм меж тем смотрел, как Басс складывает пиломатериалы, а Квинелл продолжала заниматься огородом. В доме хоть какое-то время я могла чувствовать себя в безопасности.

Я зашла за дом и приблизилась к окну, вспомнив, что ночью забаррикадировалась. Окно было слишком высоко. Я смотрела мимо Квинелл, так как боялась, не покажется ли кто из-за угла дома — кто угодно. Квинелл дала знак, что все тихо. Я быстро сменила образ, что далось непросто и потребовало полного напряжения сил, потом, прыжком взобравшись на холмик, перескочила с него в свою комнату, но приземлилась неудачно: ударилась о шкаф, разбила зеркало и повредила лодыжку.

Сменив образ еще раз, что опять же потребовало полного напряжения сил, я передвинула шкаф на его привычное место и отправилась на кухню, чтобы приложить лед к тому месту, где болела нога. На кухню важной походкой вошла Лайла:

— Это Челси упала и разревелась?

— Заткнись, старая корова. Тебе-то что за дело?

— Это и мое дело, когда речь заходит о моем хорошем ужине, девочка. Очень хочется попробовать вон тот большой стейк, который чинит наш фундамент. И почему меня должны занимать твои заботы?

— Потому что кроме звериного в тебе могло бы еще биться и человеческое сердце.

Она захихикала:

— Знаешь, в чем твоя проблема? Твоя, Квинелл и Фромма? Вы так и не привыкли к тому, что вы — звери. Все еще хотите быть теми, кем когда-то были — людьми. А я нет. Мне нравится мой звериный облик, со всеми звериными инстинктами в придачу. Я больше не какая-то там уязвимая дамочка — одна наружность, манеры и никакой силы. А вы все держитесь за прошлое. — Она сплюнула на пол. — Вот что я думаю о прошлом.

— Если ты всех нас так ненавидишь, Лайла, то почему не уйдешь?

— Хочешь верь, хочешь нет, но вот почему: с паршивых овец хоть шерсти клок.

Она повернулась и танцующей походкой удалилась, оставив меня бушевать от ярости.

Сложив на кровати стопкой несколько сборников стихов, поставив на ночной столик кувшин с лимонадом и наполовину пустой стакан, я устроилась у окна, овеваемая послеполуденным ветерком. Моя лодыжка чувствовала себя лучше, а вот голова все еще болела. Я вся ушла в стихи Элизабет Бэррет Браунинг, [28]когда кто-то постучал в дверь. Я подумала, что это Квинелл хочет продолжить наш разговор.

— Входи.

Басс просунул голову в дверь:

— На сегодня я закончил.

Увидев запотевший кувшин, он улыбнулся:

— Можно выпить лимонаду?

Разгладив платье и продолжая обмахиваться веером, я приподнялась:

— Думаю, да.

Когда он вошел, я почуяла запах пота и мускуса. Я закрыла глаза, представляя, каков он на вкус.

Он налил лимонаду в мой стакан:

— Под домом прохладно, а вот когда носишь бревна взад-вперед, становится жарко.

Басс сел напротив меня на краешек кровати:

— Ой, что же это я здесь сел, я ведь только что был под домом… — Неожиданно он поднялся, — Пойду приму душ, приведу себя в порядок. Потом снова зайду посидеть. Можно?

— Хорошо.

Он улыбнулся, и мне вдруг захотелось пойти в душ вместе с ним. Уж не знаю, какие силы были во мне задействованы на тот момент, но действовали они во всю мощь.

— Постой. У меня есть идея.

— Да?

— Я хочу показать тебе ручей и водопад. Это не близко, в лесу, но сходить туда стоит. Там и вымоешься. Вода прохладная, чистая, а вокруг так красиво.

Он взял меня за руку и стащил с кровати. Ступив на ногу, я ощутила боль в лодыжке.

— Ой!

Он посмотрел на меня и отпустил руку:

— Прости. Ну, пошли.

Он вел себя точно легкомысленный мальчишка.

Мы побежали к ручью. Я поборола в себе желание сменить образ, чтобы преодолеть это расстояние на всех четырех и почувствовать землю голыми лапами. Когда мы приблизились к ручью совсем близко, я сбавила ход, а он побежал вперед. Лодыжка у меня по-прежнему болела. Я не могла дождаться, когда холодная вода остудит боль.

Когда я подошла к ручью, он уже закатал штаны и стоял по колено в воде.

— Эй, Челси, да здесь здорово!

Я тоже вошла в воду, вскрикнув от холода, и обрадовалась этому.

— Давай зайдем подальше.

Басс выскочил на берег, одним быстрым движением стянул с себя футболку, снял штаны и скинул башмаки. Я удивилась, увидев, какой он белый там, где солнечные лучи не попали на его тело. Он заметил, что я смотрю на него, и рассмеялся:

— Ты так и будешь стоять и смотреть или, может, присоединишься ко мне?

Он прошел мелководье, содрогнулся, а потом окунулся по шею.

Закрыв глаза, я взялась за край платья и сняла его через голову. Потом бросила его на берег и рухнула спиной в воду. Вода была такая холодная, что мне показалось, будто она обожгла мне голову.

— Да она же ледяная! Уф!

Басс побрел вверх по ручью, туда, где я сидела в воде спиной к течению. Когда он подошел ко мне, я позволила ему обнять меня.

— Я согрею тебя.