Гаспар затаил дыхание, опасаясь, как бы кардинал не повредил тончайшие листочки, но чаша идеально подошла по размеру и мягко заняла свое место.

Грааль! Кардинал устремил взгляд на стеклянную чашу, мысленно воображая ее вставленной в тончайшую, ажурную золотую оправу и установленной на алтаре среди высоких белых свечей. Ему уже чудились благозвучные голоса хора мальчиков, благоухание мирра и ладана. Императоры и короли, принцы и герцоги, графы и рыцари, все явятся преклонить колени перед этой святыней.

Луи Бессьер, кардинал-архиепископ Ливорно, стремился заполучить Грааль. Несколько месяцев назад из южной Франции, из земли сожженных еретиков, до него дошел слух о том, что Грааль существует и что чашу Грааля одновременно с ним ищут два отпрыска рода Вексиев: один – француз, а другой – английский лучник. Впрочем, прелат был уверен, что ни один из них не жаждет святыни так страстно, как он. И не заслуживает обладания ею, как он. Ведь обретя реликвию, он обретет вместе с ней столь великое могущество, что короли и сам Папа придут к нему за благословением, и когда умрет нынешний Папа Климент, Луи Бессьер получит его престол, тиару и ключи. Был бы только Грааль!

Луи Бессьер жаждал обрести его всем сердцем, но однажды, в час размышлений, когда он стоял, уставясь невидящим взором в витражное окно своей личной часовни, на него вдруг снизошло откровение. Грааль ему нужен, но из этого не следует, что он непременно должен отыскать подлинную святыню. Возможно, Грааль существует на свете, хотя вероятнее всего – нет. Важно одно – чтобы в него поверил христианский мир. Верующим нужен Грааль, а точнее, то, что они готовы будут признать единственным, подлинным, неповторимым, тем самым Святым Граалем. И он даст верующим то, что им нужно.

Вот почему Гаспар находился в этом подвале, и вот почему Гаспару предстояло умереть: никто, кроме кардинала и его брата, не должен был узнать о том, что изготавливалось в одинокой башне среди продуваемых ветром лесов над Меленом.

– А теперь, – сказал кардинал, бережно вынув зеленое стекло из его воскового ложа, – ты должен превратить обычный воск в дивное золото.

– Это будет нелегко, ваше высокопреосвященство.

– Разумеется, это будет трудно, – сказал кардинал, – но я буду молиться за тебя. И твоя свобода зависит от твоего успеха.

Приметив на лице Гаспара сомнение, кардинал добавил:

– Ты сделал это распятие. – Он поднял красивый предмет. – Так что может помешать тебе сделать и чашу?

– Тут работа очень тонкая, материал нежный, и если я налью золото и оно не расплавит весь воск, то модель разрушится и вся работа пойдет прахом.

– Тогда ты начнешь все заново, – сказал кардинал, – и, приобретая опыт, с Божьей помощью найдешь верный путь.

– Никто и никогда не делал отливку со столь нежной формы, – указал Гаспар.

– Расскажи мне, как это делается, – велел кардинал.

И Гаспар объяснил, как он покроет восковую чашу ядовитой бурой пастой, той самой, запах которой заставил кардинала отпрянуть. Эта паста представляла собой замешанный в воде порошок из жженого бычьего рога и коровьего навоза. Когда эта паста засохнет поверх воска, модель нужно будет погрузить в мягкую глину, однако делать это надо так, чтобы глина плотно прилегала к каждому выступу и облегала каждую выемку, но ни в коем случае не исказила восковую форму. Потом предстоит просверлить сквозь глину до воска тонкие каналы, после чего Гаспар отнесет бесформенный глиняный ком на двор и поместит в печь для обжига. Глина затвердеет, пчелиный воск расплавится и вытечет, и внутри образуется полость, повторяющая форму модели. Полость в форме Древа Жизни.

– А коровий навоз? – спросил кардинал, искренне увлеченный объяснением Гаспара.

Все красивые вещи вызывали у него восторг, может быть потому, что в юности он был их лишен.

– Помет запекается, и получается твердая оболочка вокруг полости, – сказал Гаспар.

Он улыбнулся девушке, которая насупясь слушала его объяснения, и добавил:

– Иветта смешивает для меня составы. Субстанция, которая прилегает непосредственно к воску, должна быть самой нежной, а наружные слои формируются из более грубого материала.

– Значит, смесь на основе навоза образует твердую поверхность литейной формы? – спросил кардинал.

– Именно.

Гаспар был рад тому, что его покровитель и избавитель все понял.

Потом, когда глина охладится, Гаспар вольет расплавленное золото в полость, и ему останется уповать на то, что огненный расплав заполнит все пустоты вплоть до каждого крохотного листочка, яблочка и гвоздика, все неровности шероховатой коры. Когда же золото охладится и затвердеет, глину разобьют, и под ней обнаружится либо вместилище Грааля, которому предстоит восхитить весь христианский мир, либо беспорядочный клубок золотых завитушек.

– Возможно, придется отливать эту вещь по частям, – нервно пробормотал Гаспар.

– Ты попробуешь с этой моделью, – приказал кардинал, снова накрыв полотняной тканью восковую чашу, – и если не получится, сделаешь еще одну и попытаешься снова, и будешь пробовать снова и снова, пока не добьешься успеха. Когда это случится, Гаспар, я выпущу тебя на вольный воздух. И тебя, и твою маленькую подружку.

Он мельком улыбнулся девушке, сотворил крестное знамение над головой Гаспара и вышел из подвала. Дождавшись, когда его брат запер дверь на все засовы, кардинал сказал:

– Будь с ним поласковей, Шарль.

– Поласковей? Я ему не нянька, а тюремщик.

– А он гений. Он думает, что делает для меня чашу для причастия, и не подозревает, какое значение имеет его работа. Он ничего не боится, кроме тебя. Так что постарайся его не расстраивать.

– А что, если они найдут настоящий Грааль? – спросил Шарль, отходя от двери.

– Кто его найдет? – спросил кардинал. – Английский лучник исчез, а этот дурачок монах не найдет в Бера ничего. Он только разворошит пыль.

– Так зачем было его посылать?

– А затем, что у нашего Грааля должно быть прошлое. Брат Жером обнаружит в Гаскони какие-нибудь истории о Граале, и это станет для нас важным свидетельством. А когда он сообщит, что в архивах есть упоминания о Граале, мы доставим нашу чашу в Бера и объявим, что именно там ее и нашли.

Шарль, однако, никак не мог отделаться от мыслей о настоящем Граале.

– Вроде бы папаша англичанина оставил после себя книгу?

– Книгу он оставил, но ничего толкового мы в ней не нашли. Его книга – бред сумасшедшего.

– Так найди лучника и каленым железом вырви у него правду, – предложил Шарль.

– Его найдут, – мрачно пообещал кардинал, – и уж в следующий раз, Шарль, я напущу на него тебя. У тебя он живо выложит все, что знает. Ну а до той поры надо продолжать поиски, а главное, довести до конца, что начал Гаспар. Так смотри, чтобы Гаспар был в сохранности!

– Будет в сохранности, пока нужен, – пообещал Шарль. – А когда надо, умрет.

Ведь Гаспар должен был открыть братьям путь в папский дворец в Авиньоне. Кардинал, поднимаясь из подвала, заранее ощущал вкус власти. Он станет Папой!

На рассвете того же дня далеко к югу от одинокой башни близ Суассона тень замка Кастийон-д'Арбизон пала на кучу хвороста и дров, заготовленных для сожжения еретички. Костер был сложен в полном соответствии с указаниями брата Рубера: поверх хвороста для растопки вокруг толстого столба с цепью в четыре ряда высились поставленные стоймя связки дров; такой костер должен гореть ярко, но без лишнего жара и дыма, так чтобы наблюдающие горожане видели, как Женевьева корчится в ярких языках пламени, и знали, что еретичка переходит во владения сатаны.

Тень замка протянулась по главной улице почти до самых западных ворот, где городские сержанты, обнаружившие на городской стене мертвого часового, ошеломленно таращились вверх, на вырисовывавшийся на фоне восходящего солнца массив главной башни. Над башней реял новый флаг. Вместо флага Бера с оранжевым леопардом на белом поле там красовалось лазурное полотнище с белой полосой по диагонали и тремя белыми звездами, а на лазурном поле обитали три желтых льва, свирепые хищники то показывались, то скрывались из виду в опадавших на слабом ветру складках.