– Могло такое произойти когда-нибудь? – спросила я Виктора, когда однажды мы с ним остановились перед этим гобеленом. – Ты веришь, что мертвые могут встать и пойти?

– Если бы могли, то не захотели бы, – ответил Виктор.

– Почему? Разве ты не хотел бы избежать могилы?

– Ни за что! Трупы гниют; черви питаются ими, пока те не лопнут и не станут смердеть. Вот почему их закапывают в землю. Я много раз видел, как такое происходит с моими образцами. Картина не говорит правды об этом, потому что – видишь! – Лазарь изображен не тронутым гниением. Но, если Иисус воскресил его на четвертый день, на Лазаря невозможно было бы смотреть, такой ужасный был бы у него вид. Он возненавидел бы Иисуса за то, что он сделал. Конечно, как все чудеса, это тоже просто выдумка.

Я знакомлюсь с «маленькими друзьями»

И все же чудеса совершались, причем в стенах самого Бельрива. Их – творения скорей человеческие, нежели Божьи, – барон припас в виде особого сюрприза. Как-то утром за завтраком, когда посуду убрали, он взглянул через стол на Виктора, потер ладони в радостном предвкушении и спросил:

– Ну, мой мальчик, не считаешь ли ты, что пришло время представить Элизабет нашим маленьким друзьям?

Баронесса тайком лукаво подмигнула мне, словно желая предупредить, чтобы я приготовилась к неожиданности.

– О да! – вскричал Виктор и бросился из комнаты, показывая мне дорогу.

Мы вошли в библиотеку, стены которой были до потолка уставлены книгами, а середина загромождена навигационными и астрономическими инструментами; их барон любил использовать во время своих лекций. Но сегодня мы не стали задерживаться возле них, а направились прямиком к огромному камину в дальнем конце библиотеки и остановились, уткнувшись носом в каменную стену. Я с нетерпением ждала, что будет дальше.

Барон кивнул Виктору, который шагнул к концу каминной полки. Потом положил руку на резную голову оленя, нашел нужный отросток рога и потянул за него. Отросток повернулся, как рычаг, и я услышала резкий щелчок за стеной. Мгновение спустя панель за камином внезапно раскрылась. Теперь я увидела, что это была не стена, а маленькая дверь, искусно замаскированная под грубый камень камина. Виктор схватил меня за руку и потянул за собой в открывшийся проход, такой узкий, что тучный барон со своим круглым животом с трудом умещался в нем.

– Иду, иду, – откликался он на призыв Виктора, увлекавшего меня вперед.

Мы оказались в комнате с узкими окнами, забранными решетками и закрытыми тяжелыми шторами; Виктор раздвинул их, и нам открылся вид на сады на западной стороне замка. В комнату ворвалось утреннее солнце, озарив картину, от которой у меня перехватило дыхание. Я стояла среди невиданных людей! Меня окружали мужчины, женщины, дети… и они были действительно «маленькие друзья», ибо каждый из них ростом был мне до пояса, не выше. Они занимали столы и полки со всех сторон и с любопытством смотрели на меня стеклянными глазами. Я находилась в галерее, заполненной куклами, искусно выполненными и изысканно одетыми. Тут были короли и королевы, рыцари и дамы, акробаты, танцоры и музыканты – и целый зверинец, некоторые из зверей были одеты, как в сказках, в сапоги, шляпы и атлас. Был медведь, облаченный в генеральский мундир, слон, украшенный, как восточный монарх, гарцующие лошади, серебряный лебедь, плывущий по зеркальному пруду, и семейство лис в балетных туфельках, танцующих, взявшись за лапы.

– Ну, моя дорогая, что ты думаешь о наших маленьких друзьях? – спросил барон.

– Это самые чудесные игрушки на свете…

– Игрушки? – притворно рассердился барон. – Ха! Ничего подобного. Они такие же живые, как мы. – Пораженная, я раскрыла рот, но не знала, что сказать. В полном замешательстве я повернулась к Виктору, который не выдержал и захохотал, схватившись за живот и согнувшись пополам. Я опять посмотрела на барона. – Ну, почти как мы, – поправился барон, подмигивая мне. – Виктор! Оживим их?

Виктор посмотрел на кукол и остановил свой выбор на изящной даме, сидевшей за фортепиано. Если бы не фарфоровое личико, ее было не отличить от настоящей. На ней было розовое парчовое платье, высокий напудренный парик; тонкие пальчики унизаны сверкающими бриллиантовыми перстнями, на шее жемчужное ожерелье. Виктор сунул руку под табурет, на котором сидела дама; я услышала слабый щелчок. Дама повернула голову и поклонилась мне. Потом пришли в движение руки, и я увидела, как ее пальчики легко касаются клавиш. И вот комната наполнилась музыкой, хрустальными звуками, в которых я узнала колыбельную песню. Я захлопала глазами от удивления. Маленькая пианистка наклонила голову, прислушиваясь к мелодии, потом оглянулась на меня и вновь изящно поклонилась мне. Тем временем Виктор прошел по комнате и остановился у стола, где на бархатной подушечке сидел, скрестив ноги, арап в тюрбане и курил кальян; Виктор прикоснулся к нему, арап достал флейту и поднес ее к губам. Перебивая колыбельную пианистки, полилась мелодия сарабанды.

– Протяни палец вот сюда, – сказал барон и, взяв меня за руку, поднес ее к отверстиям флейты.

Я ощутила слабое дуновение воздуха: дыхание арапа, дувшего в свой инструмент.

– У него в груди помещены мехи, – объяснил барон, – оттого-то музыка звучит так нежно, как если бы дул человек.

Позади арапа раскрылась богато инкрустированная шкатулка, и оттуда выскользнула danseuse[14] в чадре, поклонилась и начала кружиться под экзотическую мелодию. На ее тонком пальчике сидела крохотная канарейка, которая махнула хвостиком, раскрыла клюв и защебетала. Маленькая танцовщица выделывала восхитительные фигуры, но не успела я налюбоваться ею, как Виктор привел в действие еще несколько кукол. Слон встал на бивни, лебедь скользил вперед и назад, чистя перышки, лошади запрыгали, поднявшись на задние ноги, лисы пустились в танец под свою музыку.

– Теперь ты видишь, – сказал барон, – что это далеко не простые куклы. Это, дитя мое, автоматы. – Он сказал это шепотом, наклонившись ко мне, словно поверял ужасную тайну. – В них – сама загадка жизни. – Я в замешательстве молча смотрела на него. – Возможно… возможно, они умнее тебя, моя дорогая, – продолжал он, с важным видом постучав себя по лбу. – Ты мне не веришь? Виктор, ты не против, чтобы к нам присоединился герр доктор Генрих?

Виктор тут же бросился к дальней полке и вернулся с бородатой куклой в профессорской мантии и квадратном головном уборе. Виктор нажал кнопку, и фигура выпрямилась в кресле, посмотрела налево, направо.

– Герр доктор! – с пафосом произнес барон. – Хочу представить вам мадемуазель Элизабет. Подойди, моя дорогая, пожми ему руку.

Я так и сделала, легонько дернув восковые пальчики его левой руки, потому что в правой он держал перо, занесенное над листом бумаги. Кукла отвесила поклон и подняла глаза на меня.

– А теперь скажи нам, Элизабет, если сможешь, сколько будет семнадцатью семь? Отвечай быстро! – И барон щелкнул пальцами перед моим лицом: раз-два-три.

Даже если бы я могла с такой быстротой произвести подсчет, я бы затруднилась это сделать, настолько неожиданным было задание барона. Я призналась, что не знаю ответа, потому что выучила таблицу умножения только до пяти – да и то не очень твердо.

– Ага, видишь! – сказал барон и обратился к кукле, снова пожав ей руку: – Герр доктор! Вы слышали? Семь раз по семнадцать.

Герр доктор поклонился и моргнул, как бы показывая, что понял. Прерывистым движением обмакнул перо в крохотную чернильницу на доске, лежавшей у него на коленях. Четким почерком вывел на листе бумаги: «7

×

17». Секунду спустя добавил «=». Еще через секунду – «119».

– Совершенно правильно! – объявил барон.

Я раскрыла рот в изумлении и посмотрела на барона и Виктора, ожидая объяснения. Виктор, стоявший рядом, не мог сдержать скептической усмешки, потом, приложив ладонь к губам, шепнул мне на ухо: