Хотя полк и произвел на него самое благоприятное впечатление, Додд сохранил совершенно непроницаемое лицо. Полк действительно смотрелся неплохо, оружие содержалось в порядке, и его собственная рота сипаев, получившая новенькие белые мундиры и стоявшая на левом фланге, выглядела естественной его частью. В британских полках левый фланг отводился стрелковой роте, в батальонах же Ост-Индской компании стрелков не было, поскольку считалось, что сипаи для этой роли не годятся. Додд, вопреки широко распространенному мнению, вознамерился превратить своих верных сипаев в лучших во всей Индии стрелков. Пусть докажут, что Компания ошибалась, и в доказательство уничтожат ее саму.

Большинство солдат смотрели прямо перед собой, некоторые, попытавшись выдержать его взгляд, отводили глаза в сторону. Жубер, замечая их реакцию, симпатизировал последним – в угрюмом лице англичанина проступало что-то неприятное и даже пугающее. Наверняка, решил француз, плеток не жалеет. Британская армия печально славилась тем, что подвергала своих солдат унизительным телесным наказаниям, после которых человек напоминал отбивную. В данном случае, однако, Жубер ошибался. Ни разу за всю свою многолетнюю службу Додд не отдал солдата в руки палача, и не потому, что в войсках Компании порка была запрещена, а потому, что относился к подчиненным с уважением и не терпел телесные наказания. Майор Додд любил солдат так же, как ненавидел большинство офицеров, особенно старших. Хорошие солдаты выигрывают сражения, а победы приносят славу офицерам; следовательно, чтобы добиваться успеха, офицеру нужны солдаты, которые любят его и готовы следовать за ним. Доказательством этого были сипаи его роты. Додд заботился о них, следил, чтобы они хорошо питались, вовремя получали жалованье и брали верх в боях. Теперь он намеревался сделать их состоятельными людьми – маратхские правители славились своей щедростью.

Пройдя вдоль шеренг, Додд вернулся к знамени полка, ярко-зеленому полотнищу с перекрещенными тулварами. Идея такого знамени принадлежала полковнику Мейзерсу, англичанину, командовавшему полком на протяжении пяти лет и ушедшему со службы, чтобы не драться против своих соотечественников. Полк Мейзерса стал полком Додда. Или лучше назвать его как-то иначе? Тиграми? Орлами? Воинами Скиндии? Впрочем, сейчас вопрос о названии отходил на второй план. Первостепенная задача состояла в том, чтобы вывести этих прекрасно обученных солдат вместе с пятью начищенными до блеска, но ни на что не годными орудиями из города, сохранив их для будущих сражений в составе объединенной маратхской армии. Майор повернулся к своему полку.

– Меня зовут Додд! – крикнул он и выдержал паузу, чтобы один из офицеров-индийцев перевел его слова на маратхский. Сам майор на нем не говорил, как и большинство солдат, являвшихся преимущественно наемниками с севера, но хотел, чтобы послание дошло до каждого на родном языке. – Я солдат! И только! Был, есть и буду!

Он снова помолчал. Смотр проходил на открытой площадке, и тысячи горожан толпились неподалеку, с любопытством взирая на тех, кому предстояло защищать Ахмаднагар от надвигающейся опасности. Мелькали в толпе и длинные платья арабских наемников, заслуживших репутацию самых отчаянных и беспощадных воинов во всех маратхских частях. Устрашающего вида, с ног до головы обвешанные оружием, выглядели они весьма впечатляюще, но у Додда вызывала большое сомнение их способность и готовность подчиняться общим для полка требованиям дисциплины.

– Вместе, – продолжал он, – мы будем драться и вместе победим.

Майор говорил простыми словами, потому что солдатам всегда нравятся простые, доступные вещи и понятия, такие как добыча, победа и поражение. Даже в смерти, в какую бы упаковку сверхъестественности ни заворачивали ее проповедники, нет ничего таинственного и непостижимого.

– Я хочу, чтобы этот полк стал самым лучшим в армии Скиндии! Делайте свое дело как подобает, и я вознагражу вас. Наказание для тех, кто будет исполнять свои обязанности плохо, определите вы сами.

Додд знал – им это польстит.

Он подождал, пока офицер справится с переводом.

– Вчера британцы перешли нашу границу! Завтра их армия будет здесь, у стен Ахмаднагара, и нас ожидает большая битва! – Майор решил не упоминать, что сражение произойдет севернее города, дабы не ослаблять дух слушающих его речь гражданских. – Мы изгоним их в Майсур. Мы покажем им, что армия Скиндии сильнее всех их армий. Мы победим! – Солдаты заулыбались – им нравилась уверенность командира. – Мы возьмем их сокровища, их оружие, их земли и их женщин. Все это будет вашей наградой, если вы проявите отвагу, мужество и стойкость. Но если вы будете драться плохо, вы умрете. – От этих слов по шеренгам прошла дрожь. – А того, кто струсит, – закончил Додд, – я убью сам.

Он помолчал, давая солдатам время усвоить услышанное, и, приказав разойтись, направился в сопровождении Жубера к ведущим на стену ступеням из красного камня. За прикрывающими стрелковые позиции зубцами стояли часовые-арабы. Далеко на юге, за краем горизонта, виднелось черное облако. Кто-то мог бы принять его за грозовую тучу, но Додд знал – это дым британских костров.

– Как по-вашему, сколько продержится город? – спросил майор, обращаясь к Жуберу.

Подумав, француз неуверенно пожал плечами.

– Месяц? – предположил он наугад.

– Глупости! – отрезал Додд.

Преданность солдат решает многое, и без нее не обойтись, а вот мнение двух офицеров-французов он и в грош не ставил. Оба вполне соответствовали тому впечатлению, которое давно сложилось у большинства англичан в отношении большинства французов. Хорошие танцоры, мастера подогнать мундир по фигуре или завязать шарф красивым узлом, но в настоящем бою пользы от них не больше, чем от страдающей хромотой комнатной собачки. Следовавший за Жубером лейтенант Сильер был высок и статен, но Додд интуитивно не доверял мужчине, чересчур озабоченному своей внешностью. К тому же в какой-то момент он уловил запах лавандовой воды, исходящий от тщательно причесанных волос молодого лейтенанта.

– Какова протяженность стен? – Майор повернулся к Сильеру.

– Две мили? – неуверенно ответил тот.

– По меньшей мере. А сколько человек в гарнизоне?

– Две тысячи.

– Посчитайте сами, мусью. Что получается? Один человек на каждые два ярда? Нам крупно повезет, если город сумеет продержаться три дня.

Поднявшись на бастион, Додд увидел перед собой примыкавший к городу форт. Двухсотлетняя крепость выглядела куда более могучим укреплением, чем сам город, хотя именно в размерах и заключалась ее главная слабость, поскольку сил гарнизона было явно недостаточно для защиты столь внушительной цитадели. Зато перед высокой стеной протянулся глубокий ров, из амбразур выглядывали жерла орудий, а бастионы казались неприступными. И все же без города сам по себе форт не имел практического значения. Призом, лакомым куском был город, но не форт, и Додд сильно сомневался, что генерал Уэлсли станет расходовать силы на этот придаток к Ахмаднагару. Малыш Уэлсли атакует город, проделает бреши в стенах, бросит в проемы штурмовые отряды, потом пошлет своих людей добивать противника на узких улочках и в тесных дворах. А когда город падет, красномундирники разграбят скопившиеся на складах припасы, которые помогут британцам продолжать войну. И только потом, овладев Ахмаднагаром, Уэлсли повернет орудия против форта. Вполне возможно, что цитадель простоит две или три недели, позволив Скиндии собрать всю армию. Чем дольше продержатся защитники крепости, тем лучше, потому что дожди, если они все же придут, значительно затруднят дальнейшее продвижение британцев. В чем Додд был уверен, так это в том, что, как сказал Полман, исход войны решится не здесь. И для него, майора Додда, самое важное – вывести своих людей отсюда, чтобы потом разделить с ними грядущую великую победу. Он повернулся в Жуберу.

– Возьмете полковые орудия и триста человек и расположитесь у северных ворот.

Француз нахмурился.