– Лейтенант Джек Дойл. – Он стремительно протянул мне руку.

Я пожал ее.

– Патрик Кензи.

Энджи представилась сама и тоже пожала ему руку. Он внимательно всматривался в наши лица. Прочитать что-то на его лице было невозможно, но его долгий, внимательный взгляд обладал какой-то магнетической силой. Хотелось не отрываясь смотреть ему в глаза, хотя нам бы по разным соображениям следовало смотреть куда-нибудь в сторону.

За последние несколько дней я не раз видел его по телевизору. Он возглавлял группу, занимающуюся расследованием преступлений против детей, и, когда он, глядя в камеру, говорил, что разыщет Аманду Маккриди во что бы то ни стало, телезрителю сразу становилось жаль тех, кто ее похитил.

– Лейтенант Дойл хотел познакомиться с вами, – сказала Беатрис.

– Ну, вот и познакомились, – кивнул я.

Дойл улыбнулся.

– Уделите мне минутку?

Не дожидаясь ответа, он прошел к двери, выходящей на террасу, открыл ее и через плечо посмотрел на нас.

– Видимо, придется, – вздохнула Энджи.

Перила террасы нуждались в покраске даже сильнее, чем потолок в спальне Аманды. Стоило их коснуться, как облупившаяся, рассохшаяся краска начинала трещать. Пахло шашлыками, которые жарили где-то поблизости, из соседнего квартала доносились звуки, обычно сопровождающие вечерники на заднем дворе, – женский голос громко жаловался на солнечные ожоги, по радио выступала группа «Mighty Mighty Bosstones». Откуда-то доносился резкий смех, похожий на перестук ледяных кубиков в бокале. Не верилось, что уже октябрь и вот-вот наступит зима. Не верилось, что Аманда Маккриди уплывает от нас все дальше и дальше, а Земля продолжает себе вращаться.

– Итак, – Дойл облокотился на перила, – распутали уже дело?

Энджи страдальчески закатила глаза.

– Нет, – ответил я, – но теперь уже совсем скоро.

Дойл тихонько посмеялся, глядя вниз на цементную заплатку в асфальте и сухую траву под террасой.

– Мы так понимаем, это вы не советовали Маккриди обращаться к нам?

– С какой это стати?

– На вашем месте я бы тоже так поступила. По той же причине, – сказала Энджи.

Он повернулся и посмотрел на нее.

– Поваров слишком много, – добавила она.

– Отчасти дело в этом, – кивнул Дойл.

– Расскажите про другую часть, – попросил я.

Он сцепил пальцы и напряг руки, так что затрещали суставы.

– Эти люди, думаете, как сыр в масле катаются? У них что, яхты, люстры, усыпанные бриллиантами, и все так скрыто, что даже я не знаю?

– Нет.

– С той истории с Джерри Глинном вы, говорят, дерете с клиентов довольно прилично.

Энджи кивнула:

– Гонорары тоже приходится выплачивать довольно приличные.

Дойл слегка улыбнулся, отвернулся к перилам, держась за них обеими руками, и, стоя на каблуках, отклонился назад.

– К тому времени, как вы найдете девочку, – сказал Дойл, – Лайонел и Беатрис окажутся в долгах на несколько сотен тысяч. Это в лучшем случае. А ведь они – всего лишь дядя и тетя, но будут покупать рекламное время на телевидении, давать объявления на целые полосы во все федеральные газеты, обклеят ее фотографиями рекламные щиты вдоль шоссе, будут нанимать экстрасенсов, шаманов и частных сыщиков. – Он снова повернулся к нам: – Они разорятся, понимаете?

– Это одна из причин, почему мы пытались отказаться от этого дела, – сказал я.

– В самом деле? – Он поднял бровь. – Тогда что вы тут делаете?

– Беатрис настойчива, – сказала Энджи.

Дойл обернулся на окно кухни.

– Есть немного.

– Странно, что мать Аманды никак себя не проявляет.

Дойл пожал плечами.

– В последнюю нашу встречу она была совсем осоловевшая от транквилизаторов, от прозака или что там дают теперь родителям пропавших детей. Послушайте, мне бы не хотелось портить отношения с людьми, которые могут помочь в поисках. Серьезно. Я хочу быть уверен, что, во-первых, вы не будете путаться под ногами; во-вторых, не станете рассказывать журналистам, что вас ввели в игру оттого, что в полиции все такие пеньки, что, плывя в лодке, воду найти не могут; и, в-третьих, не воспользуетесь бедой этих людей, – он кивнул в сторону окна кухни, – чтобы выжимать из них деньги. Потому что мне Лайонел и Беатрис нравятся, так уж сложилось. Они хорошие люди.

– Повторите, пожалуйста, что там было во-вторых? – улыбнулся я.

– Лейтенант, – сказала Энджи, – как уже было сказано, мы изо всех сил уклоняемся от этого дела. Вряд ли будем всерьез заниматься им и перебежим вам дорогу.

Дойл уставился на нее долгим и пристальным взглядом:

– Тогда что вы тут делаете?

– Беатрис пока не принимает наш отказ.

– А вы, значит, думаете, все изменится, и она примет?

– Мы надеемся, – сказал я.

Он кивнул и, отвернувшись, стал смотреть вниз.

– Слишком долго.

– Что «долго»? – не поняла Энджи.

– С момента исчезновения четырехлетнего ребенка, – он вздохнул, – слишком много времени прошло.

– У вас никаких зацепок?

– Спорить, что они стоящие, на дом – не стану.

– А на второсортную квартирку?

Он пожал плечами.

– Истолкую этот жест как «да нет, пожалуй».

Он кивнул:

– Да нет, пожалуй. – Отслоившаяся краска зашуршала у него под ладонями, как сухие листья. – Сказать вам, как я попал в эту разыскную службу? Примерно двадцать лет назад дочка моя, Шэннон… исчезла. На сутки. – Он обернулся к нам и выставил указательный палец. – Даже и суток не прошло. С четырех часов дня до примерно восьми следующего утра, но ей было шесть. Вы не можете представить, как долго тянется ночь, когда у вас пропал ребенок. Последними Шэннон видели ее друзья, она ехала домой на велосипеде, кто-то вспомнил, что за ней очень медленно ехала машина. – Дойл потер глаза, шумно выдохнул. – Мы нашли ее на следующее утро в дренажной канаве возле парка. Свалилась с велосипеда, переломала голени, потеряла сознание от боли.

Он заметил выражение наших лиц и протестующее выставил ладонь.

– Это все ерунда, – сказал он. – Две сломанные голени, боль страшная, она потом некоторое время вообще всего боялась, это была самая серьезная травма, с какой мы все, дочь, жена и я, столкнулись в детстве Шэннон. Повезло. Просто чертовски повезло. – Он торопливо перекрестился. – Зачем я вам все это рассказываю? Пока Шэннон разыскивала вся округа и мои друзья-полицейские, а мы с Тришей ходили и ездили повсюду и рвали на себе волосы от отчаяния, заехали по дороге выпить по чашке кофе. Хотели взять его с собой, поверьте. И вот две минуты, пока стояли в очереди в «Данкин Донатс», я взглянул на Тришу, она – на меня, ни слова не было сказано, но мы оба поняли, что, если Шэннон мертва, нам тоже не жить. И браку нашему конец. И счастью нашему конец. И вся наша жизнь отныне станет одной долгой дорогой боли. И больше ничего в ней не будет. Все то хорошее, на что мы надеялись, все, ради чего жили, – все это умрет с нашей дочкой.

– И потому пошли работать в отдел по борьбе с преступлениями против детей?

– Поэтому создал отдел по борьбе с преступлениями против детей. Это мое детище. У меня ушло на это пятнадцать лет, но я это сделал. Отдел существует, потому что тогда в пончиковой я взглянул на свою жену и понял, что никто не может пережить потери своего ребенка. Никто. Ни вы, ни я, ни даже неудачница Хелен Маккриди.

– Хелен – неудачница? – спросила Энджи.

Он приподнял бровь.

– Знаете, почему она пошла к Дотти, а не наоборот?

Мы покачали головами.

– У Хелен кинескоп в телевизоре садится. Цвет то появляется, то исчезает, и Хелен это не нравится. Так она оставила ребенка и пошла к подружке.

– Смотреть телевизор.

Он кивнул:

– Да, смотреть телевизор.

– Ничего себе, – сказала Энджи.

Он пристально посмотрел на нас с минуту, потом подтянул брюки и сказал:

– Лучшие мои ребята Пул и Бруссард будут держать с вами связь. Если сможете помочь, честь вам и хвала. – Он снова потер лицо ладонями и покачал головой. – Черт. Устал я.